Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот - Александр Мелихов

- Он что, трубы коцать вздумал?! - минуты через две возопил напряженно прислушивающийся Аркаша (тоже где-то набрался этих гнусных словечек), и Наталья, сорвавшись с места, затарабанила в дверь: "Саша, немедленно открой! Ты слышишь? Шурик, ради бога, умоляю!.." Шурка перед мольбами не устоял. В раковине валялась окровавленная бритва, действительно опасная, приберегаемая Сабуровым на черный день, а с Шуркиного запястья, распоротого вдоль и трижды поперек - шнуровка на мяче, - лилась жирная струйка крови).

Однако сейчас Сабурову верилось, будто, встречая Шурку на час раньше, можно предотвратить беду. Хотя беда, разумеется, в Шуркиных желаниях, а они не переменятся, если его даже в сортир сопровождать с револьвером, и однажды к нему снова подойдет какой-то ублюдок, которому он "до фига хорошего делал", и великодушно предложит вмазаться джефом, и у него "все кишки перевернутся" (они у него переворачиваются уже и от запаха лыжной мази), и он в отчаянии пойдет за ублюдком, чувствуя себя последней сволочью и погибшим человеком...

Но в данный момент даже новая сабуровская теория не представлялась такой примитивной, как в минуты (месяцы) упадка. Сабуров с большим опозданием залюбовался, как результаты, полученные разными путями, вкладываются друг в друга, будто ключ и замок, изготовленные в разных странах так и чуешь, что тебе удалось дотронуться до каких-то божественных тайн. Но увы: теория только привела к прозрачной схеме то, что ему и раньше было известно. Он излишне, может быть, четко разделил смертное (шкуру и кишки) и бессмертное (наследуемое), и тем самым разделил принудительное (механическое) управление поступками и органическое управление желаниями. Внешние запреты, показал он, не уничтожают желаний, а лишь придают им извращенную форму. Чувствами же можно было управлять при помощи автоматических ритуалов и при помощи отзывчивости на чужие чувства. Остроумно было только доказательство, что система, управляемая при помощи ритуалов и табу ("принципов" и "святынь"), оказывается неустойчивой, распадающейся при деформациях и обновлениях, а система, скрепленная взаимной отзывчивостью, способна бесконечно расширяться и обновляться.

Самосовершенствование невозможно, ибо добро люди взращивают только друг в друге, свободно отзываясь на чувства друг друга. Уничтожая свободу хотя бы и с целью воспрепятствовать злу, тем самым уничтожаешь единственный источник добра.

"Зло заключается не в наших поступках, а в наших желаниях, и оттого не может быть уничтожено насилием, а только добровольным откликом на чужую боль. Теперь я еще более одинок среди людей, поголовно верящих, что если отрубить человеку руки, он утратит и любовь к воровству".

Но увы - пора вдохновенья, которое не продается, миновала - настала пора угождать клеркам, разбивать статую на части и сбывать руки в один, ноги в другой, глаза в третий журнал, да еще и сами эти обломки нужно загримировать под конвейерные изделия тамошних вождей. А издать книжкой, как только и следовало бы - так без одобрения Колдунова в издательство нечего и соваться. Его статью не станут и рассматривать без рекомендации какой-то казенной конторы: без этого даже записку в бутылку не сунешь,

А тем временем у Сабурова начинало брезжить подозрение, что в человеческих отношениях наука исчезает тогда, когда появляется возможность считать. Его духовная утроба сама собой вынашивала планы какой-то невиданной книги, синтезирующей науку и искусство, формулы и метафоры, причем место числа должно было занять впечатление, которое невозможно резюмировать числом либо аристотелевским "истинно - ложно". В новой, проклевывающейся алгебре место примитивной Истины, кажется, должна была занять Красота, и тогда сразу же удается совместить детерминизм и свободу воли: человеческие желания, конечно, определяются материальной средой, но они непредсказуемы, ибо любой непредсказуемый пустяк - капля под носом красавицы, неправильный выговор политического лидера - может превратить прекрасное или величественное в жалкое или комическое.

Но такого никто не опубликует: это уже как бы и не математика, а философия, а там и своим тесно.

Все, кроме Сабурова, жили выборами. Фанерная призма на троллейбусной остановке была со всех трех сторон обклеена фотографиями кандидатов с призывами: Сидоров - это демократизация, Сидоров - это борьба с бюрократией, Сидоров - это увеличение пенсий и пособий, Сидоров - это снижение цен, Сидоров - это свежий воздух и чистая вода. Рядом источала достоинство фотография божества, рассеченная через глаз отодранной лентой бумаги, словно пиратской повязкой. Физиономии этого руководящего типа рожи эти боярские, как выражалась Наталья, - Сабуров много лет видел на демонстрациях колеблющимися над толпой всяк на своем шестке, но так и не научился разбирать, кто есть кто, - диву только давался, что в народе кто-то из них непременно слыл мудрецом.

