Разведывательная деятельность офицеров российского Генерального штаба на восточных окраинах империи во второй половине XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром 22/I 91 г. я побывал у начальника уезда Крылова и поблагодарил его за содействие. Он в свою очередь просил его выручить. Стоит еще лютая зима, и хотят отправлять от ст. Теджен партии новобранцев, требуя по депеше заготовить им караван верблюдов с провожатыми. Ближайшие аулы[лежат] не менее как в 40 верстах от ст. Теджен. Физически невозможно по телеграмме в кратчайший срок заготовить потребное число верблюдов со всей рухлядью. На это нужно 6–7 суток, он просил убедить начальство, приготовившее партии к отправке на ст. Теджен, сначала телеграммой запросить его, когда будет готовы караваны на такое-то число людей. Только получив его ответ с указанием дней, пересылать уже партии к назначенным дням и по железной дороге. Простое это дело, а канцелярии не додумаются и людей поморозят, удивляясь потом тому, что так вышло. И этот, и другие вопросы я записал, простился с этим превосходным и заботливым начальником уезда и попал на поезд, который домчал меня к полудню 23/I 91 года в г. Асхабад.
Слава Богу за все! Первая моя самостоятельная работа офицера Генерального] штаба в этом крае закончилась благополучно.
Мой сожитель Л.И. Ц[имбален]ко встретил меня радостно, передал кучу писем, рассказал все новости, а также и то, что суровая неожиданная зима стала серьезно беспокоить Куропаткина за участь моей работы и, кажется, моей личности.
Оправившись и собрав всю свою работу, я представился сначала г.-м. Федорову, а затем меня потребовал г[енерал] Кур[опатки]н. Принял приветливо, справился о здоровье и сейчас же с жадностью стал читать мой рабочий отчет, просматривая все мои съемки и чертежи. Кроме того, что я сам выполнил в поле и на месте, я собрал, по расспросам туземных жителей, сведения о всех путях от урочища Гюмбули в Герат и разные другие сведения. Помимо сущности задания, объем всей работы вышел большой, выполнена она была добросовестно и тщательно, да и самое решение много поставленных мне задач оказалось для моего начальника приемлемым. Держал он меня с разными вопросами долго, а отпустил с большими комплиментами.
Несколько дней я отдыхал, но скоро опять был вызван сумрачным казаком с черной книгой. В кабинете я увидел г. Кур[опатки]на, а также мой отчет на столе. Кур[опатки]н после приветствия дал мне на прочтение его записку военному министру об устройстве Кушкинского укрепленного опорного пункта. В эту записку моя работа вошла как основной, но сырой материал. Я был поражен, что мои соображения о потребных частям артиллерийских орудий и пулеметов были от моего числа почти удвоены. Критически разбирая мой отчет и соглашаясь со многими стратегическими и тактическими соображениями, г[енерал]-л[ейтенант] Куропаткин признавал названное (якобы, мною) количество артиллерийского вооружения чрезмерным, и в видах государственной экономии, а также старой доблести русских войск в Ср[едней] Азии, считал необходимым сократить цифры эти почти наполовину, т. е. de facto оставив то, что я и высказал в своем отчете.
Когда я изумленными глазами посмотрел ему в лицо, он иронически заметил:
– Чему вы удивляетесь? Ведь у нас теперь все помешаны на экономии. Если я поставлю ваши цифры, так как у вас они значатся, то найдется у военного министра докладчик, который, чтобы ему угодить, непременно все цифры урежет. А теперь военный министр вполне будет доволен тем, что это уже сильно урезано, экономия соблюдена и утвердит мой доклад.
Годовой отчет отправился в Петербург вместе со специальным докладом о Кушкинском укреплении.
В результате, все было утверждено, как ходатайствовал Куропаткин; высочайше повелено было приступить к выполнению проекта безотлагательно и ассигнованы деньги. На этом и закончилась моя работа, и выполнение ее перешло уже в руки начальника инженеров области и его сотрудников.
С возвращением из командировки на афганскую границу в долину р. Кушка потянулась обычная штабная жизнь, нередко нудная и лишенная интереса. Также мало интереса представляла и жизнь нашего гарнизонного общества и однообразными клубными развлечениями. Моя переписка с родными оживилась, и я изливал свое настроение в письмах к родной моей Маме, которая желала знать все подробности моей жизни и планы личной семейно. Никаких планов такой жизни у меня не было. После тяжелого напряжения за время рекогносцировки мною стал овладевать апатия и равнодушие ко всему. Я даже забыл послать накануне поздравительную телеграмму матери с днем рождения, совпадавшим с моим собственным (25/II 1859 г.) получив от своей Мамы поздравление в этот день утром, я со стыдом немедленно послал мое поздравление по телеграфу с извинением за опоздание.
Мечты о личной семейной жизни меня покинули и только во время случайных и мимолетных встреч с Л.Н. Ивановской я чувствовал боль где-то глубоко внутри от чего-то дорогого и безнадежно потерянного. Между тем, в общественной жизни Асхабада произошла крупная перемена: с наступлением короткой и прелестной весны этого края прибыла из Петербурга жена начальника края Александра Михайловна, разрешившись там от бремени здоровым мальчуганом, которого она и привезла с целым штатом ухаживающим за мальчиком Алексеем: здесь были и фельдшерица (подруга по гимназии когда-то в Ташкенте), и ученая бонна, и дебелая русская баба-кормилица, а затем и прочая прислуга.
Время, когда жены начальника края еще не было, было использовано разными честолюбивыми дамами по-своему, чтобы поставить себя и свой дом центром всего общества. Вне службы Алексей Николаевич не отказывал себе в развлечении бывать изредка в таких семьях. Но кое-где он и засиживался подольше. Общественная молва перетолковывала все по-своему, что не мешало жизни, уложившейся уже в известные рамки, идти спокойно. Приезд властной и самолюбивой жены начальника края сильно взволновал эту гарнизонную идиллию. Досталось и самому принципалу, и тем, кто считал себя неофициальной заместительницей – хозяйкой края.
Скоро мы все почувствовали перемену в жизни общественной и в гарнизоне, и в области. До резиденции нашего принципала стали доходить все новости общественной, деловой, служебной и частной жизни каждого из нас. Это было неприятно, порождая массу сплетен, так как досужие языки не стеснялись прибавлять или переиначивать факты, происшествия или сказанные кем-то слова, критический отзыв о действиях кого-либо и проч.
Надо сказать, что сам Ал[ексей] Ник[олаеви]ч Кур[опатки]н к такого рода сведениям относился равнодушно, но настойчивое повторение неодобрительного отзыва о каком-либо из подчиненных все же засиживалось иногда в его памяти. Выяснились мало-помалу и любители переносить в центр всякие сплетни. Словом, приезд «начальницы края» свое влияние на местную жизнь обнаружил,
