Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод

отдельные комнаты или квартиры с элементарными удобствами. В Москве и Петрограде большинство жилых помещений превратились в «коммуналки», где вместе могли проживать 5, 10 и даже 20 семей. Под, так сказать, жильё использовалось любое помещение. «Новые москвичи» обживали даже подсобные постройки, расположенные на кладбищах. Рядовым явлением было, например, ходить умываться в соседний общественный туалет. Владимир Маяковский вспоминал, что некоторое время он пользовался уборной, располагавшейся на вокзале, — серьёзное испытание для человека, панически боявшегося любых инфекций. В 1925 году он подал заявление в Моссовет с просьбой предоставить ему пустовавшую по причине тотальной разрухи квартиру на Гендриковом переулке в районе Таганки. Эта квартира № 5 расположена на втором этаже дома 15/13. Дом старый, деревянный, из двух этажей. Маяковский берёт на себя обязательство полностью отремонтировать аварийную жилплощадь за собственный счёт, к заявлению приложил строительную смету на сумму в 3000 рублей. 23 апреля 1926 года исполнительный комитет Моссовета специальным постановлением закрепил за поэтом эту жилплощадь: «Принимая во внимание, что поэтом Маяковским в доме№ 15 по Гендрикову переулку произведено переустройство квартиры и ремонт последней за собственный счёт, управление делами президиума Московского совета считает вполне справедливым оградить интересы посетителя от мероприятий, связанных с возможностью переселения или уплотнения поэта Маяковского».

Как видно из текста постановления, мероприятия по подселению могли коснуться не только бывших хозяев квартир, которых легко «уплотняли» до одной комнаты, а потом и её могли разделить фанерной перегородкой или шкафом, — такая перспектива была реальной для всех счастливых обладателей излишков квадратных метров. Такие попытки неоднократно предпринимались в отношении основоположника анархо-коммунизма, всемирно известного учёного-географа Петра Алексеевича Кропоткина. Князь П. А. Кропоткин, который принципиально отказывался от пенсии в 10 000 рублей, назначенной ему Временным правительством, а затем от различных привилегий и пайка от большевиков, бережно хранил «охранный» мандат, подписанный председателем СНК РСФСР В. И. Лениным, в котором представители советской власти в том городе, где будет проживать «известнейший русский революционер», обязаны были «оказывать ему всяческое и всемерное содействие…», а также «принять все меры к тому, чтобы жизнь Петра Алексеевича была облегчена возможно более…».

В числе «невинно пострадавших» из-за «квартирного вопроса» оказался и родной брат секретаря председателя СНК В. И. Ленина Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича — Михаил Дмитриевич.

Выдающийся военный теоретик, основоположник советской аэрогеодезии, генерал-майор РИА и генерал-лейтенант РККА М. Д. Бонч-Бруевич после увольнения с действительной военной службы находился в резерве РВС. Полевой штаб Реввоенсовета выделил ему и его жене две комнаты в квартире № 2 в доме № 7 по улице Знаменка, общей площадью 42 кв. м, где в маленькой 13-метровой комнате семья генерала организовала свою собственную кухню. Как выяснилось, в этом доме председатель жил-товарищества тов. Гурович сдавал некому гражданину Д. М. Назарову (за приличные деньги) 50-метровое помещение, относившееся к общедомовой собственности, при этом обещал остальным тринадцати жильцам коммунальной квартиры, что общая кухня для них будет им организована именно в кабинете Михаила Дмитриевича. Для чего предприимчивым домоуправом с целью установления справедливого перераспределения жилплощади были поданы сразу несколько заявлений в суд (своим постановлением от 01 апреля 1924 года Московский городской суд дела прекратил), а затем — ещё и коллективная жалоба вместе с тремя исками в губернский суд. Дальше были осуществлены стандартные мероприятия по рейдерскому захвату «излишков» у бывшего царского генерала. Например, когда жилтоварищество отказалось принимать от М. Д. Бонч-Бруевича квартплату, тот был вынужден вносить её на депозит губернского суда.

В связи с тем, что летом 1924 года Хамовнический суд города Москвы постановил решение о выселении генерала, а освободившееся помещение передал товариществу для заселения рабочих, то пришлось Михаилу Дмитриевичу обращаться за поддержкой в бюро ячейки РКП (б) при Обществе добровольного воздушного флота «Добролёт», которое вышло «с товарищеской просьбой принять меры к законному ограждению прав нашего ответственного работника, заведующего аэросъёмочным отделом т. Бонч-Бруевича, который подвергается систематической травле и клевете от группы сомнительных личностей, стоящих во главе жилтоварищества, где он проживает…» Тяжба продолжалась почти четыре года, за это время выдающийся учёный вызывался в суд, к следователям и прокурорам более 30 раз.

19 октября 1925 года народный суд Замоскворецкого района наконец-то защитил права учёного и его семьи. В этой связи заслуживают отдельного внимания формулировки из мотивировочной части постановленного судом решения: «Нарсуд считает домогательства жилтоварищества основанными на сознании недопустимости со стороны Бонч-Бруевича пользования таким удобным помещением, каким фактически он пользуется, что должно быть признано как пристрастное к нему отношение, основанное на неверном понимании современных условий существования. Нарсуд находит пользование этим помещением Бонч-Бруевичем вполне естественным, создающим удобство существования… Домогательство же т-ва суд считает разрежением этого существования и основанным на склочности… Бонч-Бруевич, хотя и бывший генерал, но никогда Советской властью не лишался прав, работает с ней на протяжении всего существования и, безусловно, как принимавший участие в Гражданской войне и в строительстве хозяйства, член профсоюза, должен считаться трудящимся… Отмечая склочность настоящего дела, безусловно вредную по своим последствиям, как вносящую разложение в среде общежитий вообще, создающих сутяжничество, нарсуд считает необходимым обратить на это внимание Московского Совета и Районного на предмет производства тщательных обследований домоуправлений и, главным образом, обращения внимания на внутреннюю жизнь домоуправлений, считая, что культурная работа в домашней обстановке, при надлежащем руководстве, устранит всякие вредные явления и принесёт только пользу. Судеб (ные) по делу издержки возложить на жил(ищное) тов (арищество)» [1. 200].

Квартирный вопрос оказался причиной трагической гибели председателя Высшего совета физической культуры, организатора и директора Научно-исследовательского института игр и праздников, а затем главной военной школы физического образования Всевобуча В. Г. Марца.

На свою беду, учёный проживал в коммунальной квартире в доме № 33 по улице Кропоткина, в которой занимал целых четыре комнаты, в отличие от своего соседа — заведующего секретной частью транспортного отдела ГПУ Волкова, имевшего всего одну. Чекист решил расширить своё жизненное пространство самым гуманным способом — через решение домового комитета. Хотя, как мы понимаем, в арсенале у него были и другие способы достижения поставленной цели. Вскоре он занял помещение, из которого товарищ Марц был выселен. Тот обратился с иском в Хамовнический районный суд г. Москвы, постановивший комнаты ему вернуть, как незаконно переданные решением неуполномоченной на то организации.

После заседания руководитель рабочей группы домкома Наумов — бывший политкаторжанин, занимавший должность завхоза дома отдыха Чайного управления Потребсоюза, — выйдя из суда на улицу, застрелил В. Г. Марца со словами: «Тебе нужна квартира — вот, получай», а затем убил гр. Рыбникова.

После чего Наумов явился в 12-е отделение милиции, где сдался с повинной: «Отдаю револьвер и сам отдаюсь во власть Совета рабочих депутатов». Свой поступок преступник объяснил «актом протеста за всех рабочих, неправильно выселяемых и