Боги среди людей - Кейт Аткинсон

— Боже, извините, пожалуйста, — сказала Нэнси медсестре.

— Точно мигрень, — изрекла медсестра.

От нее веяло какой-то материнской заботой; прибравшись, она погладила Нэнси по руке:

— Теперь все пройдет — оглянуться не успеете.

После рвоты действительно стало полегче, и Нэнси, не дожидаясь окончания уроков, сумела — с большой осторожностью — доехать до «Эйсвика», хотя ей и казалось, что в голове у нее роятся пчелы.

Виола была уже дома, под присмотром Эллен Краутер. Миссис Краутер была из местных; она забирала Виолу после уроков и сидела с ней до прихода отца или матери. Собственное «потомство» миссис Краутер уже выросло и разлетелось в разные стороны, а в доме, не считая ее самой, остались только муж-батрак и дряхлый свекор («старик»), каждый из которых требовал, похоже, больше внимания, чем любой ребенок, даже Виола. Во внешности миссис Краутер было что-то ведьминское: собранные в узел жидкие черные волосы и перекошенное лицо — последствие детского неврита. Несмотря на эти бросающиеся в глаза черты, выглядела она какой-то бесхарактерной, изможденной трудами и смирением. «Нравится тебе миссис Краутер?» — поинтересовалась однажды Нэнси у Виолы, и дочка, бросив на нее непонимающий взгляд, спросила: «А это кто?»

Обычно Нэнси даже не успевала с ней поздороваться: к ее приходу миссис Краутер уже стояла на пороге, закутанная в головной платок и подпоясанный габардиновый макинтош бурого цвета, и пулей, как борзая из вольера, выскакивала за дверь. Муж ее (как, вероятно, и «старик») требовал, судя по всему, неукоснительной пунктуальности, особенно когда наступало время пить чай. «Коли опоздаю, достанется мне по первое число», — с этими словами миссис Краутер, по обыкновению, выскакивала за порог.

Вернувшись домой раньше обычного, да еще под неотступное жужжанье пчел, Нэнси, вероятно, отворила дверь совсем тихо: ни Виола, ни миссис Краутер не заметили ее появления. Даже пес Бобби не выбежал ей навстречу. Виола сидела за большим фермерским столом и читала «Банти»,{117} жуя сэндвич с ветчиной и накручивая на палец прядь волос — донельзя раздражающая привычка, от которой родители так и не смогли ее отучить. Миссис Краутер выводила огрызком плотницкого карандаша на обороте какого-то конверта нечто похожее на список покупок. Нэнси почему-то растрогала эта домашняя сценка. Наверное, своей умиротворенной простотой: на столе стоял заварочный чайник под вязаной грелкой, миссис Краутер, не отрываясь от списка, размешивала ложечкой сахар в своей кружке. Виола, углубившаяся в свежие приключения «Четырех Мэри», сосредоточенно хмурилась и с аппетитом поедала сэндвич.

Оставаясь незамеченной, Нэнси на мгновение замерла на пороге, охваченная внезапным, странным чувством отчуждения. Невидимка, наблюдательница, она созерцала жизнь, куда ей почему-то не было хода. На нее нахлынула опасная легкость, как будто ей грозило вот-вот уплыть в неизвестном направлении, чтобы больше не возвращаться в собственный дом. Она даже запаниковала, но тут Виола подняла голову от комикса.

— Мамочка! — воскликнула она, просияв.

Чары момента развеялись, и Нэнси, переступив через порог, оказалась в кухне, где дышала теплом и уютом старая электропечь.

Миссис Краутер зачастила:

— Ох, батюшки, я прямо напугалась! Ну, думаю, привидение. Что-то вы сегодня бледная. Чисто привидение и есть, — добавила она (как будто была накоротке с призраками). — Не приболели, часом? Ну-ка… присядьте. А я вам чайку налью.

— У меня в школе разыгралась мигрень, — сказала Нэнси, опускаясь в придвинутое к столу кресло.

Пчелы беспокойно роились в голове, прямо за глазами. Не успела она запротестовать, как миссис Краутер уже размешивала в чашке три ложки сахара.

— Горячий сладкий чаек любую хворь снимет, — приговаривала миссис Краутер.

Обычно она воспринималась не более чем пятном габардина в прихожей, и вдруг, как ни странно, это пятно вызвалось помочь (неожиданно выяснилось, что миссис Краутер обладает даром речи).

— Спасибо, — сказала Нэнси, чрезвычайно благодарная за чай, пусть даже переслащенный.

— Ты сегодня рано, — сказала Виола.

Она подозрительно относилась к любым изменениям в заведенном порядке и не любила неожиданностей. Не потому ли, что была единственным ребенком в семье? Или же просто ребенком?

