Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон - Ирина Фуллер

– Я отнесу! – выпалила Элейн и вскочила на ноги так резко, что тарелка с кашей едва не оказалась на полу.

Мари посмотрела на нее как на умалишенную, но затем, оглядевшись и не увидев поблизости Рады, махнула рукой.

– Хозяин увидит, что ты пришла, и разозлится, – проворчала она. – Так и знай, ему не понравится, что прачка подает на стол. Если спросит меня, скажу, что ты сама вызвалась, поняла?

Элейн кивнула и схватила кувшин, пока никто не передумал.

Мужчины сидели за столом в беседке и о чем-то негромко переговаривались. Заметив Элейн, Ковин оборвал себя на полуслове и уставился на нее. Он проследил взглядом за тем, как она подошла к столу, поставила кувшин, смиренно склонила голову. Стараясь не обращать внимания на Ковина, Элейн подняла взгляд на Донуна и вздрогнула. Едва заметно, и все же. Причиной ее реакции стало лицо наместника: можно было подумать, кто-то резал его ножом, пытаясь поделить на пять ровных частей. Сейчас это были лишь шрамы, но шрамы неровные, бугристые, меняющие черты. Под ними, впрочем, угадывалась довольно приятная внешность.

– Желаете чего-то еще, господа? – кротко спросила Элейн.

– Да, – кивнул Ковин, – хочу, чтобы ты объяснила, где другая девица и что ты тут делаешь, разнося еду, прачка?

– Я просто вызвалась помочь, потому что все другие были заняты, мой господин, – отозвалась Элейн, глядя на кончики своих туфель.

– Хочешь сказать, у меня слуг недостает, поэтому прачка помогает на кухне? – холодно поинтересовался Ковин.

Элейн же вновь взглянула на Донуна. Тот сидел, развалившись в кресле, и с легкой полуулыбкой следил за разговором. Будто бы наблюдал, как отец отчитывает шаловливое дитя.

– Нет, мой господин, – ответила Элейн, понимая, что достаться может Раде или Мари. – Если честно, я просто очень хотела увидеть господина наместника вживую и забрала у них кувшин. Простите меня.

Она потупила взор. Донун рассмеялся.

– Однако… – проговорил он, пока Ковин глядел на нее, стиснув зубы. – Эта прачка или очень смелая, или очень глупая.

– Глупая, моя господин, – кивнула Элейн, печально вздохнув. – Ведь я знала, что хозяину это не понравится, но все равно сделала. Господин Торэм – первый мормэр, с которым мне довелось говорить, вы – первый наместник. Наверное, я упаду в обморок, когда увижу короля!

– Если ты посмеешь оказаться в поле зрения Его Величества… – угрожающе начал Ковин.

Но Донун похлопал того по плечу.

– Ну-ну, мой дорогой, позволь девушке насладиться моментом. Не каждый день ей приходится оказаться в таком обществе.

Ковин раздраженно выдохнул, затем постучал двумя здоровыми пальцами по бокалу. Элейн понадобилось несколько секунд, чтобы понять: он просил налить ему воды. Сглотнув, она взяла кувшин и подошла ближе.

– А может, ты просто хотела посмотреть на мои шрамы? – спросил вдруг Донун.

Она старалась не отвлекаться, чтобы не пролить ни капли, поэтому лишь протянула вопросительное «Мм?».

– Я знаю, что многие зовут меня Резаным из-за этих отметин на лице, – продолжил он. – Но я горжусь ими. Они – знак того, что я сражался с проклятыми кападонцами.

Рука Элейн дрогнула, вода едва не пролилась на льняную скатерть. Подняв глаза на Торэма, она встретилась с его холодным внимательным взглядом. Ее неосторожность не осталась незамеченной.

Донун же тем временем продолжал:

– И напоминание о том, что, проиграв бой, я выиграл войну… Налей-ка и мне освежиться.

Элейн кивнула и, обойдя стол, встала справа от Донуна.

– Мне казалось, я достиг дна бездны. Но не опустил руки. Слышишь, прачка, никогда не опускай руки! Грязные ублюдки, которые сотворили это с моим лицом, оказались именно там, где им место: в навозной луже. – Он хмыкнул. – Их смех, когда они резали мою плоть, напоминал ржание стада кападонских тяжеловозов, но могли ли они представить, что я стану наместником Мидленда, а Кападония перестанет существовать? Теперь эти кланы часть королевства Англорум, и все они подчиняются королю. И мне.

– Но только не Муны, верно, Годвин? Они так и не склонили перед тобой головы, – заметил Ковин с легкой насмешкой. – Я заколол их всех раньше, чем они успели сделать это.

Элейн все же пролила воду. Она хотела бы, чтобы ее нервы были крепче, но рука предательски дрогнула, а перед глазами поплыло. Со стуком поставив кувшин на стол, она слабо произнесла:

– Прошу прощения, когда вы говорите о кападонцах, мне становится дурно.

Она надеялась, что они «правильно» поняли ее слова, решив, что она разделяет их нелюбовь к северным соседям. Донун понимающе кивнул, а вот Ковин продолжал буравить ее взглядом. Нужно было уходить, пока она не выдала себя.

Элейн схватила лежащее на краю полотенце, торопливо вытерла стол и, даже не забрав грязную посуду, ушла из сада. Она отправилась в прачечную, чтобы там, в одиночестве, немного прийти в себя. Но Каталина уже разожгла огонь, вовсю стирая. В крохотном помещении было душно, а языки пламени, что лизали чан, добавляли Элейн еще больше нервозности. С четверть часа она пыталась добросовестно работать. Но затем, ощутив тошноту, все же вышла в коридор. Там она привалилась к стене, пытаясь собраться с мыслями.

Раздавшиеся в конце длинного темного прохода шаги заставили ее обернуться. К ней стремительно шел хозяин дома. Элейн попыталась что-то сказать, но раньше, чем хотя бы одно слово сорвалось с ее губ, Ковин оказался рядом. Он размахнулся и залепил Элейн пощечину. Она пошатнулась и не упала только потому, что схватилась за ручку двери, ведущую в прачечную. Прижав ладонь к лицу, она испуганно посмотрела на Ковина. Она не хотела плакать, но боль оказалась такой неожиданной и резкой, что слез сдержать не удалось.

Прежде чем Элейн пришла в себя, Торэм схватил ее за волосы и притянул ближе.

– Еще раз выкинешь такое, прибью. Поняла? – прорычал он.

Она часто закивала, отклоняя голову назад.

– Знай свое место, прачка, – процедил Ковин, и она почувствовала его дыхание на щеке. – Посмеешь снова вылезти к гостям – забудешь, как разговаривать.

С этими словами он с силой толкнул ее, она ударилась головой о стену, а затем сползла на пол, все еще оставаясь в сознании, но не чувствуя ничего, кроме боли и ненависти.

Ковин ушел, и из прачечной выскочила Каталина. Даже не спрашивая, что произошло, она начала помогать Элейн. Проводила в спальню, посадила на кровать, принесла воды, от которой Элейн отказалась – из-за тошноты пить не хотелось.

В голове пульсировала одна мысль: «Он пожалеет об этом». Она и прежде намеревалась отомстить, но теперь это желание обрело еще большую силу.

Ей требовалось что-то, что помогло бы успокоить нервы и решить, что делать дальше. Когда Элейн