Интервью со смертью - Ганс Эрих Носсак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Черт возьми, как только много работы, так в этой проклятой ручке заканчиваются чернила! — простонал он и, погрузив перо в бутылочку с чернилами, попытался заправить ручку. При этом пробка упала на бухгалтерскую книгу и запачкала страницу. Он хотел поймать пробку, но так торопился, что уронил на ту же страницу ручку, окончательно забрызгав страницу. Я решил, что с него хватит. Бухгалтер громко сыпал проклятиями.
— Что за чертовщина происходит?! — воскликнул тот, кто сидел за машинкой. Бухгалтер, продолжая ругаться на чем свет стоит, вынул из потрепанного портфеля термос и налил в отвинчивающуюся крышку коричневатой жидкости. Коллега с кровяной колбасой присоединился к товарищу. Оба дружно вздохнули:
— Ну и собачья у нас жизнь!
Но я уже покинул их и принялся расхаживать по коридорам здания. У некоторых дверей я задерживался. На каждой из них значилось имя или должность. Я знал, что все двери изнутри покрыты мягкой обивкой, как в кабинетах врачей, но я, естественно, мог слышать, о чем там говорили. Однако я не стал подслушивать, а отправился в парк. На скамейке я увидел одного из наших и подсел к нему.
— Тебя тоже повесили? — спросил я.
— Нет, расстреляли. Слава богу, — добавил он, помолчав.
— Почему слава богу?
— Время подошло, вот почему, — буркнул он в ответ. — Я сижу здесь каждый день и жду… — он назвал достаточно громкое имя. — Он очень пунктуально приезжает каждый день на обед. И каждый раз на одной и той же машине, старой и побитой. Но это только видимость. Мотор у нее очень мощный. Я вот сижу и думаю, не сломать ли мне червяк руля, чтобы он врезался в дерево? И что из этого? Я пока так ничего и не решил.
Мимо проскакал воробей, разрывая на ходу жухлый осенний лист. Он меня не видел, но, коснувшись носка моего сапога, испугался и взлетел на ближайшее дерево.
— Я бы не стал ничего делать, — сказал я своему собрату. — Самое большее через полгода они все сломают себе шею. До этого они будут жить как затравленные звери, не имея ни минуты передышки. Это намного хуже, чем наехать на дерево и убиться в одну секунду, — сказал я и поведал ему, что я сделал с двумя канцелярскими крысами.
— От этих мелких сошек вообще ничего не зависит, — заметил он.
— Но я получил истинное удовольствие, разозлив их, — ответил я. — Кроме того, когда я думаю, что именно эти типы через полгода будут считать возмещение ущерба нашим женам, мне хочется насолить им еще больше. Ты только вообрази: они сами назовут нас мучениками. Меня от этого уже тошнит. Они будут громко нам завидовать и жаловаться на свою собачью жизнь, но при этом будут, как и раньше, жрать бутерброды с кровяной колбасой. Тьфу, дьявол!
Мы долго сидели рядом, засунув руки глубоко в карманы.
— Вон он едет, — сказал мой собрат и кивнул головой в сторону улицы. Мы проследили взглядами за проехавшей машиной. В дерево она не врезалась. Потом мы услышали приближавшиеся шаги и увидели влюбленную парочку.
— Идем, — сказал я. — Надо освободить им лавочку.
— И что из этого выйдет? — горько произнес мой спутник, когда мы пошли прочь. — Еще один пожиратель кровяной колбасы.
— Нет, брат, не смей так говорить, — поправил я его. Я вдруг вспомнил, что хотел поговорить с женой, и заторопился. — До скорого на том же месте! — быстро попрощался я и направился на свою квартиру.
Жена сидела в сумерках и смотрела в пустоту. Самое лучшее, что я мог бы ей сказать, это:
— Не злись на меня. Если бы я тогда смог удержать язык за зубами, то ты бы сейчас готовила ужин, ожидая моего скорого возвращения с работы. Но что случилось, то случилось, и теперь я могу над этим только посмеяться. В следующий раз…
— Это было больно? — спросила она.
— Да нет, я вообще ничего не заметил, — ответил я и торопливо продолжил: — Слушай, они пришлют тебе счет. У нас еще есть деньги в банке? Если нет, то продай мой костюм в белую полоску. За него дадут кучу денег. Нет, ты только подумай: если бы я помер от какой-нибудь дурацкой болезни, от язвы желудка или чего-нибудь в этом роде, и если даже не считать расходов на врачей и клинику, то это влетело бы нам в несколько тысяч, а еще учти расходы на похороны. Наверное, ты похоронила бы меня по второму разряду. Можно было бы обойтись без шпаг для носильщиков, пальм и свечей. Но непременно был бы распорядитель в сюртуке, который все время строил бы наипечальнейшую гримасу. Да, еще пастор. Ему пришлось бы платить за весь тот вздор, который ему было бы угодно произнести над покойником. И на фисгармонию, чтобы сыграть ларго.
— Мы бы попросили сыграть «Я устал и спать иду…» — перебила она меня.
— Это неважно, — я спешил договорить, и ее реплика показалась мне неуместной. — Итак, подумай, сколько бы все это стоило. По меньшей мере на пару сотен марок дороже. Мы сэкономили, да еще обвели этих дураков вокруг пальца.
— Вот и хорошо, — сказала она. — Ты только не кипятись. При этом она протянула руку в пустоту, чтобы погладить меня по голове.
Пока я возвращался к своим, я думал: «Будет лучше, если я еще раз поговорю с ней завтра днем. Самое главное — до того как эти идиоты начнут болтать о мучениках, мне надо попытаться заставить жену смеяться».
Ах!
Доротея
Будьте уверены, что я долго думал, надо ли рассказывать эту историю именно так, как она произошла на самом деле, и так, как рассказали ее мне. То есть без всяких добавлений и украшательств, без всяких объяснений и примечаний, каковые, конечно, представляют для некоторых интерес, но, по существу, искажают сюжет очень простого события, ибо смазывают его границы. Я, однако, настораживаюсь при слове «границы». Например, границы времени и