— Да, солнышко, рано.

Выпив чай, причем, по рекомендации миссис Краутер, с печенюшкой, чтоб в желудке не урчало («Помогло, правда же?»), Нэнси обратилась к няне:

— Не хочу доставлять вам лишние хлопоты, но, может быть, вы согласитесь задержаться до прихода моего мужа? Я, наверное, пойду прилягу.

Должно быть, спала Нэнси крепко. Проснулась она уже в сумерках; дверь в спальню была открыта, в коридоре горел свет. Пчелы угомонились. Прикроватные часы показывали девять. Голова еще болела, но гораздо меньше.

— Привет, — сказал Тедди, когда жена спустилась из спальни. — Миссис Краутер сказала, что ты слегла с мигренью, и я решил тебя не будить. — (Нэнси подозревала, что няне досталось по первое число от мужа и «старика».) — Миссис Краутер я немного заплатил сверху за то, что она меня дождалась. Помнишь, утром я заметил, что ты бледная, — значит, это мигрень. Ужинать будешь? Поджарить тебе отбивную?

Мигрень прошла, но вообще голова теперь болела немного чаще, чем прежде, хотя настолько пугающих приступов, как тогда в амбулатории, больше не повторялось.

— Думаю, у вас довольно напряженная работа, — сказал окулист, когда она пожаловалась, что в левом глазу иногда возникает волна света — небольшая мерцающая золотистая полоска, на самом-то деле довольно красивая. — Глазная мигрень, — сказал врач, осматривая ее глаз и придвигаясь так близко, что на Нэнси пахнуло перечной мятой, которую он пожевал, чтобы замаскировать (практически безуспешно) луковый дух, оставшийся после обеда. — При такой мигрени болей может и не быть, голубушка.

Врач, добродушный старикан, практиковал уже много лет. Чтобы приободрить пациентку, он похвалился, что знает о глазах все досконально.

— А иногда, когда я долго пишу на доске, — продолжала Нэнси, — у меня перед глазами все расплывается, будто очки намазаны вазелином: читать и писать просто невозможно.

— Это однозначно глазная мигрень, — поставил диагноз врач.

— А на днях у меня была мигрень настоящая, — добавила Нэнси, — и в целом головные боли участились.

— Вот оно как, — пробормотал доктор.

— У моей матери часто болела голова, — сообщила она, вспоминая, как мама, еле влачившаяся по ступенькам к себе в затемненную спальню, объявляла дочерям с грустной, обреченной улыбкой: «Очередная голова». Дочки смеялись (но только когда боль отпускала — жестокости в них не было). «Гидра», — любовно поддразнивали они. «Только добрая, — спохватывалась Милли, — дорогая, любимая Мамочка Гидра».

Впоследствии Нэнси спрашивала себя, не предчувствие ли побудило ее именно в тот вечер предложить, чтобы они втроем переехали в город, где жизнь будет проще. Однако, выходя от окулиста с рецептом на очки для чтения («В вашем возрасте это дело житейское, голубушка, тревожиться не о чем»), она уже переключилась на чай с подрумяненными булочками, которыми собиралась побаловать себя в ближайшем кафе, прежде чем сесть на велосипед и отправиться в изнурительную поездку домой. Стояла жара, а машину взял Тедди. Он собирался на сельскохозяйственную выставку вместе с Виолой, которую с трудом уговорил составить ему компанию. Нэнси умирала от усталости, но надеялась, что чай придаст ей сил.

Так и вышло; пока она набирала мелочь, чтобы расплатиться с официанткой и оставить немного сверху, ее посетила мысль, что у них с Тедди (и даже у Виолы, хотя для нее это пока не страшно) в жизни год за годом ничего не происходит — им только прибавляется лет. Все идет заведенным порядком. Движется по накатанной колее. Почему бы им не встряхнуться, не отважиться на что-нибудь новое?

— По накатанной колее? — переспросил Тедди, и по его лицу пробежала тень огорчения.

Устроившись в постели с библиотечными книгами и прочими атрибутами домашнего уюта, они потягивали какао — вот она, «колея», подумала Нэнси. Ей вспомнились слова свекрови: «От брака тупеют».

— Не в обиду тебе будь сказано, — добавила Нэнси, но муж, совершенно очевидно, не внял.

Однажды на выходных, незадолго до переезда в Йорк, когда Нэнси доставала из духовки жаркое, ее вдруг перестала слушаться левая рука, и противень вместе с содержимым грохнулся на пол. Должно быть, Тедди услышал шум: прибежав на кухню, он спросил:

— Ты не поранилась?

— Да нет. — Она в расстройстве обводила глазами баранину с картофелем и брызги горячего жира, заляпавшие всю кухню.

— Не обожглась? — встревожился Тедди.