Вельвет - Тея Лав

Прости, что вот так говорю тебе это, но будет лучше, чтобы ты поговорила с родителями. Так ты не возненавидишь свою маму. Я хочу, чтобы ты поняла.

Мои мысли спутаны. Я полностью сбита с толку, и на языке вертятся миллион вопросов.

Что происходит?

Кайден видит гамму эмоций на моем лице. Он оставляет почти незаметный поцелуй на моих губах и уходит.

Я не останавливаю его. Возвращаюсь к дому и еще раз оглядываюсь. Возможно, я так сильно заснула, что во сне он мне показался реальным.

Сбросив с себя оцепенение, я открываю стеклянные двери вхожу в дом. В кабинете папы тихо играет какая-то оперная музыка, он сам сидит за рабочим столом и что-то подсчитывает. Я прохожу мимо кабинета и возвращаюсь в гостиную через кухню.

Что я должна спросить у своей мамы, которая сейчас стоит посреди гостиной и говорит по телефону? За последние несколько дней я вижу ее и папу дома чаще. На ее лице чаще появляется улыбка. Я не могу этому не радоваться. Мои родители пытаются спасти свой брак, и я начинаю надеяться, что у них все получится.

Все это никак не может быть связано с Кайденом. Возможно, дело в другом.

– Трейси. – Мама завершает вызов и замечает меня. – Что ты делаешь?

Я пожимаю плечами, медленно заходя в гостиную.

– Что случилось, мама?

Она удивленно смотрит на меня.

– Ты о чем?

– С тобой, – уточняю я. – Что случилось?

– Трейси, я не…

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Но она качает головой. Ее длинные каштановые волосы волнами спадают на плечи.

– Что ты хочешь знать?

– Слишком много, но сейчас всего одну вещь.

– Почему Кайден попросил меня тебя не ненавидеть?

Как только этот вопрос слетает с моих губ, лицо мамы искажается. Она громко вздыхает и заламывает руки.

– Что происходит? – почти шепотом спрашиваю я.

Мама смотрит в широкое окно, на серое небо, обещающее дождь, на лучи солнца, которые местами проглядывают из-за туч. На ее лице такая печаль, что у меня сжимается сердце. Мне становится ее жаль.

– Так он узнал, – говорит она.

Я продолжаю ждать, потому что знаю, что последуют объяснения. Все это выводит меня из себя, но ее печаль так сильна, что мои эмоции не вырываются наружу.

– Тебе ведь знакомо имя Кирка Кремпшоу? – Мама обхватывает себя руками и продолжает смотреть в окно.

Я роюсь в памяти, но у меня уходит не так много времени, чтобы вспомнить это имя.

– Да.

Теперь мама смотрит на меня блестящими от слез глазами.

– Это я защищала его. И у меня получилось.

Прикрыв веки, я мысленно складываю всю картину. Кусочек за кусочком. Моментально все становится ясным и понятным. Две фразы, и все вопросы находят свои ответы.

Мои родители не ненавидели Роббинсов, не были против моей дружбы с Вив и тому, что я встречалась с Кайденом. Они боялись, были сбиты с толку сложившимися обстоятельствами, не понимали, как быть и что делать с тем, что уже произошло.

Я не знаю, карма ли это. Все равно. Мне просто не хочется, чтобы мои близкие страдали.

Я закрываю глаза руками и пытаюсь подобрать слова, но у меня их нет. Несмотря на то, что я уже несколько лет пытаюсь играть словами, рифмовать, подбирать слог – сейчас я не могу ничего произнести ни вслух, ни даже в своей голове.

– Мне предложили огромный гонорар за это, и я нашла слабые места обвинения, – продолжает говорить мама. – Нашла детали, которые помогли защите оправдать его и оставить безнаказанным. Я всегда относилась к работе таким образом. И не важно был ли клиент виновным на самом деле, я всегда защищала его. При любых обстоятельствах.

Я знаю. Быть адвокатом по уголовным делам, значит быть непробиваемой глыбой льда. Такой моя мама и была всегда. Она выполняла свою работу вне зависимости от тяжести преступления клиента, который ее нанял.

– Но это дело… – ее голос срывается на тихий плач. – Это дело сломало меня. Как женщину, как жену, как… мать. Я старалась не думать, но, когда узнала, что этот мальчик с тобой… Боже мой, Трейси. Я видела улыбку на твоем лице, когда ты думала о нем, ты же все время о нем думала. Все это стало таким огромным грузом для меня. Я отдалилась от тебя и от твоего папы. Я не могла справиться с этим. У меня в голове постоянно роились ужасные мысли, словно мне дали пистолет и попросили нажать на курок. Словно это я была виновной в том, что это мальчик остался совершенно один.

Я убираю руку и смотрю на плачущую маму. Но у меня все еще нет слез.

– Мне было страшно и сейчас страшно. Если бы я только его не знала, если бы только ты его не любила….

– … твоя бы совесть была в порядке, верно? – заканчиваю я. – Как и всегда. Как и до этого, когда ты защищала всех тех богатых ублюдков, которые не хотели платить за содеянное своей свободой.

Мои слова грубые. Но это правда.

Мама кивает, с трудом сглотнув.

– Да.

На дрожащих ногах я ступаю по ковру, сомкнув пальцы в кулаки. Остановившись, я смотрю ей в глаза:

– Он попросил меня не ненавидеть тебя. Потому что знает, каково это – остаться одному. Он всегда просил меня быть мягче, не говорить грубых слов о вас, не тратить время на глупые обиды. Потому что знает, – повторяю я, – что значит, пожалеть и не иметь возможности все исправить.

В дверях появляется папа. Он с изумлением смотрит на плачущую маму и меня, стоящую напротив нее.

Ему не нужно объяснять. По его лицу легко прочитать, что он понимает, о чем идет речь.

– Ты никого не убивала, – говорю я. – Просто перестань из чувства вины разрушать папу. Он страдает.

Мама всхлипывает, и папа бросается к ней. Видеть их вместе, обнимающих друг друга – это