Однако на сей раз, привлеченный громким напористым голосом, он узнал на возвышении, окруженном жидкой толпой, только что увиденного на плакате Сидорова, правда, без пиратской повязки, зато с барственным золотым зубом во рту и в местной номенклатурной униформе - дубленка с пыжиковой шапкой, - даже не догадывается, до чего простой люд раздражает его амуниция. "Верность перестройке нужно крепить не безответственной болтовней, а делом, только делом!" - донесся до Сабурова алчный задушенный бас. Они правы - свободная речь несет им гибель. Но и нам тоже. "Член партии, крещеный", - перечислял кандидат свои доблести. Его путь наверх состоял из цепи выговоров и понижений.

В лица других кандидатов Сабуров не сумел вглядеться, заметил только, что один из них военный, в погонах подполковника. Все программы были составлены из газетных передовиц - выбирать приходилось между какими-то стилистическими оттенками. Да и любая "программа" - как будто хоть что-то поддается предсказанию и управлению в этом хаотическом мире!.. Все самое неодолимое вырастает само собой.

Только одна программа привлекла внимание Сабурова необычным обращением: "Соотечественники!" Сабуров вгляделся в дрянное газетное фото и узнал крупнейшего в здешней тайге специалиста по марксистско-ленинской эстетике Кузина, из преданности ей презиравшего искусства. Выглядел эстетик респектабельно, как благовоспитанная жабочка. Он призывал к подъему национального самосознания (видно, забыл уже, что если само собой не поднимется...).

- Вот, вот, за этого голосуйте, - наконец расслышал Сабуров уже давно пробивавшуюся к нему тетку, тычущую пальцем в подполковника. - Он у нас в жэке выступал - все сразу так четко изложил: не в том, говорит, дело, сколько партий. Сразу видно, академия за плечами! А то сейчас молодых поналезло, про Сталина болтают чего и не было...

Новая сказка о Спящей царевне: юная девушка, уколовшись веретеном, просыпается через семьдесят лет злобной старухой и немедленно начинает брюзжать: у молодежи нашего опыта нет, а они рассуждают, раньше все было, особенно вера...

- ...Никого не спрашиваясь, агитируют за большие деньги! То там вспыхнет, то там - думаете, случайно?

Но то, что люди делают не сговариваясь, действительно почти неодолимо.

Сабуровский гвоздь начал оживать. Стараясь больше ничего не слышать (как бы зажав нос), Сабуров выяснил у возникшего Бобовского, что Шурка, в порядке профориентации, уехал с классом осматривать химкомбинат.

- А вы за Лобачева не голосуйте, - напутствовал Сабурова Бобовский. Мы ничего против него не имеем, но раз он единственный кандидат - надо его катануть!

Ого, какие закулисные силы агитируют против Натальиного воспитанника ("Он хороший мужик, только верит, что людьми можно управлять".)

- А военный коммунист? И этот... с зубом?

- Вы не путайте территориальный округ и национально-территориальный.

Он и не путал, ибо не подозревал об этих разновидностях.

Он брел куда глаза глядят. Надежда, что ему отправляться на эшафот еще не сегодня, пробудила в нем слишком человеческое, бренное начало: ему было неприятно, что в ботинках мокро, и приятно, что не нужно спешить домой стеречь Шурку - жизнь тюремного надзирателя не так уж сильно отличается от жизни заключенного. Ноги принесли его в исторический центр, куда он захаживал, чтобы убедить себя, что живет не в такой уж дыре (дыра возникла вчера, по типовому проекту, а завтра без следа исчезнет).

Белоснежная церковь старой сибирской архитектуры - некий таежный первопроходец сложил на пробу огромную кадушку с колокольней, разукрашивая бока чем вздумается. От многочисленных побелок фантастические орнаменты сгладились, и кажется, что церковь обложена белыми сосисками. Под старинными (значит, не дыра) сводами Гостиного Двора Сабуров вздрогнул от истерического женского вопля: "Не подходите!!! Милиционер, куда вы смотрите?!" С трудом удержавшись, чтобы не шарахнуться, Сабуров уже довольно стойко выдержал радиофицированный громовый глас из "матюгальника": "Гражданин! Прошу отойти в сторону!"