Рус (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Оба всадника поляне. Они привычней к такой жарище. Скандинавы совсем расклеились, даже не помогают, как обычно, сооружать башни, валяются кто в тени наших судов, вытащенных на берег, кто под деревьями на опушке леса, который начинается метрах в трехстах от моря.

- Болгары идут, - сообщает один их прискакавших. – Впереди конница, много очень, а за ними пехота, тоже много.

- Наконец-то! – облегченно произношу я и кричу в сторону наших судов: - Зажигайте сигнальные костры!

- Будем биться? – спрашивает второй гонец.

Никто, кроме нас с Хелги Стрелой не знает о договоре с ромеями, что штурмовать город не собираемся, а только выманиваем армию болгар. Мало ли, вдруг с нами не расплатятся?!

- Будем посмотреть, - на одесский манер отвечаю я.

На берегу загораются три больших костра, расположенных на расстоянии метров сто друг от друга. Дрова в них сосновые, дают много темного дыма. Это сигнал не только нашим воинам, которые от скуки рыщут по окрестностям в поисках добычи или охотятся, но и для ромеев. Три небольших и быстрых дромона вытащены на берег у высокого мыса милях в десяти от нас. Они появились там с неделю назад, после того, наверное, как разведка, а она у ромеев налажена отлично, донесла в Константинополь, что болгарская армия двинулась в сторону Константианы. На этих дромонах должно быть наше вознаграждение.

Они пригребли на следующий день, когда передовые разъезды болгарской армии появились у города, а мы заканчивали погрузку трофеев на свои суда. Один двадцативесельный дромон подошел к дубку и, лихо развернувшись, лег в дрейф в полукабельтове от него. В просторечии его называют хеландией, а арабы – шаландой. С кормы, где толпилось много людей в доспехах и без, начали спускать на воду шлюпку. На куршее стояли воины в доспехах. Судя по смуглой коже и черным бородам, это мардаиты – христиане из Ливии, сбежавшие в Малую Азию от исламского ига и превратившиеся в злейших врагов мусульман. В основном служат в военно-морском флоте или пиратствуют, поощряемые единоверцами-ромеями. На баке у дромона была надраенная бронзовая труба, повернутая к корме и напоминающая ствол пушки, и рядом что-то, что я принял за кузнечные меха. Наверное, это и есть устройство для выплескивания «греческого огня». Мне очень захотелось посмотреть его.

- Сейчас сам приплыву! – крикнул я.

У подветренного борта дубка стоял тузик, на котором я и переправился на дромон. Одет я был по византийской моде, причем в шелка, пусть и без золотого или серебряного шитья, так что не сильно отличался от чиновников, которые должны были передать мне деньги. Их было два: постарше, с короткой и наполовину седой бородой и очень широкой нижней губой, из-за чего казалась обвисшей, и молодой, лет пятнадцать, одетый богаче, ярче, видимо, «блатной» мальчик, прикрепленный к наставнику, чтобы учиться уму-разуму. У их ног на надраенной сосновой палубе лежали шесть кожаных мешка с монетами, видимо, по тысяче в каждом. То есть вначале было по тысяче, а теперь возможны варианты, потому что на всех шести отсутствовали печати, которые ромеи делают сейчас из пчелиного воска, живицы, мела и какого-нибудь красителя. Для золотых монет, как и для важных государственных посланий, используют киноварь, дающую яркий красный цвет.

- Куда делись печати? – первым делом поинтересовался я.

Такой вопрос от варвара не предполагался от слова совсем, судя по тому, как напряглось лицо старшего чиновника, начало краснеть у младшего, а стоявшие рядом воины с разной степенью успешности попытались сдержать улыбку.

- Считаю я очень хорошо, поэтому проверьте еще раз содержимое мешков, чтобы не бросить тень на своего автократора, а я, чтобы не мешать вам, пока пройдусь по дромону, - предложил им.

Мардаиты, стоявшие на куршее и сидевшие на ближних к корме банках, оскалили зубы, которые на фоне смуглой кожи и почти черных губ казались удивительно белыми.

