Зимняя корона - Элизабет Чедвик

Жеребец ткнулся носом Уильяму в плечо, выпрашивая лакомство, и юноша протянул ему на ладони ломоть хлеба. Видя гордость на лице молодого человека, Алиенора улыбнулась, согретая знанием того, что и рыцарь, и конь, предмет его гордости, оба принадлежат ей. Словно почувствовав ее взгляд, Уильям поднял голову и посмотрел в сторону ее окна. Потом он похлопал жеребца по шее, бросил какое-то распоряжение оруженосцу и двинулся к башне.

Алиенора отошла от оконного проема и уселась у огня перед напольной рамой для вышивания. Дремлющие под скамьей гончие подняли морды и застучали хвостами по полу. Она никак на это не отреагировала, чтобы псы не восприняли ее внимание как приглашение запрыгнуть к ней на колени. Минуту спустя дворецкий возвестил о приходе Уильяма.

– Госпожа, – поздоровался рыцарь и опустился на колено.

На него тут же набросились собаки с приветственным облизыванием и лаем. Алиенора, посмеиваясь над его незавидным положением, велела ему подняться и сесть рядом с ней. Он приласкал псов – каждого назвал по имени, почесал за ушами, а те в ответ восторженно затявкали.

– Все ли готово? – спросила Алиенора.

– Да, госпожа, все готово. – Он усмехнулся. – После этих сборов я стал гораздо выше ценить таланты моего отца.

– Его я не очень хорошо знала, но достаточно, чтобы понять: он был находчивым человеком.

– Да, иначе ему было бы не справиться.

Алиенора слышала историю о том, как Уильяма в детстве едва не повесили, когда он стал залогом верности своего отца королю Стефану. Джон Фицгилберт заставил короля сомневаться в своей преданности тем, что оказывал поддержку Генриху и анжуйской стороне. Только благодаря мягкосердечию короля Стефана мальчик избежал виселицы. Должно быть, Уильям не понаслышке знает, какова цена верности, и, как казалось Алиеноре, черпает в этом знании свою силу.

– Я вверяю тебе заботу о своем сыне, – сказала она. – Оберегай его в пути и доставь королю целым и невредимым.

– Клянусь своей жизнью, госпожа!

– Верю, для тебя это не пустые слова. – Королева сняла перстень со среднего пальца и вложила ему в руку вместе с кошелем серебра для расходов в пути. – Еще я хочу, чтобы по возвращении ты рассказал мне обо всем, что увидишь и услышишь в Монмирае. Это не значит, что ты будешь шпионом, просто наблюдай и запоминай свои впечатления – в том числе и о том, как ведут себя мои сыновья.

В его живом взгляде отразились понимание и готовность.

– Буду счастлив услужить вам, госпожа.

– Рассчитываю на твою сдержанность.

Уильям, преклонив напоследок колено, ушел из королевских покоев уверенным шагом.

Алиенора вернулась на свое место перед очагом и стала смотреть на пламя. Рождество она провела в Пуатье, пока Генрих праздновал в Аржантане. Еще одно Рождество врозь, еще шире пропасть между ними, и Алиенору это только радовало. Во главе собственного двора она наслаждалась собеседниками и увеселениями – играми и песнями, а также единодушием общества – здесь нормандцы, анжуйцы и англичане были чужаками.

По Генриху она не скучала, и единственным облачком на ее небесах было то, что ее титулы – королева Англии, герцогиня Нормандии, графиня Анжу – превращались в пустой звук, когда Генрих оставлял ее одну в Аквитании. На переговоры в Монмирай ее не пригласили, в отличие от сыновей. Гарри должен будет присягнуть на верность Людовику от имени Нормандии, а Жоффруа – своему отцу от имени Бретани. Ричард опустится на колено перед Людовиком, представляя Аквитанию, и будет обручен с его дочерью Аделью. Последнее условие мирного договора внушало Алиеноре отвращение; ее решимость не допустить этот брак оставалась несокрушимой.

Ричард зашел попрощаться перед путешествием, в предвкушении которого у него горели глаза. Он уже надел плотную накидку, подбитую беличьим мехом, и шапку из синей шерсти, расшитую по краю золотыми львами и орлами. С ремня из тисненой кожи свисал новый изящный кинжал.

– Веди себя, как подобает принцу Аквитании и сыну короля, – сказала она, едва сдерживая переполняющие ее чувства. – Я хочу, чтобы о тебе хорошо отзывались, когда ты вернешься в Пуатье.

– Да, мама, – нетерпеливо бросил Ричард, – я знаю, как должен вести себя.

В ответ на ее объятия он отстранился. Ему казалось, что мать слишком уж распереживалась, а он как-никак уже взрослый.

