Я — матрос «Гангута»! - Дмитрий Иванович Иванов

— Вы, товарищ Иванов, отобраны для работы в западных областях Украины и Белоруссии. Поезжайте в Москву, там получите назначение.

Я был направлен в Белоруссию. В ЦК КП(б) Белоруссии нас ознакомили с пятью вновь созданными западными областями. Мой выбор пал на Пинскую область. Согласился работать там, хотя должность и ниже той, что занимал в Омске, — заместитель заведующего земельным отделом облисполкома.

— Заведующий там Клещев Алексей Ефимович, — уважительно пояснили мне.

Я почему-то представил, что он моего возраста, а может, даже постарше, и немного удивился, когда увидел в кабинете еще молодого человека. Поднялся ко мне из-за стола с протянутой рукой:

— Давайте знакомиться.

Чувствуется, Клещев немного смущен. Наверно, не такого пожилого ожидал к себе в замы. Высокий, плечистый красавец — голубые глаза, белое лицо, большой лоб. Белорусы, с которыми мне приходилось общаться, были светловолосыми, а этот брюнет. Оказывается, у этого тридцатипятилетнего руководителя за плечами немалый опыт: возглавлял сельский Совет в Полесье, активно участвовал в коллективизации, был директором МТС.

Мы сразу нашли общий язык. Клещев сообщил, что весенне-посевная кампания прошла неплохо. Всходы зерновых повсеместно дружные, радующие.

— Жаль, маловато на полях бываю, — пожаловался он. — Текучка и бумаги к кабинету приковывают. Еще не всюду и колхозы созданы.

Мы условились большую часть времени проводить не в кабинете, а на местах, распределили между собой обязанности. Задумок было немало. Одна из них — осмыслить опыт колхозного строительства, опыт возделывания культур, накопленный передовыми хозяйствами страны и представленный на выставке в Москве. Но, как уже знает читатель, все наши планы оказались перечеркнутыми войной.

* * *

Жарким июльским днем наш госпиталь погрузили в эшелон. Значит, войска опять отступали. Было горько на душе. Ведь и до Москвы оставалось не так уж далеко. Примешивалось какое-то чувство вины: люди воюют, а ты на койке валяешься…

Нас привезли в город Горький, где окружили заботой, которую мы почувствовали уже на вокзале. К прибытию эшелона были поданы новенькие автобусы. В них доставили в госпитальное здание — добротное, с чистыми и светлыми палатами. Трогало чуткое отношение медицинского персонала — врачей, сестер, нянь… Оно, это отношение, помогало не хуже мази.

И все же рана моя заживала плохо — то ли возраст сказывался, то ли острые переживания. Поправился лишь к концу сентября.

В резерве

По излечении группу политработников направили в Москву. В Главном политуправлении РККА нам сказали: «Будете в резерве» — и направили в общежитие на Донском проезде. Там уже находилось несколько сот политработников, большинство прибывших из госпиталей. Были и выходцы из окружения. Я поинтересовался внутренним распорядком.

— В любую минуту быть готовым — вот и весь распорядок, — ответили мне. — Днем и ночью могут вызвать.

В те дни начиналась битва под Москвой. В ожидании назначения мы участвовали в поддержании порядка в городе, несли патрульную службу, выполняли другие задания.

Однажды во время дежурства на улице меня кто-то окликнул: «Товарищ Иванов!» Обернулся в удивлении — бывший работник Пинского обкома партии. Хоть и мало мы с ним были знакомы, поздоровались тепло. Он ошеломил меня новостью: в Москве находится Клещев. Остановился в гостинице «Москва».

Я взволновался: крайне необходимо встретиться, быть может, он что-то знает о моей семье. Откладывать встречу не хотелось, особенно когда обкомовец сказал, что Клещев не сегодня завтра собирается уезжать.

— Идите немедля, — сказал старший нашей группы Парфенов. — Управимся без вас.

Как на крыльях влетел я в номер гостиницы, указанный администратором. Алексей Ефимович страшно удивился моему появлению. Мы обнялись. Конечно, первый вопрос задаю о семье. Он печально взглянул на меня, со вздохом ответил, что, к великому сожалению, ничего о ней не знает.

— Видите ли, обстановка в Пинске, как, впрочем, и во всей приграничной полосе, была крайне сложная и тяжелая. Партийно-советскому активу пришлось сразу же взяться за оружие, были сформированы боевые отряды.

Клещев рассказал, как вместе с частями Красной Армии эти отряды, одним из которых командовал он, защищали город. Бились на площадях и улицах, пока не оказались в окружении. Клещевский отряд прорвал вражеское кольцо, добрался до моста через Пину и сумел его заминировать, а потом и взорвать. Отряд насмерть бился с гитлеровцами, в живых остались единицы… Вдвоем они пробирались из тыла, потом Клещев остался один. Под Воронежем вышел к своим. Его доставили к командиру дивизии. Каково же было удивление, когда комдивом оказался тот, с кем отряд оборонял Пинск.

Помолчав, Клещев произнес:

— Мне кажется, семьи всех работников обкома и облисполкома успели эвакуировать. Через ребят постараюсь разузнать. Куда вам сообщить?

— Не знаю, Алексей Ефимович. Мы ведь сейчас, как в той матросской песенке: «Нынче здесь, завтра там».

— Да, это так. Откровенно говоря, Дмитрий Иванович, я из отдела партизанского движения Западного фронта мечтаю перебраться на Пинщину. По опыту знаю: огромный ущерб фашистам можно наносить с тыла. Огромный!

Клещев осуществил свой замысел. После войны я узнаю, что, став секретарем Пинского подпольного обкома партии, он явится организатором партизанской «шлюзовой войны». Один за другим его отряды взорвут шлюзы — Овзичский, Ляховичский, Радогощский, Дубовой и Переруб, лишая противника коммуникаций. За смелые партизанские действия генерал-майору Клещеву будет присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Потом он станет Председателем Совета Министров БССР.

В Москве, в Главном управлении канала Москва — Волга, работал гангутовец К. И. Пронский — тот, что командовал Северодвинской флотилией, а потом был комиссаром Кронштадтской морской базы. При первой же возможности я поехал к нему.

— Пронский добровольцем ушел в народное ополчение, — сказали его сослуживцы.

Что ж, узнаю характер гангутца. Пронским я и впрямь гордился. Старше меня на четыре года, он ушел добровольцем на фронт. (Позже станет известно, что Константин Иванович с честью сражался на войне около трех лет, был отмечен наградами и был демобилизован по инвалидности.)

Возвращаясь в общежитие, я глубоко задумался: сколько же можно находиться в резерве? Не проходит дня, чтобы кто-то из ожидавших не получал назначения. В резерв поступали новые люди, а меня словно забыли!

Нас подняли по тревоге вечером. Я подумал, что посылают на передовые позиции под Москвой. Но нас привели на… Ярославский вокзал. Здесь вручили железнодорожные билеты на Шадринск. Мы пожимали плечами.

— Командованию виднее, — сказал провожавший нас представитель управления кадров.

В Шадринске мы несколько месяцев учились на краткосрочных курсах переподготовки политработников и только в январе 1942 года снова возвратились в Москву.

На Волховском фронте

На этот раз ожидать пришлось недолго. Нас подняли ночью, отвели на Ленинградский вокзал, посадили в товарные вагоны, и эшелон тронулся.