Там, за зорями. Пять лет спустя - Оксана Хващевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скажы, Златуля, ці не дурная баба, у такую пагоду выйсці з хаты! Ой, да толькі сіл няма сядзець ужо адной у прыцемку гэтым! Па целявізару і паглядзець няма нічога харошага! Я званіла як-та пару разоў вам, дык ніхто трубку не браў! Мо целяфон не работая?
— Да нет, работает! Просто я часто уезжала. Дома никого не было, — улыбнувшись, сказала девушка, помогая снять старушке пальто и платок и пододвигая стул. — Вы присаживайтесь, баб Маня, а я сейчас самовар поставлю.
— А мы з бабамі паміж сабой гаворым, што тэта Златулі не бачна на дзярэўні. Думалі, ці не паехала ты мо ў горад да бацькоў. Маські як-та былі, кажуць, тут ты. А не заходзіш. Hi да мяне, ні да Ніны. Ты мо пакрыўдзілась на нас, Златуля? Мо думаеш, што мы асуджаем цябе? Не, мамка мая, ты так не думай, i мы так не думаям, куды нам, старым. Ну, што зробіш, калі так у вас усё здарылася з Аляксеям? Вы маладыя, вам бачней! Жызня, яна такая! Наго ў ёй толькі не здарыцца! Па нам, дык толькі б ты шчаслівая была, толькі б добра табе было, мы табе заўсёды гэтага жадалі, а з кім і як — табе рашаць! I табе жыць!
— Да я не обижаюсь, баб Маня! Что вы! Просто… Ладно, давайте уж чай пить!
— Ну і добра, Златуля! Ты разумееш, як тара з плеч, мы крэпка перажывалі. А цяпер скажу бабам, усё добра. I во, што хацела сказаць табе яшчэ, унучачка! Ты Цімафееўну не абходзь, яна любіць цябе і Машу і вельмі перажывая, што ты не зайдзеш боляй і малую не пусціш!
— Баб Маня, ну как же я могу к ним приходить? Нет, я не против, чтоб Маняша у них бывала, но я… Как-то это неправильно!
— А ў нас, у старых, ты ведаеш, Златуля, іншае паняцця таго, што правільна, а што не… Мы цябе любім, як родную ўнучку! Ты ж нас тут адна ратуеш, падтрымліваеш і не даеш раскіснуць зусім! Так што ты кінь тэта, заходзь да іх! Яны старыя, дачка ў іх памерла, Аляксей у Мінску, і калі цяпер прыедзе, а ты для іх заўсёды застанешся роднай! I не думай па-другому!
— Спасибо вам, баба Маня! — Злата улыбнулась и поставила на стол чашки, потом сходила на кухню за плетеной корзинкой, полной конфет, сухарей и пряников, а потом еще и блюдце с сыром и колбаской принесла.
Скоро закипел самовар, и Злата разлила по чашкам ароматный чай. Занятые чаем, некоторое время они молчали.
— Ну, што новага ў цябе, Златуля? Што там у Мінску чуваць? — спросила баба Маня, как спрашивала всегда. И как раньше, Злата стала рассказывать обо всем, что происходило в ее жизни в последний месяц, зная, что бабе Мане все это интересно. Старушка радуется за нее так, как радовалась бы бабушка, если бы была жива. — Як я рада за цябе, Златуля! Мы часта з бабамі гаворым, да і з дзеўкамі маімі тожа, якая ж ты маладзец! Дай бог, штоб і далей у цябе ўсё было добра! I шло ўсё толькі ў гору! Баба Соня глядзіць на цябе адтуль, зверху, і ганарыцца, нябось!
— Спасибо! — только и смогла сказать девушка, подливая пожилой женщине еще чаю. — Ну, а у вас что нового?
— Да што ў нас ужо можа быць новага, Златуля? Дзень перажылі і добра! Зусім я не грабаюсь ужо. Мо памру к вясне!
— Так-так-так! Вы мне эти разговоры бросьте! Отдыхайте больше. Может, подлечиться стоит? Не говорите об этом! Мы прорвемся и эту зиму переживем! — не терпящим возражения тоном перебила Полянская бабу Маню. — Ды сколькі можна жыць? Скора восемдзесят!
— Десять лет еще как минимум. Туда всегда успеется. Туда попасть не сложно, вот только оттуда еще никто не возвращался. И не хочу я слышать про вечный покой и рай, пусть и богохульство это! Вот в Горновке — рай! И пока есть это голубое небо и возможность видеть эти просторы, надо жить! Не унывайте, баб Маня. Я знаю, дочки ваши в городе и зиму придется снова зимовать одной, но нам ведь не впервые, правда? Перезимуем! — с привычным энтузиазмом говорила девушка и улыбалась так, что не поверить в ее слова было невозможно.
— Ой, Златуля, добрая ты, залатая! — засмеялась баба Маня. — Перазімуем. Толькі, кажуць, зіма суровая будзе…
— Прорвемся! — Златуля, зусім забылася! А ты чула, што хату тэту, што пасля Ніны Лугоўскай стаіць, купілі?
— Да вы что? В самом деле? — несказанно удивилась Полянская.
И удивляться было чему. Дом, о котором говорила сейчас баба Маня, пустовал не одно десятилетие. Злата вообще не помнила, чтобы в доме этом когда-нибудь жили люди. Деревянный дом с обшарпанными грязно-голубыми ставнями, покосившейся крышей, дырявым шифером и почти разрушенным фундаментом. Старый сад, огород, заросший малинником и дикими сливами, покосившийся забор и старые высокие вербы у дома. Он был очень старым, этот дом. И то, что в оконных рамах стояло стекло, не спасало его от внешнего и внутреннего дряхления и разрушения. В нем давно просели и вросли в землю полы, сгнили стропила. По сути, если б у него не было хозяев, его, как и дом Шараев, который на самом деле был еще пригоден для жилья, но не имел хозяев, давно бы снесли, сровняв с землей. Но где-то в районном центре еще жили дети покойной бабы Нелли, которая умерла более тридцати лет назад, и периодически в районной газете появлялось объявление о его продаже.
Просили немного, но даже тех денег жаль было отдать за него. Этот дом не был пригоден для жилья. Его разве что на дрова можно было купить, хотя и в это верилось с трудом. И тут такая новость!
— Цімафееўна казала, дом не то штоб купілі, хазяева за так аддалі яго, толька за дакументы і спраўкі новыя гаспадары грошы заплацілі. Ён жа і капейкі не стоіць! Вецер сільны дуне — і, здаецца, дом вось-вось разваліцца! Печка з грубай разваліліся даўно, гарод заросшы, а што ў даму робіцца! Жах!
— Так кто ж его все-таки купил и зачем?
— А калі б мы зналі, Златуля. Я як да аўталаўкі ішла, бачыла, машына белая стаіць, да не бачыла нікога. А Сярак кажа, мужчыны нейкія былі! Каму патрэбен тэты дом? Жыць у ім няможна, а рамантаваць — грошай трэба столькі, што лепш