Гордость Алиеноры окрашивалась печалью: ее птенец готовится покинуть гнездо. Королева вышла во двор, чтобы с рук на руки передать сына Уильяму Маршалу, облаченному в хауберк и сюрко под накидкой и с мечом у бедра. Настало время прилюдной церемонии прощания: Ричард опустился на колено перед матерью, а она сжала его ладонь между двумя своими и одарила поцелуем мира в щеку, как лорд – вассала.

Алиенора смотрела вслед сыну, выезжающему с кортежем из замка. Доспехи рыцарей мерцали, словно покрытые инеем, штандарты полыхали алым и золотым, ряды слуг и простых воинов скрывались в облаках морозного пара. Когда дорога наконец опустела, Алиенора вернулась к очагу и младшим детям: Норе, Иоанне и Иоанну. Но бездельничать или предаваться хандре она не собиралась. Даже в самое глухозимье у нее вызревали планы на весну.

Месяцем позже холода так и не отступили, однако в воздухе уже ощущалась смена сезонов, и повсюду пробуждалась жизнь – в семенах и корнях, в берлоге и хлеве. Алиенора продумывала детали нового тронного зала в замке. Она хотела видеть гармоничное и роскошное пространство, воплощающее могущество и милосердие герцогини Аквитании. И при этом достаточно большое, чтобы вмещать пышные пиры и многолюдные церемонии. В глубине души Алиенора стремилась к тому, чтобы ее творение затмило тронный зал в Вестминстере. Каменщиков ожидали через неделю, и ей не терпелось начать работы.

У нее в ногах на шерстяной подстилке сидел младший сын и, что-то приговаривая, рисовал на доске кусочком мела. Для трехлетнего ребенка он обладал большим запасом слов. Алиенора не знала, какое наследство выделит Генрих их последнему ребенку, ведь все земли уже поделены между старшими братьями и сестрами. Может быть, ему достанется епископская митра или что-нибудь далекое, вроде Ирландии или Иерусалима.

Иоанн оторвался от своего занятия, заметил, что мать наблюдает за ним, и тут же спрятал от нее свою работу. Он был застенчивым ребенком, таким непохожим на открытых и самоуверенных братьев.

Появился камерарий и с поклоном доложил, что из Аржантана вернулись принцы, включая Гарри. Ее сердце забилось быстрее и волнение сливалось с радостью, когда она велела пригласить сыновей к ней в покои.

Они вошли, усталые после долгой поездки, но все равно гордые и полные жизни. Алиенора испытала потрясение при взгляде на Гарри – он стал выше ее, причем на целую голову. Его верхнюю губу украсил светло-рыжий пух. Кожа на лице слегка лоснилась, на носу виднелось несколько прыщей, но глаза светились чистой небесной синевой, а юношеская миловидность Гарри превратилась в красоту взрослого мужчины. Она видела в нем Генриха, и очень отчетливо, но видела и себя, и улыбка старшего сына была прекрасна.

– Мама, – поздоровался он, опускаясь на колено.

Ах, и голос у него изменился!

– Кто этот мужчина, что называет меня матерью? – спросила она со смехом, за которым пыталась скрыть выступившие слезы.

Гарри зарделся от гордости.

– Будущий король, мама, – ответил он. – Папа говорит, что в следующем году помажет меня на царствие и сделает королем-соправителем.

Ричард за его спиной картинно ссутулился, изображая скуку, хотя сведенные брови выдавали раздражение. Для своего возраста он был высоким и сильным, однако Гарри после очередного рывка роста оставил его далеко внизу; ну и обещанная старшему брату корона тоже не добавляла самолюбивому Ричарду радости. А Жоффруа молча наблюдал за братьями и что-то прикидывал.

– Когда мой отец станет «старым королем», я стану «новым королем», – задрал нос Гарри.

– Только при нем не говори такого, – посоветовала Алиенора, стараясь не улыбаться.

– Я уже говорил, и он рассмеялся, – с ухмылкой рассказал Гарри. – А потом отцу пришлось доказывать, что он все еще самый сильный, мы с ним боролись… Я позволил ему победить, конечно же.

Алиенора покачала головой. Как это типично для мужчин. Вечно они пытаются превзойти друг друга и всех вокруг. Если Генрих в самом деле рассмеялся в ответ на заявление сына, то наверняка его смех был подобен грозному рыку.

Ей хотелось стереть с лица Ричарда хмурую гримасу, но в его недовольном состоянии духа все будет впустую. Лучше пусть братья сначала расслабятся за едой и вином, в тепле и удобстве, после чего уже можно будет заняться их амбициями.

Позднее тем же вечером, когда молодежь разошлась на отдых, Алиенора послала за Уильямом Маршалом, чтобы выслушать его рассказ. Он сменил латы на теплую котту из темно-красной шерсти и в позолоченном поясе и с перстнями на пальцах выглядел придворным от макушки до пят.