Геббельс. Портрет на фоне дневника. - Елена Ржевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В отношении еврейского вопроса фюрер вполне со мной согласен. Он согласен с тем, чтобы установить для всех евреев по всей стране большой, далеко видный еврейский знак, который евреи должны носить».
Относительно участия Испании в антибольшевистской кампании все еще неясно, Испания «все еще не пришла к смелому решению. С Франко много не сделаешь… Он только реакционный генерал, а не революционер. Совсем иначе обстоит дело с Италией… Муссолини уже держит народ в своих руках».
И наконец — перл этого монолога, пересказанного Геббельсом. Гитлер говорит: «Жаль, что сын Муссолини не погиб на войне. Это теперь хорошо мог бы использовать фашизм». Таков фюрер в своем — их общем — имморализме, который в полной мере скажется в задуманном Геббельсом убийстве своих детей.
«Мы ожидаем благоприятного момента, и тогда все награбленные французами предметы искусства будут сразу отняты у французов и возвращены назад в империю».
Получив сообщение, что в одном советском городе население по приказу Сталина сожгло все припасы продуктов питания, фюрер приказал морить голодом этот город: «…только такими драконовскими мерами можно удержать так называемых партизан от сумасшедших дел, ставящих на карту их собственное существование. Фюрер вообще стоит за несколько более радикальный курс в оккупированных областях… Мы сидим вместе до двух часов ночи».
Этот откровенный разговор Гитлера с Геббельсом — ядро дневника за период с 9 июля по 10 сентября 1941 года. Казалось бы, немецкие армии стремительно наступают, танковые клинья врезаются, рассекают войска противника, обрекая их нередко на окружение; уже нет числа захваченным пленным, разрушенным городам, сельским пепелищам. А в этом разговоре с Геббельсом явственно чувствуется подрыв в состоянии Гитлера. И хотя оно будет еще не раз меняться при успешности дел на фронте, но точка отсчета его упадка и деградации, к которой он придет, уже здесь, на этом рубеже.
Когда Геббельс 8 июля прилетел по вызову Гитлера в ставку, он застал его воодушевленным, уверенным, полным оптимизма. Тогда он уже считал, что «война на Востоке в основном выиграна», что немецкая армия продвинется «в течение ближайших дней вплоть до Волги, а в случае необходимости и до Урала». И что «о мирных переговорах с большевистским Кремлем не может быть и речи». Теперь же, хотя намерения и цели остались прежними, Гитлер готов вступить в переговоры со Сталиным, если тот будет просить о мире. Все оказалось гораздо сложнее. Невиданное сопротивление и неопознанный потенциал Красной армии превзошли все, что могло себе представить самонадеянное командование вооруженными силами во главе с фюрером — главнокомандующим. Доходившие до Геббельса в последнее временя сведен™ от лиц, посетивших ставку, будто фюрер в оптимистичном настроений, вблизи, в доверительном общении с ним Гитлера, не подтвердились.
«ОПЯТЬ ССЫЛАЮТСЯ НА ПРИМЕР НАПОЛЕОНА»Геббельс приписывает англичанам и американцам опасения, что Сталин, недовольный размером их помощи, «может склониться к заключению с фюрером сепаратного мира». На самом же деле мысль его крутится вокруг того, что высказано ему Гитлером с определенной надеждой на такую податливость Сталина.
Геббельс страшится, что русская зима наступит раньше, чем будут достигнуты важнейшие рубежи.
20 августа 1941. Наступающая зимняя кампания является большим пропагандистским тезисом для англичан. Опять уповают… Ноябрь или декабрь, или мороз, или снег, опять ссылаются на пример Наполеона…
21 августа 1941. Усиленно напоминают о примере Наполеона и надеются, что мы застрянем где-нибудь под Москвой, а потом над нами разразится русская зима с морозом, льдом и снегом.
22 августа 1941. Положение в оккупированных областях еще более осложнилось. Прежде всего в Париже положение стало принимать несколько кризисный характер… В определенные моменты нужно показать врагу бронированный кулак… и разъяснить деголлистам и коммунистам среди французов, что немецкое государство, которое год тому назад одним походом повергло Францию в прах, не собирается позволить провоцировать себя этому побежденному народу. Знаки для евреев изготавливаются. Проведение этого распоряжения фюрера требует значительных приготовлений. Я надеюсь, однако, продвинуть это дело настолько, чтобы через месяц каждый еврей в Германии был бы снабжен бросающимся в глаза знаком, дающим возможность распознать его как еврея.
24 августа 1941. Керенский объявляется в США и не признает больше за большевизмом никаких шансов… Но все-таки предстоит еще очень тяжелая борьба. Большевики защищаются с ужасным упорством, и пока не может быть никакой речи о прогулке в Москву… Там и сям всплывают слухи о мире. Но они не имеют никакого основания. Верно, что всем надоела война, но никто не думает капитулировать. Вероятно, пройдет еще некоторое время, пока мир созреет для того, чтобы выслушать немецкие требования.
