На пороге Галактики - Юрий Леляков

Нет, но — как же так? Ведь и забыть об экзамене и сесть в поезд, не сдав его, он наверняка не мог! Тем более, поезд отправлялся вечером — и (если уж допустить такую почти невероятную возможность) весь день он должен был ощущать дискомфорт, чувствуя: не сделал чего-то важного! Но и такого вчера не было… Хотя… вот именно — что было вчера? И… почему он вдруг понял — что не помнит никаких вчерашних событий? (И тоже — как в записях на кассете из сна…)

Спустя несколько мгновений первое замешательство прошло — и Кламонтов стал пытаться припомнить события вчерашнего дня в обратном порядке… «Значит, так… Раз я здесь — определённо вечером садился в вагон. А до того? Наверно — ждал на вокзале. Куда, скорее всего, и ехал в трамвае… А ненормальное состояние — просто усталость? Тем более — помню, как шёл вблизи учебного корпуса… Хотя — в обратную сторону? Не от учебного корпуса — а к нему? Забыл что-то и возвращался? Возможно. И всё-таки странно — одни обрывки… Да, а — что было у нас там вечером? Экзамены обычно сдаём утром… Просто занятия? Но какие? И — как какой, собственно, паре? Шестой, седьмой? Даже это не помню… Ну, а… хоть что должны были сдавать на этой сессии? Какой предмет заканчивали изучать? Философию — в смысле, исторический материализм? Нет, то — на четвёртом курсе. Политэкономию социализма? И это было — год спустя, на пятом. Последний раз вообще в истории… Ах да — и вот же когда впервые узнал о педпрактике! Прямо в коридоре завкафедрой проговорился, обсуждая что-то со старостой. А так — официально объявили только на летней сессии, к концу пятого курса… Нет, а… на каком я сейчас? Если… пятый уже был, а шестой — вообще последний? И на нём — самой мартовской сессии уже нет? Только — те осенние контрольные, январская сессия, какие-то обзорные лекции в апреле или мае — и выпускные экзамены? Но мне и до этого далеко… Значит, я всё-таки в академотпуске? Ушёл после пятого кypca? А то иначе не получается… И помню наяву — как подавал заявление, декан уговаривал меня — но я уже решил… Нет, но если так… откуда и куда еду? Или… Нет, подожди… Зачётка! — сквозь внезапный испуг сообразил Кламонтов. — Если что-то сдавал — должна быть запись!..»

Но он вдруг понял: и в самой окружающей обстановке что-то кажется ему странным. Причём это было хоть смутное — но физическое ощущение… Да — рука, сразу облокотившаяся как будто на подушку… лежала на чём-то кожаном! Что, собственно, и было всё время, пока он тут спал, у него под головой — и он принимал это за подушку! И только сейчас его рука опознала на ощупь… сумку, с которой он ходил на занятия! Снова — точно как в рассказе Тубанова во сне… (Да, Тубанов… Как жаль, что — только сон…) И до такой усталости он довёл себя за подготовкой к экзамену? А вот у какому — и надо было посмотреть в сумке, вернее — в лежавшей там зачётке…

И снова с опозданием до Кламонтова дошло — что он уже лихорадочно дёргал застёжку сумки, пытаясь открыть, но и боясь просто оторвать. Но вот застёжка открылась, Кламонтов сунул руку внутрь — и ощутил там… другую сумку, поменьше. Да — с ней он на самом деле ходил на занятия, ведь та, большая, была дорожной сумкой… Но… как одна могла оказаться внутри другой и уместиться там — если обычно обе бывали заполнены до отказа?

Однако, едва попытавшись приподнять меньшую сумку — Кламонтов одним движением извлёк её из большой, дорожной так, будто она была пуста. Едва успев удивиться этому, он рефлекторно пошарил рукой в первой сумке, как будто поняв, что пуста и она — перевернул и встряхнул над столиком, раскрыв вторую сумку — так же обшарил и перевернул её, затем стал проверять боковые карманы обеих сумок, но напрасно — обе были пусты. Зачётка, конспекты, книги из университетской библиотеки, паспорт — всё отсутствовало. И даже его одежда… А в самом деле — где брюки и куртка? Куда он их положил?

Но в этот момент фонарь снаружи на каком-то переезде на несколько секунд ярко осветил всё купе — и Кламонтов успел, обежав его взглядом, убедиться: оно вообще было странным. Ни верхних полок, ни каких-то крючков, откидных сеток или трубчатых креплений для одежды — ни даже намёка, что всё это было… Поверхность переборок казалась совершенно гладкой, без малейших следов наличия в прошлом подобных приспособлений. И оставалось разве что попытаться найти свои вещи и одежду в ёмкостях для багажа, которые, кажется, были на привычных местах: две — под нижними полками, и одна — наверху, над дверью. Хотя всё равно странно: он не помнил даже, как раздевался тут перед сном, куда клал одежду…

