Стены из Хрусталя - Кэтрин Коути

— Лжешь!

— Может лгу, а может и нет.

— Точно лжешь, — выдохнул вампир. — Мальчишка меня любит, я знаю.

— Да он потешается над тобой за глаза. Как и все остальные, с тех самых пор, как тебя одурачила барышня из провинции. Что может быть смешнее Панталоне, женатого на молоденькой? Не удивлюсь, если она погуливает на стороне.

— Заткнись, мерзавец! Еще пол-слова про мою жену…

— … и ты сделаешь, собственно, что?

— Если бы Маргарет мне изменяла, я бы узнал! Мордред рассказал бы мне!

— Так с ним, небось, и гуляет.

Вампир обмяк в кресле, чувствуя, как его воля превращается во влажное крошево, а силы покидают такое недостойное тело. Оплетавшие его цепи уже не блестели, на них проступил черный налет, и казались они такими же древними, как он сам. Сопротивляться им бессмысленно. Никуда уже не денутся.

— Что тебе нужно? — прошептал он.

— Я знаю, чего ты желаешь больше всего на свете.

— Чего же?

— Уважения, — проговорил мистер Томпсон. — Чтобы подчиненные даже мысленно не смели в тебе усомниться. Чтобы брат признал твое главенство. Чтобы жена смотрела на тебя с обожанием. Чтобы твоя мать, которая всегда стоит за твоей спиной, перестала называть тебя ничтожеством. Так ли это, Агравейн?

— Это так, — сказал вампир.

— Я помогу тебе. Ты отменишь все правила — не входить без приглашения, не убивать несовершеннолетних, вообще никого не убивать по возможности. Правила действуют лишь до тех пор, пока ты сам в них веришь…

— Мне кажется, я не верю уже ни во что.

— Отлично.

— А что потребуешь взамен? — насторожился лорд Марсден.

— Вечную жизнь. Будет справедливо, если тот, кто убил меня, поможет мне родиться заново. Всегда мечтал стать вампиром, жаль, в прошлом веке нам с тобой не удалось договориться. А Генри так ничего и не понял, — Томпсон покачал головой. — Думал, глупыш, что я призывал его заменить устаревшие ценности — честь, доблесть, прочую ерунду — на какие-то новые. Раз нет ничего, то должно же быть хоть что-то. Но единственная реальность — это смерть. Как раз ее и нужно избегать. А когда ни во что не веришь, остается верить только в себя.

И опять в его мутных зрачках что-то мелькнуло.

— Даже если б я решил тебя обратить, то все равно не сумел бы, — сказал Мастер — Слишком давно крови не пробовал.

— Я и это учел. Посему подготовил тебе презент. Можешь насладиться им приватно.

— В подземелье меня запрешь?

— Нет, в комфортабельных апартаментах, главное достоинство которых заключается в том, что выбраться оттуда тебе помешают цепи. А снять их могу только я. Вот вечером и сниму. К тому времени ты насытишься кровью и подготовишься к моей инициации.

— Так уверен, что я соглашусь?

— Отнюдь не уверен. Именно поэтому я принял меры предосторожности. Твоя кровь сгодится для заклинания, которое обеспечит тебе мучительную кончину. Но зачем нам враждовать, Агравейн? — он сменил тон на приветливый и кивнул пленнику. — Коль скоро ты сделаешь меня вампиром, я окажусь в твоей власти и уж тогда сумею тебе услужить. С моей помощью ты станешь самым могущественным владыкой в мире. И тогда никто не посмеет над тобой насмехаться.

Когда солнечные лучи просочились сквозь треснувшиеся окна и несмело поползли по незнакомым помещениям, куда не заглядывали еще ни разу — лишь тогда толпа закончила громить поместье и удалилась с чувством выполненного долга, то и дело роняя золотые столовые приборы и позвякивая безделушками из будуара хозяйки.

Мстители бушевали полночи. Потрудились они на славу: первый этаж выглядел так, словно по нему взад-перед прогулялся ураган, мебель на втором тоже превратилась в обломки, зато до третьего этажа толпа так и не успела добраться, израсходовав заряд праведного гнев на первые два. Напоследок решено было спалить капище, но Уолтер категорически запретил. К тому моменту его спутники уже отыскали дорогу в погреба и теперь от них так разило виски, что сами того и гляди вспыхнут, стоит только чиркнуть спичкой. Спорить со своим предводителем мстители не стали, тем более что им пора было возвращаться восвояси, в лавки и конторы, на вокзалы и на верфи. Выходные по случаю мятежей в Лондоне не предусмотрены — иначе никто бы и вовсе на службу не являлся.