Геббельс отягощен мыслями о мире. Успехи на Восточном фронте не так уж захватывают его теперь. Эта война не имеет ничего общего с теми войнами, которые до сих пор вела Германия.
«Слабохарактерное поведение нашего военного коменданта в Париже быстро закончилось. — Под нажимом Геббельса. — Военный комендант издает распоряжение, согласно которому все французы, находящиеся в немецких руках, рассматриваются как заложники и что мы будем отвечать на малейшие нарушения в оккупированной зоне расстрелом всех заложников. Это распоряжение, конечно, окажет соответствующее действие».
«Настроение войск еще хорошее, хотя потери иногда крайне высоки… Нагрузка, лежащая на людском составе и на материальной части, неимоверна. Но, с другой стороны, то же самое относится и к советским частям, только в усиленном размере. Можно надеяться, что, несмотря на упрямство большевиков, все же в ближайшем будущем будут достигнуты столь решающие успехи, что мы по крайней мере до начала зимы осуществим главные цели нашей восточной кампании».
«ГОЛОС ПО РАДИО ИЗ МОСКВЫ»25 августа 1941. Вмешательство Московской радиостанции в передачи немецкой радиостанции продолжается беспрерывно и производит постепенно крайне неприятное действие.
Геббельс собирает совещания «специалистов из правительства, армии и промышленности — выработать энергичные меры борьбы против этого». Но все напрасно. Геббельс чрезвычайно уязвлен публичной демонстрацией технической слабости немецкой радиостанции по сравнению с советской.
«Голос по радио из Москвы, вмешивающийся в наши передачи, все еще слышен… Постепенно это стало публичным скандалом. Все в Германии об этом говорили, и публика постепенно начала видеть в этом нечто вроде спорта и наблюдала внимательно, сумеем ли мы опередить технику большевиков».
26 августа 1941. Дуче находится у фюрера в Ставке… Должно быть обсуждено общее положение. И прежде всего эти переговоры должны дать дуче ясное представление о военном положении.
(«Обычно Гитлер приезжал на фронт неожиданно, не больше чем на несколько часов. Совещался с фельдмаршалами… Показывался войскам и сейчас же улетал обратно, — пишет начальник его охраны Раттенхубер. — Исключением явилась поездка Гитлера с Муссолини в 1941 г. в Брест-Литовск и Умань… Они посетили в Брест-Литовске только крепость… Проходя с торжественным видом среди руин крепостного сооружения, Гитлер демонстрировал Муссолини мощь немецкого оружия».)
Вечером Геббельс получил известие из ставки Гитлера: «Свидание с Муссолини происходит в полной гармонии».
В тот же день Геббельс диктует: «Всем ясно, что, если нам удастся стереть с лица земли Советский Союз до начала зимы, то тогда война для Англии практически также проиграна… Мы получили сообщение, что вюртембергские местные партийные группы заняты в настоящий момент главным образом тем, чтобы достать флажки и гирлянды для встречи победоносных войск… Я немедленно прекращаю эту дурь».
«НАМ НЕ ТАК УЖ ПРОСТО ВЫИГРАТЬ ЭТУ ВОЙНУ»Геббельс решает посетить лагерь военнопленных.
27 августа 1941. Лагерь военнопленных представляет ужасную картину. Часть большевиков должна спать на голой земле. Дождь льет как из ведра. Большинство не имеет никакой крыши над головой… Короче говоря, картина нерадостная. Типы большей частью не так плохи, как я это представлял. Находятся среди них свежие с добрыми лицами крестьянские парни. Я с ними разговаривал и пришел к определенному заключению относительно того, что мне было не совсем ясно в большевизме. Большевизм, безусловно, переделал русский народ. Если он не проник еще во все поры нации, то во всяком случае бесспорно, что 25-летнее воспитание и управление народом не прошло бесследно и не могло не коснуться этих крестьянских парней. Правда, никто из этих военнопленных не хочет считать себя большевиком, но это они, конечно, говорят, чтобы произвести на нас хорошее впечатление. Все они антисемиты. Никто ничего не говорит против Сталина. Все убеждены, что Германия выиграет войну, но говорят это они для еще большего расположения в свою пользу. Все считают немецкий народ храбрым и более развитым, чем русский народ. С другой стороны, они не настолько тупы и вовсе не животные, как об этом создается впечатление при просмотре нашей кинохроники. Наша сторожевая охрана несет тяжелую службу. Находиться ежедневно в этом вонючем лагере, иметь общение с подобными типами… Мы бродим под проливным дождем по лагерю в течение двух часов, видим группу пленных около 30 человек, находящихся за проволокой. Они в чем-то провинились, и их хотят тяжелым наказанием вернуть к здравому смыслу, — ханжески поясняет Геббельс. Однако: — При посещении такого лагеря военнопленных можно получить странный взгляд о человеческом достоинстве во время войны.
