Во имя отца - А. Квиннел

Принесли чай. Чазов протянул Миреку папку, в которой, как он сказал, находились материалы о состоянии больного. Мирек положил папку на колени и стал изображать, что внимательно ее изучает. Все было переведено на польский. Мирек изучал материалы минут пятнадцать. Пока он читал, русские тихо разговаривали между собой.

Когда он захлопнул папку, все выжидающе на него посмотрели. Мирек пожал плечами и спросил Петрова:

— Нефроны сильно поражены?

— Да, они не в лучшем состоянии.

Мирек вздохнул.

— Понятно. Какова давность анализов?

Чазов ответил:

— Не более двух суток.

Мирек взглянул на него так, что невозможно было понять, плохо это или, наоборот, хорошо. Он задал еще один вопрос:

— Анализ на креатинин проводился?

— Да, профессор.

Я бы хотел получить анализ мочи на осадок. Предлагаю делать его два раза в сутки.

Он смотрел на Петрова, сохранявшего бесстрастное выражение лица. Мирек перевел дыхание и сказал:

— Я готов посмотреть пациента.

Все поднялись со своих мест Чазов взял саквояж Мирека. Чебриков пошел впереди всех. Они миновали коридор с белыми стенами. Им пришлось пройти на своем пути три двери. Перед каждой стояли по два офицера КГБ. Еще двое стояли перед огромными дверями, ведущими в апартаменты самого высокопоставленного пациента института. Врачи остались снаружи, а Чебриков вошел внутрь. После того как они немного помолчали, Мирек спросил Петрова:

— Каково психологическое состояние пациента?

Петров довольно жестко ответил:

— Это вас не касается. Вы должны заниматься только его физическим состоянием.

Мирек знал, как на это должен был отреагировать профессор Шафер. Он резко сказал:

— Психологическое и физическое состояния больных тесно взаимосвязаны. Ладно, я и сам все пойму.

Петров начал отвечать на вопрос, по его фразу перебил вышедший из палаты Чебриков. Он пригласил всех пройти внутрь.

Через маленькую комнату они прошли в большое помещение, служившее, видимо, спальней. Большие окна были занавешены дорогими гардинами. Ноги утопали в пушистом ковре. В одном углу стояло несколько стульев и стол. Кровать была расположена рядом с окном, изголовье приподнято. В углах комнаты стояли два офицера КГБ. Они холодно посмотрели на Мирека.

Андропов, одетый в зеленую пижаму, сидел на кровати и говорил по телефону. Как только они вошли, он повесил трубку. Когда Мирек взглянул на него, весь страх сразу же улетучился. Ощущения обострились. Скибор решил, что в независимости от исхода дела лично для него он доведет его до конца.

Профессор Чазов подвел его к кровати. Когда Андропов посмотрел на Мирека, он вдруг выпрямился и весь напрягся. Он пристально разглядывал Скибора в течение нескольких секунд. Затем успокоился. Когда Чазов представлял Мирека, Андропов даже не протянул «Шаферу» руки. Он просто кивнул и сказал:

— Я в долгу перед польскими товарищами за то, что они прислали вас сюда.

Мирек склонил голову.

— Это очень большая честь для меня, товарищ Генеральный секретарь.

— Начинайте, — сказал Андропов.

Мирек решил действовать.

— Товарищ Андропов, это обследование не займет много времени. Я уже видел материалы и говорил с уважаемыми коллегами. Мне необходимо просто получить собственное представление о вашем физическом состоянии.

Андропов понимающе кивнул.

Чазов и Петров подошли к кровати с другой стороны. Чебриков стоял в ногах. Мирек заметил трубку, идущую к левой руке Андропова. Он спросил Чазова:

— Как долго пациент остается подключенным к диализатору?

Чазов вдруг занервничал.

— Уже около тридцати часов.

Мирек скривил губы.

— Побочные психологические воздействия?

Андропов скосил глаза на Мирека и резким голосом спросил:

— Уместен ли этот вопрос?

Мирек представил Шафера в подобной ситуации. Он улыбнулся и покачал головой.

— Думаю, да, товарищ Андропов. Ведь мы знаем, что зависимость пациента от аппарата, машины, особенно продолжительная, наносит ему существенную психологическую травму и в конечном счете приводит к ухудшению его физического состояния. Я ни в коем случае не подвергаю сомнению ваше психическое здоровье, но я все же хотел бы выслушать мнение ваших врачей по заданному мной вопросу.

Андропов успокоился, но Петров так просто не сдавался. Он воинственным тоном заявил:

— Это всего лишь ваши предположения. У товарища Генерального секретаря не произошло никаких отклонений в плане его психологического состояния.

Мирек в ответ на это просто сказал:

— Ну и хорошо.

