Забавные повадки людей - Гала Рубинштейн

подавился, гад такой!), ко мне в дверь постучал почтальон. Единожды постучал, вопреки распространённому суеверию, но зато громко. Так что если по децибелам судить, то можно считать, что и дважды.

В общем, пришел почтальон, а у почтальона сумка, а в той сумке письмо, а в том письме буковки, а в тех буковках денежки... И не только.

Кроме денежек, которых у моего покойного мужа было гораздо больше, чем я ожидала, мне досталась в наследство маленькая, но очень гордая фирма.

И как ты думаешь, чем она занимается, эта фирма?

Ни за что не угадаешь.

Кожу клонирует.

Ну, там, если ожоги, или просто захотелось кому новую кожу. Старая, допустим, надоела, вот и захотелось новую...

Ты прости моё словоблудие, но я ужасно неловко себя чувствую. Разозлил меня Олег, а наказала-то я в результате тебя. Ну и себя, но это уже мои личные разборки. Я ведь была дома, когда ты приезжала. Спряталась в туалете и плакала там как дура. Почему не вышла — до сих пор не понимаю. Стыдно было, наверное. Как будто адвокат вместе с наследством торжественно вручил мне ответственность за всё, что Олег делал.

Это он когда тебя трахал, сразу двух конкурентов устранял? Так, что ли? Или, наоборот, надеялся, что ты у него работать начнешь?

Или, может, что-то третье, чего мы вообще никогда не узнаем. Очень хотелось бы, чтобы третье. Хотя это самое третье может оказаться еще почище первых двух. Так что, может, оно и к лучшему, что не узнаем.

А что касается фирмы, так я ее на тебя переписала. И не вздумай отказываться — а то я опять исчезну на полгода!

Ну вот, с прошлым покончено, поговорим о будущем.

Я переехала в Рим. Долго я тут, наверное, не выдержу, хватит с меня больших городов. Хочется уехать в какую-нибудь деревню, купить там маленький домик на берегу реки... А там видно будет.

Возвращаться я в любом случае не собираюсь. Может, приедешь в Рим, пока я из него не сбежала? А я тебя по окрестностям покатаю.

Знаешь, я тут первым делом нашла работу. В экскурсионном бюро. А потом уже вспомнила, что работать мне ни к чему. Теперь пытаюсь справиться с огромным количеством свободного времени. Трудно, но ведь нет ничего невозможного для человека с интеллектом (это откуда цитата, ты случайно не помнишь? А то она у меня в голове третий день вертится, а в руки не даётся.).

Вот вроде бы и всё.

Напиши мне, когда перестанешь обижаться, — а ты быстро перестанешь, я тебя знаю. Или надоест, или просто забудешь. В общем, пиши.

Целую тебя.

Да, чуть не забыла рассказать.

За день до отъезда из Марселя я встретилась с Этьеном. У него какая-то неожиданная ремиссия, что ли. Короче, врачи поставили ему страшный диагноз: он не умрет. То есть умрет, но не сейчас. А все обследования позволяют предположить, что очень даже еще не скоро умрет.

Я еще никогда не видела Друга и Учителя в такой растерянности. Похоже, что смерть так огорчает нас по одной-единственной причине: она нарушает наши планы. А стоит внести ее в ежедневник, и всё сразу же меняется. Картинка остается прежней, но, как говорит мой братец, совершенно иная коннотация. Так что не знаю, может ли привычка заменить счастие, но вот отменить несчастие — вполне.

Как ты считаешь, это достаточно оптимистическая нота, чтобы на ней проститься?

Мне кажется, что да.

* * *

Тихое море, полная луна. Штиль.

Морской дьявол спит на дне, подложив под голову ракушку. Ему снится тихое море и полная луна. Во сне он поджимает ноги к груди и обхватывает их руками — так удобнее плакать.

Из ракушки вылезает маленький краб и долго примеривается клешней к черному острому уху. Один взмах — и Морской дьявол просыпается с коротким визгом, долго трет ранку и обиженно поскуливает.

Ночь.

Мне совершенно очевидно, что эта книга не нуждается ни в предисловии, ни в послесловии. Она самодостаточна, тут не нужно ничего никому дополнительно разъяснять. И в рекламе она не нуждается, потому что вы или попадете (уже попали) под власть ее обаяния, или нет. Такого рода алхимические процессы происходят сами по себе, без стороннего вмешательства. Если уж и писать о «Забавных повадках людей» как-то — то в письмах друзьям, с которыми не виделись давным-давно, целых две недели, или, скажем, пять лет или двадцать, какая разница?

Этим и займусь.

* * *

Вадим,

я теперь могу ответить на вопрос, который ты задавал год, если не два назад: по какому принципу я отбираю тексты для публикации. И мне, если помнишь, так и не удалось ничего толком сформулировать. А теперь, перечитав еще раз «Забавные повадки людей», я могу это сделать. Правда, не своими словами, чужими — из «Вирсавии» Торгни Линдгрена. Но все-таки.

«Непостижимое и неопределенное — вот единственное святое», — сказала она.

И тогда он спросил, спросил так, будто не иначе как всю жизнь ошибался: «Как же неопределенность становится святынею?»

«Когда мы понимаем, что она существует, — отвечала Вирсавия, — и когда осознаём, что она непостижима и неопределённа».

Понимаешь? Вот именно это, непостижимое и неопределенное — единственное, что меня интересует. Не только в литературе, вообще во всем — только это. Я отбираю тексты, свидетельствующие, что неопределенность существует, дающие шанс осознать, что она непостижима.

И, наверное, мне больше нечего сказать о книге Галы Рубинштейн. Разве только добавить, что она — блистательный пример текста, полностью соответствующего моим невыразимым, мягко говоря, критериям отбора.

* * *

Ну вот.

Обещанная книжка Галы Рубинштейн — в файле. Стоит ли ее читать тебе — вот именно тебе, —