Срочно разыскивается герцог - Селеста Брэдли

Она вздрогнула от этого возобновленного удовольствия. Сейчас она была более чувствительной. Настолько, что она как будто могла ощущать каждую вену на его твердом члене, когда Рейф погружался в нее. Сейчас он тоже вздрогнул, когда двигался глубоко в ней, позволив своему осторожному самоконтролю немного ослабнуть.

– Так хорошо? – задыхаясь, спросил он. – Не слишком быстро?

Рейф нуждался в этом. Феба подняла ноги и обхватила его за спину, чтобы облегчить проникновение, затем обняла его руками за шею.

– Я в порядке, – с трудом дыша, ответила она.

В этот раз все было сильнее, быстрее и неукрощеннее, и она некоторое время сопротивлялась удовольствию, чтобы понаблюдать за тем, как от страсти темнеет его лицо. Затем его дикая жажда слишком сильно возбудила ее, и она отдалась пульсирующему приливу его жара внутри нее.

Рейф брал ее снова и снова, его твердое мощное тело покрывалось потом и вздрагивало под ее прикосновениями. Он еще больше разрастался внутри нее, до тех пор, пока Феба почти не зарыдала от удовольствия, смешанного с болью, причиняемого его вторжением.

Затем, с низким животным рыком, он застыл в ее объятиях, глубоко толкнувшись в нее, пульсируя в ней. Феба вскрикнула от его последнего увеличения в размерах, взорвавшись своим собственным, острым, внезапным удовольствием от ощущения его извержения.

Рейф оставался на месте, хрипло вдыхая воздух, уткнувшись лицом в ее влажную шею, пока дрожь довольно долго продолжала сотрясать его.

– Ох, зад милашки Шарлотты, – задыхаясь, выругалась Феба. – Что произошло?

Он с трудом рассмеялся, прикасаясь к ее коже.

– Я не уверен, что знаю. Думаю, что я наконец-то почувствовал, что значит «заниматься любовью». Кажется, ты была не единственной девственницей в этой комнате.

Девушка обняла его и потянула вниз, чтобы он смог расположиться на ней сверху.

– Видишь? Мы предназначены друг для друга, как… как хлеб и масло.

Рейф соскользнул с нее большей частью своего тела, а затем отвел волосы с ее покрытого потом лица.

– Как тост и джем?

– Как лосось и яйца.

– Как сосиски и пюре.

– В точности, – с удовлетворением заметила Феба.

– Как лошадь и повозка.

Она повернула голову, чтобы заглянуть в его глаза.

– А кто из нас повозка?

– Что?

– Неужели, я – повозка? Думаю, я предпочла бы быть лошадью… хотя лошадь на самом деле не управляет, не так ли? Но опять же, повозка вообще не принимает никаких решений…

Он нахмурил брови с беспомощным выражением на лице.

– Ты ведешь одну из тех бесед, которые снова не включают меня, не так ли?

Феба подняла взгляд к потолку.

– Думаю, что я предпочитаю «принц и принцесса», как в сказке Софи.

И она рассказала ему о принцессе, проклятой и обреченной спать сто лет.

Рейф играл с ее волосами и слушал, но затем нахмурился.

– Что это означает? В этом нет смысла.

– Она жива, но выглядит так, словно умерла… или спит. Мне кажется, что ее как будто раскритиковали и она… она отступила. Принцесса задушила самую глубинную часть своей души – отправила ее спать. И она очень долго оставалась в таком состоянии.

Он нежно поцеловал Фебу в висок.

– Это печальная история. Что случилось потом?

– Я не знаю – но надеюсь, что она скоро проснется. – Феба зевнула. – Я так устала. Не думаю, что я смогу…

– Ш-ш. – Рейф подтянул покрывало повыше и прижал ее к изгибу своего теплого тела. – Спи. У тебя был очень утомительный день, за который ты умудрилась раскроить черепа разбойникам, найти свою потерянную девственность и все такое.

Феба свернулась клубочком рядом с ним, словно никогда и не спала как-то по-другому.

– Только одному разбойнику, – пробормотала она с еще одним зевком. – Я уверена, что ты отделал бы их обоих…

Глава 42

Рассвет наступал на захудалом дворе гостиницы. Рейф наблюдал за ним из окна их комнаты, на самом деле почти не видя ни окруженное облаками солнце, когда оно выглянуло из-за стены конюшни, ни то, как еще окутанный туманом двор начал наполняться активностью.

Он наклонился, одной рукой опираясь на раму окна, на нем были только брюки и полотенце на шее. Феба спала в кровати позади него, истощенная и вымотанная после ночи страсти и, возможно, также после напряжения последней недели.

Рейф поднялся с постели несколько часов назад, не в состоянии спать, потому что не мог остановить мысли, которые кружились в его сознании. Чувство вины, например. Сожаление. Радость. Одна рана на его сердце исцелилась, но зато открылась другая. Будущее… он едва мог вынести это, когда позволял своему сознанию устремляться туда.

И все же теперь, когда лихорадка его страсти ослабла – до некоторой степени, подумал Рейф с жалкой полуулыбкой – настало время столкнуться с холодной действительностью, к которой привели его поступки.

Он оттолкнулся от окна, веселый пейзаж за окном внезапно показался ему невыносимым. Молодой человек пересек комнату, подошел к грубо сработанному умывальнику и бросил полотенце рядом с кувшином и миской на нем.

Рейф думал, что все закончится, когда он завоюет ее, но он ошибался.

Все только началось.

Он закрыл глаза от волны ненависти к самому себе, которая поднялась внутри него. Рейф переступил через черту, которую, как на самом деле полагал, он не смог бы пересечь даже в самые свои плохие дни. Где-то глубоко внутри он цеплялся за надежду, что являлся, или, по крайней мере, однажды мог бы стать, благородным человеком.

Молодой человек уставился в маленькое зеркало, покрывшееся пятнами за много лет, не замечая ни ввалившихся глаз, ни побагровевших синяков, которые искажали черты его лица. Он не видел ничего, кроме человека, который предал своего единственного брата.

Рейф начал рассеянно одеваться, натягивая рубашку, от которой шел едва уловимый запах ее мыла, потом обнаружил свои сапоги брошенными в дальний угол. Он избегал смотреть на женщину – его женщину – на кровати, потому что боялся, что если она узнает о его настоящих чувствах, наполненных потерей и отчаянием, то она будет винить себя…

Его единственная надежда вернуть эту частицу чести – это признаться во всем своему брату, лицом к лицу. Рейф не хотел делать это. Он скорее украл бы Фебу и увез в ночь, спрятался далеко-далеко и проживал бы свои дни, так и не сознавшись в том, что сделал, единственному человеку, который когда-либо волновался о том, жив ли Рейф или умер.

Конечно, он надеялся, что Колдер пустит в ход кулаки, потому что он на самом деле должен и обязан заплатить за то, что сделал.