Он решил использовать против неугомонного Петрова метод отца Гамелли. Глядя на него, Мирек произнес:

— В просмотренных мною материалах я почему-то не увидел результатов ультразвукового сканирования. Где они?

Мирек торжествующе замолчал. Он прекрасно знал, что подобные исследования стали проводиться в лучших западных клиниках всего лишь полгода назад. Отец Гамелли предполагал, что русским до этого еще далеко, и оказался прав.

Убитым голосом Чазов сказал:

— Мы не проводили это исследование.

Мирек громко вздохнул.

— Я бы посоветовал вам также сделать дополнительно анализ на фенолсульфонфталеин. Сделайте это как можно быстрее. Я хотел бы увидеть результаты завтра.

Андропов уставился на Чазова, который нервно ответил:

— Конечно, профессор Шафер.

Петров напряженно молчал. Мирек мысленно еще раз поблагодарил отца Гамелли. Он почувствовал, что теперь является хозяином положения. Он согнулся над Андроповым, поднял его правое веко, заглянул в глаз и сказал:

— Состояние сетчатки нормальное. С этим все в порядке.

А у Петрова он спросил:

— Не отмечается ли ослабление пропускной способности почек?

Петров мрачно кивнул.

— Да, мы отмечаем это явление.

Мирек едко заметил:

— За этим нужно внимательно наблюдать.

Ну что же, пожалуй, хватит. Он достаточно поиграл с удачей в прятки. Пришло время действовать. Мирек взял свой саквояж, открыл его и достал фонендоскоп. Петров пробурчал одобрительно:

— А я-то думал, что вы, вундеркинды, только с ультразвуком и можете управляться.

Мирек ответил ему снисходительной улыбкой. Обращаясь же к Андропову, он сказал:

— Товарищ Андропов, медицина — это сплав знаний, искусства и интеллекта. Я бы хотел послушать ваше сердце.

Андропов явно находился под впечатлением эрудиции «Шафера». Без возражений он стал расстегивать пижаму. Мирек вставил наушники фонендоскопа в уши.

Кожа у Андропова была старческой. На груди осталось несколько пучков седых волос. Остальные были сбриты в связи с исследованиями.

Мирек провел рукой по резиновой трубке и нащупал головку. Он подался вперед, его рука чуть-чуть подрагивала. Медленно и очень осторожно Мирек положил головку фонендоскопа на грудь Андропова, чуть справа от сердца. Слегка надавив на головку, он заглянул в его глаза и подумал:

— Это тебе от моего отца Богдана!

Он подождал двадцать секунд. В ушах отдавался стук сердца Андропова. Мирек представил себе, как яд медленно направляется к сердцу, чтобы остановить его раз и навсегда. Он еще раз взглянул в глаза Андропову и передвинул головку под самое сердце. Затем он снова легонько нажал на нее.

— Это тебе от моей матери Ханны!

Через двадцать секунд он подвинул головку на сердце. Указательным пальцем левой руки он нажал раз, два, три. Он чуть было не крикнул:

— Это тебе от моей сестры Иоланты!

Мирек опять посмотрел в глаза Андропову. В них промелькнуло недоумение. Мирек решил, что что-то все-таки, видимо, было заметно по его лицу. Но это его уже не волновало. Его волновало только то, как бы не попасть в ад вместе с Андроповым.

Мирек встал, улыбнулся и задумчиво сказал:

— Отлично. Для вашего возраста просто отлично.

Недоумевающий взгляд Андропова сменился на удовлетворенный.

— Каков же ваш прогноз, профессор?

Мирек свернул фонендоскоп и положил его обратно в саквояж:

— Товарищ Генеральный секретарь, я считаю, что дела ваши отнюдь не настолько плохи, как вам, видимо, говорили. Разумеется, я изучу подробнее все материалы, а также результаты анализов, которые я предложил провести. Но уже сейчас могу сказать, что при правильном подходе к лечению мы сможем видеть вас в прекрасном состоянии еще долгие годы.

И Чазов, и Петров стояли со скептическим выражением на лицах. Но Андропов широко улыбался Миреку, который добавил:

— Мне, очевидно, следовало бы навестить вас еще раз дня через два-три.

Андропов твердо сказал:

— Я буду на этом настаивать.

Обращаясь к Чебрикову, он бросил:

— Проследи, чтобы у профессора Шафера было все, что он пожелает, все!

В это время в двадцати километрах в гостинице «Космос» гнев Стефана Шафера выплеснулся наружу, как лава вулкана. В течение часа он сидел и смотрел на нее. Он думал о том, что она с ним сделала. Он вспоминал слова, которые ей говорил. Он думал о том, как он верил в ее любовь.