Гитлер - Марлис Штайнер

Наряду с «объективными» факторами и грузом прошлого, существует и такая вещь, как стиль. На протяжении веков сложились обычаи, определяющие поведение представителей разных стран по отношению друг к другу; можно даже сказать, что возник своего рода дипломатический «интернационал», участники которого научились понимать друг друга, что облегчило контакты между ними. Однако реформирование министерств иностранных дел, появление новых средств коммуникации, социальные изменения внутри дипломатического корпуса и все более активное вмешательство глав государств или руководителей правительств во внешнюю политику значительно ослабили позиции традиционной дипломатии. Особенно это стало заметно после 1920—1930-х годов, когда на поведение государства на международной арене все большее влияние стали оказывать государственные руководители.

Следует также иметь в виду, что определенную роль играло планирование или его отсутствие. Многие исследователи отмечали прагматический характер британской внешней политики, как и сложные расчеты Бисмарка, направленные на построение системы альянсов. В этой связи можно вспомнить дискуссию между представителями политической и дипломатической истории и «социоструктурной» истории: какая политика, внутренняя или внешняя, имеет первостепенное значение? Вернее сказать, имеется ли между той и другой диалектическое единство и борьба? Наконец, в качестве последнего элемента добавим концепцию войны как продолжение политики другими средствами (знаменитая формула Клаузевица).

Мы привели эти соображения, чтобы привлечь внимание читателя к основополагающим проблемам, затрагиваемым анализом гитлеровской дипломатии: преемственность или разрыв; традиционный или революционный стиль, планирование или импровизация? Строгое следование программе или гибкость, допускающая другие решения? И какова была связь между внутренней и внешней политикой?

Поскольку взгляды фюрера мы уже изложили выше, теперь перейдем к рассмотрению этапов внешней политики Третьего рейха. Как и в случае с экономикой и военным строительством, здесь будут наблюдаться резкие повороты и отличающиеся одна от другой фазы.

1933–1934 годы: преемственность и новые инициативы

Сохранение определенной преемственности в дипломатии первого нацистского государства объясняется влиянием прежних элит и желанием выглядеть как внутри страны, так и за ее пределами «достойным партнером»; подобное «хорошее поведение» должно было служить ширмой, скрывающей ускоренную милитаризацию страны.

Влияние прежней элиты оставалось на достаточно высоком уровне в первую очередь в силу присутствия их представителей в руководстве учреждениями и организациями (министерстве иностранных дел, армейском командовании, на крупных предприятиях), а также на менее ответственных должностях, поскольку именно исполнители занимались разработкой конкретных проектов. Бывшая элита в не меньшей, чем нацисты, степени мечтала о том, чтобы вернуть Германии ее статус великой державы, освободиться от ограничений, наложенных Версальским договором, и больше никогда не терпеть лишений, подобных перенесенным в годы мировой войны, когда английский флот держал страну в блокаде. Этот «ревизионизм», заключавший в себе зерно экспансионистской политики, скрепил согласие между традиционными элитами и Гитлером. Несмотря на то что последний писал в «Майн Кампф» о том, что его не интересует восстановление границ до состояния накануне 1914 года, поскольку его планы носят гораздо более грандиозный характер, мало кто воспринимал подобные заявления всерьез. Вопреки утверждению посла Франции Робера Кулондра (жившего в Берлине в 1938–1939 годах и оставившего книгу воспоминаний), сочинение Гитлера отнюдь не было «Кораном» немцев. Пусть оно и продавалось сотнями тысяч экземпляров – его почти никто не читал, а те, кто читал, не придавали ему значения. Общее мнение склонялось к тому, что, придя к власти, этот «трибун» будет вынужден считаться с действительностью; как писала газета «Тан» 31 января 1933 года, «канцлер будет большим реалистом, чем партийный лидер; ему придется приспосабливаться к требованиям времени».

Первые же дипломатические шаги, предпринятые рейхом, одновременно и подтвердили эти предположения, и вызвали беспокойство: помимо традиционных дипломатических каналов Гитлер начал использовать и своих личных эмиссаров.

