Родник Олафа - Олег Николаевич Ермаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Дед перестал слышать левым ухом. И как ему Хорт что говорил, поворачивался к нему другим ухом и внимал. А у мальчика губы покрылись коркой, он все теребил их, срывал мертвую кожицу. И руки у него ныли, пальцы млели, будто озябшие, мальчик перебирал ими, трогал ветки, песок, тянул к огню. Хорт все уже знал, дед поведал.
Да был у Хорта весь дорожный скарб: дерюжина на вежу, мрежа, острога, пшеница и овес, – то хранилось у него на тайном островке в болоте. Токмо муки на хлебушек не было. А однодеревку Спиридон узнал, то была однодеревка Чубарого. Дед очухался, только оглох на ухо. А так сразу взялся за корм, наварил ячменной каши, запарил трав. И молитву сотворил Велесу и Перуну, пославшим за ними Хорта. Да ложек не было лишних у Хорта. И дед тут же выстругал себе и мальчику из мягкой липы. И они накинулись на кашу, яко волки на овечек. Хорт тоже ел и узил серые с зеленцой глаза, взглядывая на мальчика, на деда. Про то, что было в ночь на Купалу, не баил. Съев всю кашу, они взялись за питье, настой травный, и тоже всю посудину осушили. От деда воняло мочой. И Хорт молвил ему об этом. Дед не услышал. Хорт громче повторил.
– Ау? – вопросил дед и повернулся к нему здоровым ухом.
Хорт усмехнулся, погладил длинную волнистую бороду.
– Тот немко, ты – глухарь на току.
– Ток буде небесный, егда мы к колодезю выплывем… – Дед пристально посмотрел из-под верхних тяжелых век на Хорта. – Токовище божье ежели устроится…
Хорт молчал.
– Для-ради того ты нагнал ны? – прошал дед.
– Уйти подалее, сокрыться в самой середке Оковского леса, – отвечал Хорт, рассматривая свою ладонь.
Бросил взгляд исподлобья на деда. Мол, ну, доволен ответом?
– Дак… ето… вместях и пойдем? – пытливо прошал дед.
– Покуда нам по пути, – отвечал Хорт.
Дед покивал. Снова взглянул на Хорта.
– Яко ты учуял, куды мы ринулися?
Хорт повел плечами.
– Учуял.
Только и сказал.
Солнце снова щедро светило. И дед стянул все же свои порты, набрал золы из кострища и начал стирать. Ноги у него были белые, кривоватые, с сильными икрами, в рубцах. Выстирав порты, он повесил их на ветки ивовых кустов. Потом склонил голову набок, принюхиваясь к рубахе, да и ее стянул и тоже выстирал. И ходил голый, почти безволосый на теле, только в паху поросший, с отвислыми огромными яйцами, сильными загорелыми руками. Он и мальчику велел все выстирать. Но у того сил не было, и он отмахнулся.
– Эх ты, червь ленивый, дай сюды, – сказал дед.
И мальчик разделся, отдал ему одёжу. Старик снова нагреб золы и принялся мять и тереть порты и рубаху, онучи. И то все развесил по кустам под солнце. Мальчик осоловело пялился, пялился да и заснул и не чуял, как его жалят слепни, как дед накрывает его побитое тело дерюгой.
Под вечер все высохло. Мальчик выспался, но все тело у него разламывалось, губы саднило. И хотелось есть.
– Отсюдова лепше уйдити, – молвил дед, сшивая корнем черемухи новую берестяную шапку для мальчика взамен порванной.
Себе берестень он уже сшил. Его красивую высокую рыжую шапку те мужики забрали.
– А ну те нагрянуть?.. – проговорил он.
