Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования - Евгений Глущенко

Проходили годы, а полемика между Петербургом и Ташкентом по поводу туркестанского землеустройства не иссякала. Среди многочисленных, порой серьезных аргументов петербургской стороны можно обнаружить возражения, имеющие в основе обычное для бюрократических структур ведомственное соперничество. В Министерствах финансов, контроля и иностранных дел были возмущены привилегированным положением Туркестанского генерал-губернаторства, состоящего в ведении военного ведомства, а не Министерства внутренних дел, как другие губернии России. Раздражало также министерских чиновников и то, что начальник обширного азиатского края не только пользовался неизменным покровительством очень влиятельного военного министра Д.А. Милютина, бывшего в 70-х гг. фактическим премьер-министром, но имел также исключительную возможность обращаться к Государю непосредственно, с нарушением правил бюрократической иерархии. Раздражение петербургских чиновников в определенной степени бывало обоснованным, когда от Императора приходило неожиданное, с ними не согласованное распоряжение выделить из, как всегда, скудного бюджета те или иные суммы для нужд опостылевшего им Кауфмана; это могло быть и требование признать действующим то или иное подписанное международное соглашение, против которого чиновники боролись. Как говорится, непростые это были отношения.

Возможно, именно из-за особого положения туркестанского генерал-губернатора петербургская бюрократия относилась к нему с особым пристрастием и не прекращала придираться. В самый последний год своего управления краем, это был роковой для России 1881 г., потерявший терпение Константин Петрович пишет своим оппонентам: «Нет никакого сомнения, что компетентность в суждении, что необходимо краю и что не нужно, должна принадлежать местной власти, которая затем и учреждена там»[334]. В том смысле: не понимаете, не знаете – и не суйтесь!

Доныне дошло слишком мало свидетельств чисто человеческих свойств покорителя и устроителя Туркестанского края. Из того, что есть, ценны немногочисленные его собственноручные письма неофициального характера. Д.А. Милютину он писал совершенно доверительно, не скрывая отчаяния:

«От незнания ли дела или от личного нерасположения ко мне, но я на каждом шагу получаю несочувственные и оскорбительные бумаги, которые, разрушая мое здоровье, лишают меня возможности всякой надежды на ведение управления в крае при такой централизации в министерствах, какая выразилась в последнее время. Мне удалось устроить отношения к некоторым из соседей в Средней Азии, о которых и мечтать было нельзя несколько лет тому назад. Достигнуть этого я мог лишь твердою, неизменною, честною и в то же время, выражусь так, доброю политикой с этими ханами.

Я хлопочу об увеличении доходов с края и достиг уже недурных в этом отношении результатов и достигну еще значительно больших, если мне не будут мешать разные формальности; меня заедает Министерства финансов и контроля разными до смешного требованиями, а Министерство финансов даже грубыми, циничными, неприличными отзывами, на которые мне стыдно отвечать; разве так платят люди, сколько-нибудь имеющие совесть и любовь к родине, человеку, который себя не жалеет на пользу отечеству. – Всякому терпению есть мера. – Я нахожусь иногда в таком положении, что, если бы не любовь к Государю Императору и нежелание огорчить его, я готов был бы бросить все и бежать от этих дел»[335].

Константин Петрович не только гипотетически рассуждал о «бегстве», но и официально просился в отставку, ссылаясь на расстроенное здоровье. Об этом есть запись в дневнике Милютина. Военный министр уговорил своего старого товарища продолжать управление краем.

Самые серьезные претензии петербургских критиков касались дел финансовых. Новообретенный для империи край требовал все возрастающих расходов, притом что поступающие в казну доходы (налоги и другие сборы) их не покрывали. Так, в 1868 г. доходы края составляли 1 824 719 рублей, расходы – 5 022 508 рублей, дефицит – 3 197 789 рублей. В 1873 г. доходы увеличились до 2 616 409 рублей, но и дефицит увеличился тоже до 5 721 688 рублей. В последний год действительного управления К.П. Кауфманом вверенным краем превышение расходов над доходами (5 979 918 рублей) составило 9 160 647 рублей, а за 15 лет с 1867 по 1882 г. – около 100 миллионов рублей[336]. Огромная сумма по тому времени!

