Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

Вслед за мной из нашего помещения вышла Ларви, застегивая молнию на брюках. «Оставь ее в покое, папа, — сказала она. — Пол, оденься». Лучше послушаться ее, к тому же она права. Лучший способ держаться подальше от Джанин — это вести себя по-пуритански. К тому времени, как я выудил шорты из клубка простыней, Ларви уже прочла сообщение. Разумно: она наш пилот. Она с улыбкой взглянула на меня. «Пол! Нам предстоит коррекция в течение одиннадцати часов. Может быть, последняя! Отойди, — приказала она Пейтеру, который все еще висел у терминала, и начала работать с расчетными ключами Веры. Посмотрела, какие траектории образуются, нажала кнопку принятия решения и сказала: — Семьдесят три часа восемь минут до прибытия!»

— Я бы сам мог это сделать, — пожаловался ее отец.

— Не ворчи, папа! Еще три дня, и мы на месте. Может, увидим ее в телескопы, когда будем поворачивать!

Джанин, вернувшаяся к созерцанию своих щек, бросила через плечо: «Мы бы видели ее уже месяцы, если бы кое-кто не вывел из строя большой телескоп».

— Джанин! — Ларви великолепно владеет собой — когда хочет, — и на этот раз она сохранила самоконтроль. Спокойным голосом сказала: — Как ты считаешь, может, это повод для праздника, а не для начала ссоры? Конечно, ты так считаешь, Джанин. Я предлагаю всем выпить — и тебе тоже.

Я быстро вышел, застегивая шорты. Продолжение этого сценария я знаю. «Ты собираешься использовать химические ракеты, Ларви? Ладно, тогда нам с Джанин нужно выйти и проверить боковые грузы. Может, выпьем, когда мы вернемся?»

Ларви солнечно улыбнулась. «Хорошая мысль, дорогой. Но, может, мы с папой и сейчас немного выпьем, а потом присоединимся к вам».

— Одевайся, — приказал я Джанин, чтобы предотвратить язвительное замечание, готовое сорваться с ее языка. Она, очевидно, решила быть послушной, потому что без слов подчинилась. Мы проверили герметичность костюмов друг друга, потом позволили Ларви и Пейтеру еще раз их проверить, потом пролезли в шлюз и на привязных ремнях выбрались в космос. Первое, что мы сделали, посмотрели в сторону дома. Не очень ободряющее зрелище: Солнце превратилось в обычную яркую звезду, а Землю я вообще разглядеть не мог, хотя Джанин обычно утверждает, что видит ее. Второй взгляд — в сторону Пищевой фабрики, но и тут ничего не видно. Одна звезда ничем от другой не отличается, особенно на нижних пределах яркости, а их на небе пятьдесят или шестьдесят тысяч.

Джанин работала быстро и эффективно, простукивая болты, крепившие к боку корабля большие ионные двигатели: я то же самое делал со стальными креплениями. Джанин в целом хороший ребенок. Ей четырнадцать лет, и она сексуально возбудима, это верно, но она не виновата; у нее нет подходящего объекта, на котором можно практиковаться, превращаясь в женщину. Кроме меня и — еще менее удовлетворительно — ее отца. Все оказалось в порядке, как мы и были уверены. Джанин ждала меня у стойки большого телескопа, и показателем ее хорошего настроения было то, что она даже не упомянула, кто свернул этот телескоп. Я позволил ей первой вернуться на корабль. А сам еще несколько минут плавал в пустоте. Не потому, что мне очень нравится вид. Просто эти минуты в пространстве — единственная за три с половиной года возможность побыть в относительном одиночестве.

Мы по-прежнему делаем больше трех километров в секунду, но, конечно, судить об этом невозможно; не с чем сравнивать. Казалось, мы вообще не движемся. И так было почти все эти три с половиной года. Старый Питер — он произносит свое имя Пейтер — все время рассказывает свои истории. Одна из них о его отце, из отряда «оборотней» СС. «Оборотню» не могло быть больше шестнадцати, когда кончилась война. Он должен был перевозить реактивные двигатели для МЕ-210, которыми только что вооружили Люфтваффе. Пейтер говорит, что его папа до самой смерти винил себя в том, что не доставил двигатели вовремя, и летчики Люфтваффе не смогли справиться с танками и В-17 и изменить ход войны. Нам рассказ этот показался интересным — особенно в первый раз. Но самое забавное не это. Самое забавное, как старый наци перевозил их. В запряжке. Не лошадей. Быков. И даже не на телеге, на санях. Новейшие — последнее слово техники — турбины — и крепколобый парень с ивовым прутом в руке и по лодыжки в навозе.

Вися в пространстве, преодолевая расстояние, которое корабль хичи одолел бы за один день — если бы у нас был такой корабль и мы могли бы заставить его лететь, куда нам нужно, — я ощутил что-то вроде сочувствия к отцу Пейтера. Мы в таком же положении. Единственное, чего нам не хватает, это навоза.

День 1284. Изменение курса прошло гладко. Мы все забрались в свои системы жизнеобеспечения и привязались к амортизационным сидениям. Все наше оборудование и баллоны с воздухом аккуратно вписались в предназначенные для них места. Учитывая, что предстоящее дельта-М было ничтожным, дело не стоило усилий. Особенно, если подумать, что хорошего дадут нам наши системы в случае аварии в пяти тысячах астрономических единиц от дома. Но мы сделали все, что положено, как делали все три с половиной года.

После поворота, когда химическое ракеты выполнили свою задачу и снова уступили место ионным двигателям, когда Вера, долго пожужжав и потрескав, нерешительно объявила, что все в порядке — конечно, окончательное подтверждение придет с Земли несколько недель спустя, — мы увидели ее. Ларви первой выбралась из своего сидения и оказалась у приборов, за несколько секунд выведя ее в фокус.

Мы все смотрели на нее. Пищевая фабрика!

Она раздражающе дергалась в рефлекторе-отражателе, удерживать ее в фокусе было трудно. Даже ионные двигатели вызывают некоторую вибрацию корабля, а мы еще были очень далеко. Но мы ее видели. Странной формы, она тускло синела в черноте, полной звезд. Размером в многоэтажное здание, продолговатая. Один конец закруглен, другой как будто срезан. «Вам не кажется, что ее чем-то ударило?» — со страхом спросила Ларви.

— Нет! — резко ответил ее отец. — Она так сконструирована!

— Откуда ты знаешь? — спросила Ларви, но отец ей не ответил. Ему нечего было ответить, и мы все это понимали и очень боялись. Если фабрика повреждена, у нас большие неприятности. Конечно, премия все равно наша, но мы рассчитывали на настоящую крупную выгоду после семи лет тяжелейшего пути. И эта надежда основывалась на том, что фабрика действует. Или по крайней мере доступна изучению и воспроизведению. «Пол! — неожиданно сказала Ларви, — посмотри на этот бок. Он только что показался. Там не корабли?»

Я сощурился, стараясь разглядеть. На длинной ровной стороне фабрики с полдесятка утолщений, три или четыре поменьше, два больших. Насколько я мог судить, очень похоже на то, что рисуют на поверхности астероида Врат. «Ты бывший старатель, — сказал я. — Как ты считаешь?»