Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России - Игорь Шумейко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весьма характерно, что и самый первый предшественник, прототип тех бегающих в 1930–1980 годах за рабочими агитаторов, присяжный поверенный Ульянов, стремясь затащить «в свои ряды», ухватил под локоток Романа Малиновского, ввел его в ЦК, отправил в Государственную Думу, одним из пяти делегатов от РСДРП. Проигнорировал хор свидетельств, в том числе и Бурцева (главного авторитета в разоблачениях) о том, что Малиновский — агент полиции.
И все потому, что у поляка Малиновского, кроме воровского стажа (рецидивист), и агентского стажа (осведомитель царской полиции) был все же хоть какой-то, но — рабочий стаж, краткий, но драгоценный период непосредственного общения с молотом(элемент советского герба).
Партия формировалась, чередуя массовые «чистки партии» с не менее массовыми наборами, «ленинскими призывами». Вычищались классово чуждые, завлекались — рабочие. «Строителей партии» иногда сравнивали с творцами (за 70 лет интеллигентского подхалимажа накопились и не такие эпитеты!), с архитекторами, иногда — со скульпторами. И можно признать: их работа действительно напоминала великого Микеланджело. Только с маленьким уточнением: этискульпторы работали «в двух материалах». В камне и глине. Вспоминая классика (итальянского, скульптурного), можно согласиться, что его знаменитая формула: «Я просто беру кусок мрамора и отсекаю все лишнее»— действительно напоминала ту часть «партийного строительства», которая была «чисткой партии»… Но была ведь и вторая часть «творения» — массовые зазывания рабочих. В оговоренном скульптурном жанре этому, извините, будет единственный аналог: «А потом, я беру куски глины (ну или гипса, пластилина) — и долеживаю все недостающее».
Тут, кстати, выход и на один из общих феноменов XX века. Вот главное, из-за чего Маркс и Энгельс перевернулись бы в гробу (виноват, — Энгельс по завещанию был кремирован и развеян над морем). Классикам XIX века рабочий класс виделся то стальным стержнем, то стальной пружиной — главной опорой и двигателем исторического прогресса. Помнящие советские плакаты мгновенно воскресят картину: впереди — Он, комбинезон с коротким рукавом, чтоб видны мускулистые руки, твердый взгляд. И инженер, выглядывающий из-за могучего плеча: очки, логарифмическая линейка.
Именно XX век радикально перевернул картину. Западные, мировые (кроме СССР) «новые левые» от Сартра до Маркузе, Мао и «Франкфуртской школы» честно признали: рабочий класс XX века — главный конформист, фактически слившийся с буржуазией, теперь ставка может быть только на интеллигенцию и люмпенов. Список «новых левых» (загляните) — поражает: это практически ВСЕ «левые» мыслители и деятели XX века, кроме… ортодоксальных сторонников (и «стипендиатов») КПСС с ее бутафорским рабочим классом.
И у нас до сих пор болтаются ошметки тех плакатов, застилающих взгляд… Предложу хоть такой пример: мало кому у нас известно, что единственное немецкое восстание против Гитлера, 1944 года, историографами мира официально именуется «Дворянский заговор». Что на 100 % соответствует социологическому факту, но до чего не доходит наш зашоренный взгляд. А немецкий рабочий класс, от которого ждали солидарных действий, явил тот самый конформизм.
В общем, и 1991 год показал, что эта может несколько неожиданная скульптурная аналогия подтвердилась: камнем была интеллигенция, глиной/гипсом/пластилином — рабочий класс. Только не поймите односторонне, что «твердость», «сопротивляемость» — комплимент. Это просто морфологическое свойство, и факт в том, что интеллигенты могли — вполне твердо идти и на какие-то нехорошие дела, а рабочий класс — вполне аморфно «стоять» за позитивные ценности…
Та пульсация численности ВКП(б) — КПСС когда-то имела под собой и вполне теоретическое обоснование: «марксистская партия рабочего класса». Но в наше время фокус был в том, что классы официально были уже упразднены. Как раз Конституция 1977 года («Брежневская») фиксировала построение «бесклассового, общенародного государства… развитой социализм» и прочая…
Но кадровики и функционеры всего Союза нутром чувствовали: «Маркс-Фигаркс, классы, прослойки… Есть только две вечных категории: прущие наверх(возможно меж собой кадровики их именовали и как-нибудь вроде: «хитро…опые»), и те, кто согласен работать там(кивок вниз, на пол)».