Возмущение дороговизной новых территориальных приобретений в Средней Азии вышло за пределы служебной переписки и обрело публичную форму на страницах газет и брошюр.

Кауфман и его громкие дела в Средней Азии привлекли внимание разнообразных публицистов, как серьезных знатоков проблемы, так и считающих себя таковыми.

Немало путешествующий по Туркестану и сопредельным краям М.И. Венюков писал в середине 70-х гг.: «Взяв для сравнения какую-нибудь русскую губернию с тем же числом населения, даже в средней полосе, мы увидим, что Туркестанский край по отношению к налогам есть самая счастливая часть Российской империи. Между тем о новых источниках для обложения ничего не известно, и цифры доходов иногда не только не возрастают, а даже падают к следующему году. Это показывает, что платежные податные средства края не довольно изучены или неточно оценены и что самые сборы взимаются недостаточно правильно, на что, впрочем, есть прямые указания в печатных источниках. Расходная часть туркестанского бюджета едва ли не еще более беспорядочная и поражает особенно огромными суммами на содержание чиновников, из которых многие не занимают никаких должностей, а состоят в распоряжении местной центральной власти, для употребления по ее усмотрению. Кроме того, многие значительные расходы, записанные в смету и правильно утвержденные, иногда оказываются малопроизводительными, как, например, это было с почтовыми станциями по оренбургскому тракту, которые через три года после постройки пришли в разрушение, хотя и стоили дорого. Иные расходы делались и делаются без внесения в смету. Бывали такие случаи, что суммы, получившие уже определенное название, употреблялись на совершенно другие предметы, как, например, вместо основания общественных банков деньги ушли на основание конского завода»[337].

Прочитав этот пассаж, нетрудно догадаться, откуда ветер дует., из Министерства финансов. Можно представить возмущение чинов финансового ведомства, во все времена приверженных неукоснительному соблюдению целевого расходования отпущенных средств: взял деньги для основания банков, так и трать по назначению! Строго говоря, финансовые служащие должны быть педантичными, но это не значит, что педантом должен и мог быть покоритель и устроитель только что завоеванного края. Будь Кауфман педантичным чиновником, не отрывающим взгляда от ведомственных инструкций, он, наверное, сохранил в 1866 г. за собой место генерал-губернатора Северо-Западного края, но навряд ли стал бы могущественным «полуцарем», грозой среднеазиатских эмиров и ханов. Будь он душой и темпераментом предельно осторожным, не сказать трусливым, он до бесконечности терпел бы дерзости от хивинцев, никогда не стал бы вдохновителем и организатором Хивинского похода, а если бы возглавил его, то непременно завершил дело провалом.

По твердому убеждению петербургских чиновников, начальник Туркестанского края своевольничал, что трудно опровергнуть, однако сам Кауфман был убежден, что имеет на то право, так как ему на месте все виднее.

Справедливости ради надо признать, что многие хозяйственные начинания генерал-губернатора не давали желаемого эффекта, хотя хороши были по замыслу. Константин Петрович был человеком увлекающимся: достаточно вспомнить его спуск под воду в первой русской подводной лодке и желание взлететь на воздухоплавательном аппарате, который вскоре назовут самолетом.

Когда-то в ташкентской администрации пришла в голову мысль устроить в Ташкенте ярмарку, для чего в 1870 г. близ города по символической цене (1,25 копейки за квадратную сажень) была куплена пустующая территория площадью 300 десятин. На этой земле возвели павильоны и биржу, затратив изрядные суммы, однако преодолеть косность местных производителей и торговцев не удалось – они не захотели торговать на иноземный лад, проигнорировали ярмарку, оставшись на своих традиционных базарах. Даже освобождение от налога на время ярмарки не стало для них привлекательным.

Такими же неудачными было еще несколько дорогостоящих начинаний. Для орошения Голодной степи решить открыть канал из Сырдарьи, который должен был протянуться на 100 верст, однако уже на двенадцатой версте затею оставили, поскольку стоимость работ превысила сметную в пять раз. Надеялись, что заинтересованные в водоснабжении земледельцы будут рыть канал бесплатно, как это бывало в ханское время, но дехкане уже почувствовали слабину (глотки не режут, в подземелье не бросают) новой власти и потребовали за свой труд денег.