Ещё не вполне понимая, что происходит, Кламонтов не без труда — опереться было не на что, к тому же как раз поезд прибавил скорость, и вагон стало сильнее трясти из стороны в сторону — поднялся и, встав на полку, а затем перенеся левую ногу на полку напротив (где, как только сейчас заметил, не было постели, так что ехал в купе он один), несколько раз обвёл рукой пространство ниши над дверью, коснувшись дальней стенки — но там было пусто. Тогда он так же не без труда снова сел на полку и свесил руку вниз, пытаясь найти на полу хотя бы обувь, которую наверняка не мог сунуть в багажный ящик — разве что в узкое пространство между ним и стенкой вагона. Но и там не оказалось никаких его вещей — и он (а что уже было делать?), встав босыми ногами на слегка прохладный пол, не без труда откинул неожиданно тяжёлую полку, сунул руку в багажный ящик — и убедился, что там тоже пусто.

И снова — как где-то там, во сне — ознобная волна дурноты пробежала по телу Кламонтова.… И он — боясь поверить в то, что уже как будто понял умом — eщё paз вдоль и поперёк обшарил руками непроглядную темень багажного ящика, касаясь дна, затем, повернувшись, рывком откинул почему-то совсем не тяжёлую полку напротив, так же несколько раз провёл рyкoй в пространстве багажного ящика под ней, и между ним и стенкой вагона, и снова под столиком, всё более теряя остатки надежды найти хоть какие-то вещи, опустил свою полку, переставив сумки на столик, начал искать и под матрасом, и в постели, надеясь найти хотя бы одежду, сорвал с матраса простыню и встряхнул в воздухе, будто ожидая, что одежда откуда-то выпадет — но тщетно. Он обыскал всё купе, больше искать было негде — и, кроме двух пустых сумок и одежды, в которой спал, при нём больше ничего не осталось…

«Обокрали… Но когда? Разве я не всё время спал на полке — чтобы кто-то мог поднять, пока меня не было? Ах да, я не помню… Но правда — почему? Меня… действительно усыпили чем-то психотропным? И, забрав вещи — уложили на полку? Отсюда — провал в памяти и этот сон? И только? Хотя…»

Кламонтов спохватился, что почти точно повторяет ход собственных мыслей во сне. Ведь и там думал: не могло ли происходящее быть результатом массового психотропного воздействия? И вообще — как странно перекликался сон с реальностью… Пробуждение в вагоне, кража одежды — от которой остались лишь плавки и футболка, похожие на школьную спортивную форму… Да и — сами дискуссии, выяснения (там же, во сне), что и сколь реально в событиях, о которых во сне же шла речь, или которые там же «происходили ранее»… А сама сложность, многогранность, многоплановость, даже какая-то многоидейность сна — неужели лишь результат действия психотропного препарата? Тем более — многого, что он помнил оттуда, наверняка не было прежде в самой его памяти, и вряд ли могло быть даже плодом подсознательной фантазии. Нет, что-то не так просто — и возможно, не обошлось-таки без паранормального. (И тоже как жаль: не спросишь Селиверстова — здесь, наяву! А — он же там знал столько всего, о чём сам Кламонтов понятия не имел…)

«И правда. Непонятно… Сон — о том, что не знал раньше даже как фантастику. Да, вот и чудеса, паранормальное — когда об этом некого спросить. И даже некогда думать, ведь надо — о том, как быть дальше. А тут и с памятью не всё ладно… Не помню, что сдавал, как садился в поезд, на каком я курсе, брал ли академотпуск… И — исчезли все вещи и документы, нет даже денег, чтобы… Хотя — зачем? И так еду домой, в свой город… Или… я его уже проехал? А то и выходить мне — под утро…»

Эта мысль заставила Кламонтова по-настоящему похолодеть от испуга. Неужели мало, что его обокрали, оставив с двумя пустыми сумками и странным провалом в памяти на вчерашние события — он ещё мог проехать свою остановку? Без денег и документов, так что и ехать назад не на что? И — где в таком случае выходить, и тогда уж — какое производя впечатление? Не хватало ещё, чтобы — как Мерционов в случае с мнимой гранатой опять же из сна… Хотя, с другой стороны — при подъезде к станции назначения его наверняка попытался бы разбудить проводник, а этого тоже не было — так что скорее он ещё не доехал… Или… там, где могли обокрасть пассажира — и с проводником могло быть не всё в порядке? И трудно сообразить, что объяснять проводнику… (Да, вот так гибрид из ситуаций, в которых там, во сне, оказывались Тубанов и Ареев. И воры, обокравшие его, могли быть ещё здесь, в вагоне, но и поезд продолжал путь — так что безопаснее: выйти в коридор, искать проводника, пытаться что-то ему объяснить — или пока остаться здесь в ожидании… чего? Своей станции? Или — уже всё равно какой из последующих? А если раньше кто-то попытается войти в купе? Нет, правильно решил тогда Тубанов — ждать рискованно, надо действовать…)