То же самое «нутро», без всяких там Фигенгельсов, подсказывало им, что партия с большим перевесом начальников неминуемо даст «оверкиль»… (Это уж на заметку ребятам из «Единой России»).
Потому так упорно и сохранялись строжайшие квоты для одних, и различные (слабеющие) магниты для других. История позднего СССР знает немало примеров, когда инженер, достигший карьерного потолка, на время переходил в рабочие, вступал в КПСС и, вернувшись, продолжал идти вверх по служебной лестнице. Такое случалось на заводах, в крупных НИИ, где были свои рабочие подразделения и ставки. Во Внешторге и других теплых местах такой финт исключался, и путь в КПССный «рай» пролегал только через ВЛКСМмовское «чистилище», предполагавшее многие круги общественных поручений и побегушек, порой и приглядывание за коллегами.
По многим ВО (Внешторговским объединениям) — подразделениям Минвнешторга, разбросанным по столице, ходили осторожные рассказы о совершенно уже гениальных комбинациях. Некоторым райкомовским начальникам, из своихпо территориальной принадлежности райкомов ВЛКМ — устраивали «краткосрочки» (загранкомандировки на неделю-две), а они за это, своим аппаратным путем пробивали увеличение квоты (называлось это «резерв») на вступление кандидатом в члены КПСС, целевым образом, под конкретного человека из этого ВО…
Общественная жизнь у нас тихо расцветала. Посещаемость собраний, субботников, воскресников, выходов на овощебазу и в ДНД (Добровольная народная дружина) — были рекордными по стране. Ведь МИДовцев, наших главных «соседей сверху», наверно, на овощебазу не гоняли, впрочем, не поручусь. Стимулы были всем ясны: «краткосрочки» (уже объяснено), и — «долгосрочки» (существовала система ротации: 3–5 лет работаешь здесь, потом 1–2 года в торгпредстве за рубежом).
Например, к нам во Внешпосылторг генеральным директором пришел Юрий Георгиевич Булах, до этого руководивший советским торгпредством в Афганистане. Это как раз в те года, после 1979-го. Он там себя очень хорошо зарекомендовал и вообще в министерстве считался крупным специалистом. Вспомнил одну из интересных его афганских задач: решение проблем с оборотом стеклотары. Местные жители, из числа не поверивших в социализм, собирали ее и пускали на «Коктейли Молотова», а делать пластиковые бутылки, один из главных компонентов сегодняшнего мусора СССР — трудно поверить — так и не смог. Потому и задача там была довольно хитрая…
Но вернемся в Москву, в Минвнешторг, к будням партийного и карьерного строительства. Главными контролирующими, фильтрующими инстанциями были: партком, комитет ВЛКСМ, отдел кадров, первый отдел (с прицепной присказкой: «Стук быстрее звука, звук быстрее стука»).
И если после этого краткого экскурса, теперь кратко сказать о себе, то получится: я не сумел пройти карьерной тропинкой, пунктирно обозначенной выше… Если еще короче, в анкетном формате, то: «кандидатом или членом КПСС — не состоял». Принимая меня летом 1990 года в Министерство образования, Евгений Федорович Сабуров, (он как раз был из устойчиво оппозиционной научной интеллигенции), дойдя до этого анкетного пункта уважительно покачал головой. И мне оставалось только тихо порадоваться заскорузлой, картонной ограниченности наших анкет, благодаря которой, например, у меня вместо «не сумел», стояло гордое: «Не состоял»…
Я буду искренне огорчен, если кому-то эти 5–6 внешторговских страниц покажутся «чернухой». Мне, перебирающему, как сказано во вступлении, всякие громкие и недооцененные факты нашей истории, остается попеременно удивляться:
1) как это мощнейший СССР рухнул в 1991-м и 2) как это он дотянул до 1991-го.
И эта попеременность вроде бы предполагает, что я сейчас должен предъявить нечто и на противоположной чаше весов. Указать, какая такая структура, организация — уравновешивала негатив, тянущейся от дряхлеющей и тупеющей партии, изворачивающихся, но так же тупеющих ВЛКСМ, КГБ? («Афган» Андропову забыть все же нельзя.) Иногда по полям историй последних лет СССР там и сям разбрасывают намеки на существование некой «тайной организации внутри аппарата ЦК и КГБ… все видевшей и предпринимавшей шаги». Иногда, думая польстить или даже помочь нынешним патриотам ее, ту тайную организацию называют «Русский Орден»…