Хорт согласился. А мальчику так хотелось поесть в дорогу. Но никто и не думал разводить костер, стали собираться. Спиридон чуть не заскулил от голода. Сорвал конского щавеля и пожевал. Хорт, глянув на него, лишь усмехнулся. И они сели в однодеревку Чубарого, последним садился Хорт, он и оттолкнулся от берега, начал грести. Второе весло взял было дед, да с первого же гребка перекривился, ойкнул. Видно, хорошо к нему приложились те бортники, намяли бока, а может, чего и сломали. Тогда мальчик взял у него весло, хотя и ему грести было трудно и больно. Но он греб и греб. Хорт правил ближе к берегу, где течение совсем было слабое.
Так они плыли весь вечер, видя вдали боры и дубравы над лугами, цапель, чаек и журавлей. Река сделалась поуже, прозрачнее. Дубравы иногда подступали вплотную к воде, нависали, иные дубы уже почти падали. С красноватых отполированных скатов бежали ручьи.
Вдруг сразу за поворотом реки они увидели мужиков; они ставили длинную мрежу и еще не замечали речных странников. Но вот кто-то уже и узрел деда, мальчика и статного длиннобородого мужика в высокой рыжей шапке. Послышался тихий возглас.
– Оле!..
Рыбари оглядывались. И мальчик уже узнал светлоглазого Шишло с рыжим чубом, он как раз и был в лодке. А на берегу стоял другой, Ягныш с черными длинными усами. С ним еще один рыбарь, старик с лысиной, стащивший шапку и утиравший ею красноватое лицо. В лодке с Шишлой сидел щекастый парень.
Дед Мухояр тоже уже разглядел знакомцев и шепнул Хорту:
– Оне…
Шишло присвистнул.
– Эва!.. Ягныш, чуешь?!
Ягныш кивнул.
– Чую.
– Во, лодейшшики, купцы заморския, – проговорил старик с красным лицом, нахлобучивая шапку. – Гойсы, робяты! Куды путь держитя?
– Гойсы! – отозвался Хорт. – На верх Днепра.
Старик с красным лицом кивнул и вопросил:
– Чем промышляетя?
– Татьбой, знамо, чем! – воскликнул Шишло.
На берег вышли еще два мужика, глядели сверху.
– Эт тые лишеники, якие по бортням пойшли? – вопросил краснолицый старик.
– Тые и есть, – сказал с угрозой Шишло.
– Токмо на мне шапка берёстовая, – откликнулся дед Мухояр, – а на тобе моя, мухояровая.
– Этта мухояровая?! – возмущенно вскричал Шишло, срывая рыжую шапку. – Ёна жа войлочная!
– Он Мухояр, то и шапка мухояровая, – звучно рек Хорт.
Все взгляды сошлись на его длинном лице.
– Хто мухояр? – не уразумел Шишло.
Хорт указал на деда.
– А, я уж тое слыхал, – отозвался Шишло и, оборотясь ко всем, крикнул: – Слыхали?
– Да не… етот ли ён… заморский-то дедушко? – вопросил мужик сверху.
– Ево шапка на тобе, – снова звучно, зычно заговорил Хорт. – И однодеревку вы отняли. Муку да прочую ядь. Пошто?
– А пото! – крикнул Шишло. – Борти оне зорили!
Хорт, ухватившийся за куст ивы и удерживающий тем лодку на месте, взглянул на Шишло.
– Ты зрел то? Очесами своими? Али чужими? – спросил Хорт спокойно.
– А хто? Иде?! – закричал Шишло. – Наслав, пастух, их видал.
– Што ён видал? – подал голос дед Мухояр. – Токмо як мы плыли.
– Э! Не мутитя воду-то! – крикнул Шишло. – Такова сто годов не бысть, чтобы борти наши зорили. Не ходить чужой люд по дебри нашенской. И потом в лукошке-то мёд и бысть.
– Твой? – прошал Хорт.
Шишло выкатил голубоватые свои глаза в рыжих ресницах.
– А чей жа?!
– Точно – пчелиный. Пчёлы тот мёд сбирали. Нет разве? – прошал Хорт.
– Ты зубы-то не заговаривай! Тама и на древе вырез мой