Вице-канцлер фон Папен – представитель консерваторов и убежденный католик – вступил в переговоры с Ватиканом и добился нового конкордата. Как мы уже показали, этому в немалой мере способствовала поддержка многих немецких епископов, но также и государственного секретаря монсеньора Пачелли, занимавшего пост папского нунция в Мюнхене и Берлине с 1917 до 1930 года. Пачелли с глубокой симпатией относился к Германии и был ярым антикоммунистом. Для Гитлера этот конкордат имел огромное значение. Внутри страны он обеспечил ему поддержку католических кругов, до последнего времени весьма враждебно относившихся к национал-социализму; на мировой арене он позволил несколько успокоить таких ближайших соседей рейха, как Франция, Италия и Польша – стран откровенно католической ориентации. Немаловажную роль сыграл и тот факт, что в 1929 году Муссолини подписал с Ватиканом так называемые Латранские соглашения. Канцлер, выступая перед советом министров, не скрывал удовлетворения: наконец-то, говорил он, «мы получили поддержку в борьбе против мирового еврейства». Это заявление позволяет по-новому взглянуть на корни его антисемитизма.

Но не только фон Папен ездил в Италию в 1933 году. В мае там побывал Геббельс; его оценка положения сводилась к необходимости «чистки» министерства иностранных дел и смещения римского посла – красноречивое свидетельство истинного отношения новых хозяев рейха к прежним элитам. Вскоре и Геринг выскажется по этому поводу, подчеркнув разделяющую их бездну. На вернисаже современного итальянского искусства во Дворце кронпринца, в Берлине, он произнес речь, похожую на «признание в любви» Италии; фашизм, говорил он, является движением, нравственно и идеологически родственным национал-социализму. Министерство иностранных дел, меньше всего желавшее, чтобы за границей заметили резкое изменение внешнеполитического курса Германии, было в шоке. Однако ни неодобрение дипломатов, ни сдержанная реакция итальянской прессы не помешали комиссару авиации (министром он был назначен некоторое время спустя) подготовиться к поездке в итальянскую столицу.

Действительно, Муссолини только что выступил с предложением о заключении «четырехстороннего пакта», в некотором смысле напоминавшего прежнее «европейское объединение», но на сей раз под англо-итальянским руководством. Гитлер пламенно приветствовал это предложение в своей речи 23 марта. Инициатива Геринга представлялась в этом контексте весьма своевременной и позволяла прощупать почву ввиду возможного германо-итальянского сближения, горячо ожидаемого в Берлине. Министр иностранных дел фон Нойрат вел себя гораздо более сдержанно – ему казалось, что пакт не открывает достаточно широких перспектив для перевооружения. Гитлер отправил в Италию не его, а Геринга, под тем предлогом, что необходимо провести переговоры с маршалом Бальбо, итальянским коллегой шефа авиации. Геринг прибыл в Рим 10 апреля 1933 года. На следующий день состоялась его первая встреча с Муссолини. Документальных ее свидетельств не сохранилось, а в отчетах немецких и зарубежных дипломатов слишком много разногласий. Вроде бы Геринг поднял австрийский вопрос, что представляется вероятным, поскольку в тот же вечер дуче встречался с канцлером Австрии Дольфуссом. Однако главной целью Геринга было прозондировать отношение итальянского диктатора к новому немецкому правительству. Муссолини повел себя осторожно, не желая подвергать опасности проект своего пакта, представленного им демократам как надежное средство сохранения мира благодаря сотрудничеству великих держав, а также как средство пересмотра некоторых границ. Но сдержанность Муссолини нисколько не разочаровала Геринга, убежденного, что его миссия в полной мере удалась: он дал понять дуче, что в немецком министерстве иностранных дел отныне все будут делать иначе. Муссолини, проводивший по отношению к итальянскому МИД аналогичную политику, не мог этого не оценить.

После итальянской поездки Геринг стал горячим сторонником четырехстороннего пакта. Он даже пытался использовать его для смягчения напряжения между Германией и Францией, вызванного антисемитизмом, трескучей пропагандой и актами насилия со стороны СА и СС. Новый французский посол Андре Франсуа-Понсе не проявлял особой активности в ответ на инициативы нового немецкого руководства и ограничивался традиционными дипломатическими контактами. Его первая встреча с канцлером Гитлером, состоявшаяся 8 апреля 1933 года, произвела на него далеко не самое благоприятное впечатление: