Воители безмолвия. Мать-Земля - Пьер Бордаж

Тиксу глянул в глаза хозяину. И не нашел в них ни малейшего следа скрытых или враждебных намерений.

— Даже не знаю, должен ли соглашаться, — возразил он. — Мне не хотелось бы причинять вам неудобств, а тем более навлекать на вас неприятности…

Хохот гиганта был лучшим ответом. Он вонзил нож с выщербленным лезвием в стол.

— Черт подери, причинять мне неудобства, друг мой? — воскликнул он. — Да я рад хоть какой-то компании! Мои звери не очень болтливы. К тому же скажу, мой инстинкт подсказывает мне, что вы из тех, кому я могу полностью доверять… А я полагаюсь на свой инстинкт… На что еще можно полагаться?

— В таком случае я благодарю вас за предложение и соглашаюсь, — произнес Тиксу, тронутый заботой маркинатянина.

— Ну и слава богу! Меня зовут Станислас Нолустрит, поэт и пастух, но друзья называют меля Стан или Станис…

— Э… Било… Било Майтрелли, — солгал оранжанин, сам не зная почему.

Быть может, он уже проникся всеобщей подозрительностью, которая, по словам гиганта, успела отравить воздух Маркината.

Тиксу двинулся по каменистой дорожке, тянущейся вдоль горной цепи, которую Станислас называл Загривком Маркизы. Когда он оказался в пригороде Дуптината, Серебряный Король стоял уже высоко в небе. Его круглый серый диск блестел, разгоняя утренний туман.

Тиксу быстро понял, что страх своим громадным крылом уже накрыл маркинатскую столицу. Он ощущался и на прямолинейных проспектах, и в темных переулках. Редкие прохожие скользили вдоль стен, закутавшись в просторные шерстяные плащи. Их замкнутые лица прятались под поднятыми воротниками, цветными шарфами или капюшонами с маленькими козырьками. Большинство ставень на восьмиугольных окнах серых фасадов было закрыто.

Пастух вручил Тиксу немного денег, сказав:

— Вам надо сменить одежду: ваша белая туника заляпана кровью. Вы рискуете не только быть замеченным, но можете простудиться! У нас начало осени — Серебряный Король уже не согревает воздух. Как старый буржуа, который не в силах согреть жену!

Станислас был прав: было зябко. Оранжанин зашел в первую же лавочку, торговавшую одеждой. Купил синий шерстяной пиджак с подкладкой и брюки из черного велюра. Переоделся в кабинке и спросил у продавщицы, красивой блондинки с загорелым лицом, не знает ли она, где находится улица Священных Ювелиров. Та ответила с любезностью, пропорциональной ее любопытству, что надо дойти до первой воздушной платформы, сесть на автобус внутренних линий, на кабинке которого нанесен фиолетовый треугольник, и вылезти на площади Жачаи-Вортлинг, которую вскоре собирались переименовать.

— Пока она называется так… Дальше все просто: улица Священных Ювелиров отходит от этой площади… Но все же спросите: быть может, вам придется пересесть на другой автобус. Вы турист? Я знаю типичные места Дуптината, где…

Он жестом руки остановил ее, поблагодарил, расплатился и вышел. Он быстро нашел платформу, площадку, висящую метрах в тридцати над улицей, вдоль которой росли деревья с желтой листвой. Он вошел в лифт и поднялся наверх.

Утро уже кончалось, но на причале станции было очень мало людей. Две красивые молодые женщины в элегантных пальто с высокими воротами перешептывались, бросая по сторонам одновременно заигрывающие и осторожные взгляды. Чуть дальше стоял сгорбленный старик, погруженный в свои мысли. И стайка детишек в сопровождении двух юношей — они нетерпеливо поджидали автобуса.

Квартал под платформой выглядел удивительно мирным. Тишину нарушали лишь птичьи трели. Краснокрылые птицы усеивали верхние ветки деревьев, которые почти касались платформы.

Они прождали четверть часа, пока не появился автобус, с гудением опустившийся к причалу. Он был метров десяти в длину и походил на огромное прозрачное яйцо. Переднюю кабинку занимал робот-программист, чьи квадратные пальцы били по клавиатуре в момент взлета и посадки.

С приглушенным шипением откинулся боковой трап. Тик-су не успел рассмотреть, есть ли фиолетовый треугольник на кабине управления. Он вместе с другими занял место в пассажирском салоне и спросил у молодых женщин, доберется ли он до площади Жачаи-Вортлинг. Их глаза наполнились ужасом, словно они оказались перед психопатом. Потом сообразили, что единственным преступлением чужака было то, что он хотел получить от них какие-то сведения. Девушки оправились и, едва разжимая губы, объяснили, что ему надо сделать пересадку на перекрестке Сисотер, сев на автобус в сторону Круглого Дома.

— Все просто, спереди есть фиолетовый треугольник… Потом девушки уселись на краешек скамейки и замкнулись

в осторожном молчании. Автобус воспарил и медленно полетел над Дуптинатом. Тиксу залюбовался кружевными куполами храмов, словно сплетенными руками фей из драгоценных пород дерева. Если не считать стрел храмов и величественных башен Круглого Дома, город выглядел однообразным и лишенным фантазии. Почти идентичной формы, дома были не выше пяти этажей — округлая серо-синяя крыша на сероватом кубе. Словно они все вышли из одной литейной формы. Только разукрашенные ставни и балконы с коваными решетками вносили иногда нотку разнообразия. Улицы были прямыми и широкими, и все они стекались к восьмиугольным площадям. Изредка попадались проулки с магазинчиками, где прохожие рассматривали богато украшенные витрины. Оранжанин обратил внимание, что в каждом квартале торговали своими товарами.

Автобус садился на другие платформы и постепенно наполнялся пассажирами. На каждой остановке Тиксу вопросительно смотрел на молодых женщин, но те едва заметно отрицательно качали головой. Наконец они подошли к нему и прошептали:

— Следующая и будет перекресток Сисотер. Не забудьте проверить, есть ли фиолетовый треугольник на кабине, и выходите на площади Жачаи-Вортлинг…

Только теперь они расслабились и наградили его теплыми улыбками. Казалось, они вдруг сбросили с плеч тяжкий груз.

Тиксу вышел на следующей платформе. И испытал шок: среди угрюмых лиц ожидающих пассажиров, тесно стоящих вдоль причалов, он заметил силуэт в черном бурнусе, голова которого скрывалась в складках капюшона: скаит!

Сердце бешено забилось, внутри его все сжалось. Мгновенно возникло воспоминание об отвратительном осклизлом и холодном щупальце, которое шарило в его голове на Двусезонье. Но вибрация антры тут же усилилась, разогнала панические мысли и создала вокруг его мозга непроходимый барьер.

Ему не составило никакого труда успокоиться. Когда звук жизни выполнил роль хранителя внутреннего безмолвия, Тиксу понял, что его собственные ощущения среды менялись и взгляд его мог проникать под внешнюю, обманчивую оболочку вещей. Словно антра не только защищала, но и открывала ему глаза. Остальные пассажиры вдруг явились ему в ином свете… В своем истинном свете… Он увидел людей, которые пытались с большим или меньшим успехом играть свою роль, а на самом деле отдалялись друг от друга и от самих себя, их внутренний мир дробился, разваливался на куски. Он увидел, что они создали для себя идеальные, но обманчивые модели существования, хотя были уверены, что никогда их не достигнут, поскольку боялись заглянуть внутрь себя. Они застряли меж двух миров, миром мысли и миром материи, не отваживаясь исследовать ни тот, ни другой. Они забыли, что являются людьми, существами, умевшими одновременно летать вместе с богами и со сладострастием погружаться в грязь звериных инстинктов. Их внутренний мир сокращался, как шагреневая кожа. Присутствие черного бурнуса повергало их в ужас. Они уже знали о тревожных способностях скаитов, которые проявились во время публичных процессов и наглядных ментальных казней. Мысли, подстегиваемые когтями страха, метались и сталкивались в их беззащитном разуме, как дикие звери, попавшие в ловушку.

Тиксу заметил, что скаит не стеснялся нарушать святилища мыслей окружающих его людей. Но когда он решил обследовать разум оранжанина, инквизитор наткнулся на барьер, поставленный антрой. Скаит попытался взломать его и прочесть человеческую книгу, которая не хотела открываться, но усилия его оказались тщетными. Тиксу ощущал удивление и раздражение таинственного существа в черном бурнусе.

Автобус плавно опустился и завис над площадью Жачаи-Вортлинг, гигантской шестиугольной эспланадой, выложенной светящейся мозаикой с изображением планет Конфедерации Нафлина. В центре площади за пурпурно-золотой оградой, усыпанной белыми цветами, высилась статуя Жачаи Вортлинга, основателя династии Ворт-Магорт и строителя Круглого Дома, чьи девять башен накрывали своей тенью соседние дома. Античная статуя, пережившая тринадцать стандартных веков, была чудом постоянно воссоздающегося равновесия. Из окна автобуса Тиксу видел многочисленные следы ремонта, шрамы, оставленные сварщиками и прочими рабочими на металлическом цоколе, который, похоже, был готов в любое мгновение уступить соблазну и обрушиться. Внимание оранжанина привлекла необычная сцена: рядом с памятником на невысоком возвышении стояло прозрачное колесо, в котором судорожно билось обнаженное тело, привязанное к кресту. Многие прохожие, пересекавшие площадь, опускали головы и тщательно избегали бросать взгляды на это колесо.