Уолтер остался один. Он спустился в фойе, слушая, как ветер завывает в опустошенных коридорах и как постанывают двери. Он ступил на ковер, густо усыпанный лепестками орхидей и землей из расколоченных горшков. Он вышел на крыльцо.

Кто-то уже нацарапал на витых колоннах нелицеприятные послания хозяевам, но их понемногу заносило снежной крупой. Дом походил на раненого звери, который зализывал раны, прежде чем вновь броситься в атаку. Уолтер рассек его на части, исследовал сверху донизу, от чердака до подземелий, но Эвике так и не нашел.

Снова вспомнилась поэма про злосчастного короля, чью жену украли эльфы. Целых десять лет король Орфео скитался по лесам, пока вновь не повстречал их и не проследил за ними вплоть до самого их замка, где томились все похищенные ими люди. В том числе и его жена. Он нашел ее там.

Он посреди земель увидел замок,Что рукотворен был, богат,Высок и дивно ясен,И стены, как хрусталь, блестят,[8]

— тихо процитировал Уолтер.

Но почему же, когда он сам отыскал приют нечисти, Эвике там не оказалось? Неужели потому, что он променял сказку на реальность? Фольклорные правила больше не действуют?

Уолтер даже начал сомневаться, что вампиры вообще причастны к пропаже Эвике. Мало ли в столице негодяев? А если так, то похитители, возможно, прислали какие-то требования? Не раздумывая, Уолтер поймал кэб, приказав извозчику гнать лошадь во весь опор. Через мучительный час он подбежал к двери, ожидая увидеть письмо с буквами, вырезанными из газет… Ничего.

Но рано еще опускать руки, и он помчался в ближайший оружейный магазин, где приказчик с трудом, но все же отыскал ему серебряные пули. В нынешних обстоятельствах они стали ходовым товаром. Отсюда — обратно домой, в кабинет, где в ящике стола его дожидался револьвер. После той встречи с Бертой, Уолтер ни разу его не вынимал. Теперь пригодится. Кто бы ни похитил его жену — будь то нечисть или люди, по ту сторону смерти или по эту — все равно он их найдет. Даже если придется прочесать весь город.

Тут он прикинул размеры Лондона и понял, что просто не успеет. Разве что заявить в полицию, да только полиция держится в сторонке от вампиров. Если нежить все таки замешана, от властей помощи не жди. А в БЛА идти — только время понапрасну тратить.

Но что он может в одиночку? Ведь во всем Лондоне у него не осталось друзей.

Он понял, что совершил ошибку, но когда именно?

Когда смотрел на Гизелу, но видел только ее окровавленный рукав? Когда отказал ей от дома? Еще раньше, встретив на улице Берту, но так и не объяснившись с ней, сочтя ее клыки главной уликой? Тогда ли, как позволил Генри увести мальчика, за которого она так просила?

От последней мысли его бросило в пот. Ведь он даже не спросил у Томпсона, где находится приют, куда тот поместил мальчика до поры до времени. Как теперь его найти? Все ли с ним в порядке? Или он успел затеряться среди воспитанников, одетых в одинаковые балахоны, и сам уже позабыл себя? А ведь это могла быть его собственная судьба, его, Уолтера. Вот, значит, когда он ошибся!

…Или еще раньше?

Чудовища приходят, стоит только их позвать. И по возвращению в Англию он воззвал к новому чудовищу — не их тех, что лакают страх, а их тех, что питаются неуверенностью. Уж чего-чего, а неуверенности у него было хоть отбавляй. Надеялся растерять ее в Трансильвании, да не вышло. В отличие от Берты, он не победил. Просто выжил. До сих он просыпался среди ночи и стискивал руку Эвике, потому что боялся, что стоит отвернуться — и уже никогда ее не увидит. Сохранить Эвике любой ценой. Слишком часто он терял ее, чтобы рискнуть вновь.

Но как он ее защитит? Неудачник, искавший смысл жизни в фольклоре?

А Генри сразу нащупал эту слабость, думал он, засовывая патроны в карабин. Генри выспрашивал про вампиров, причем с каждым ответом Уолтер чувствовал, как отчуждается от тех, кого называл друзьями. Какими странными они казались на словах! Зато сам он наконец-то может зажить благополучной жизнью джентльмена, не стесненного в средствах. Домовладельца. Будущего отца семейства.

А Генри все соглашался, все кивал, наблюдая как цветет его неуверенность и как завязываются на ней первые плоды. Лишь одного Уолтер не рассказал бывшему другу — про дар, которым Берта наградила его по чистой случайности. Постеснялся, что тот рассмеется, как узнает, что великовозрастный приятель отныне видит феечек. В остальном же он вывернул перед Генри душу, вытравил из нее сказку и наполнил скучными вещами, потому что только так можно повзрослеть.