Я подошел к куршее, довольно широкой, два человека разойдутся, заглянул в трюм. Ни сильной вони, ни подтеков на палубе, как будет на испанских галерах, я не заметил. Гребцами были свободные люди, мардаиты. Некоторые, пользуясь паузой, отливали за борт с полубака. Платформы для гребцов подняты над нижней палубой и частично вынесены за борт, почти до аутригера – внешнего продольного бруса, на который опирались весла, благодаря чему в трюме было больше свободного места, и там везли бочки с водой и другие припасы. Гребцы сидели по два человека на банке (на весло). Возле борта – более слабый. На банках, ближних к корме – загребные, самые опытные и выносливые, а на ближних к баку – умеющие работать с якорями. И те, и другие получают больше, чем остальные гребцы. Весла сейчас были закреплены в кожаных петлях, свисающих с куршеи

Мардаиты-морпехи, прижимаясь спиной к перилам куршеи, уважительно пропускали меня. Я одет богато и, к тому же, варанг – морской разбойник, их коллега. Я делал вид, что рассматриваю устройство галеры, но на самом деле меня интересовал сифон для выдувания греческого огня. К сожалению, большая часть механизма была закрыта просмоленной кожей и закреплена веревками по-походному. Поняв это, я сразу пошел в обратную сторону, когда с кормы крикнули, чтобы меня не пропускали на бак. Видимо, испугались, что такой образованный варанг, умеющий считать и даже знающий об обязательном наличии печатей на казенных мешках с монетами, запросто, по внешнему виду, разгадает секрет греческого огня.

За время моей прогулки в мешки вернули все украденные монеты, в чем я и убедился, пересчитав. Выстраивал золотые кругляши на палубе в десять столбиков по десять штук в каждом, а потом сотню отмечал рисочкой, нанося ее гуртом обрезанной монеты на сосновой доске. Порченных монет хватало, но я не стал заморачиваться из-за такой ерунды. Все равно мне достанутся лучшие.

Закончив пересчет, предложил:

- Могу продать рабов, молодых и крепких, по силикве за голову.

Рабов мы захватили столько, что всех не увезем, поэтому упирался я не долго, когда старший из чиновников сбил цену до силиквы за двоих. В итоге он загрузил на три дромона почти полторы сотни человек. Перепродаст их в Константинополе и поимеет столько же, сколько не смог украсть.

После того, как я сообщил Хелги Стреле, что деньги получены, наша флотилия отправилась домой. Кроме дубка, который повез в Херсон непроданные меха и часть добычи, захваченной в окрестностях Константианы, чтобы реализовать их там и загрузиться вином и солью. Хлеб у нас был свой, а эти два продукта, особенно первый, способствовали появлению зрелищ, без которых любому народу никак.

84

Чем приятнее место для жизни, тем обильнее полито кровью. Одно из таких – остров Крит. Восхитительная природа, не слишком жаркое летом, особенно в горах, и тепло зимой. Влаги достаточно, чтобы собирать хорошие урожаи, и море одаривает щедро, если приложить хотя бы немного усилий. В двадцать первом веке Крит будет эталоном «греческого» образа жизни – ленивого, полусонного с утренних до вечерних сумерек и зажигательного от вечерних до утренних. Как понимаю теперь, побывав здесь в разные эпохи, это короткая передышка перед следующим нашествием варваров, которые вырежут большую часть аборигенов, займут их место, чтобы через какое-то время облениться и повторить их судьбу. Сейчас, во второй половине девятого века, здесь Критский эмират, которым правит Абд по кличке Худой, сын завоевателя острова, иберийского пирата Умара Абу Хафса по кличке Толстый, который добрался сюда кружными путями после изгнания из Кордовы и Египта и, высадившись на берег, приказал сжечь все сорок судов, на которых прибыл вместе с соратниками и семьями, чтобы завоевать Крит или погибнуть. Как позже выяснилось, сделал это зря, потому что все двадцать девять населенных пунктов сдались без боя, и пришлось строить новые галеры. Столицей эмирата был город-крепость Хандак (Ров) – предок Ираклиона – получивший свое название в честь широкого и глубокого рва, защищавшего его со всех сторон. Хотя могли назвать и Стеной, потому что куртины были высотой метров восемь и сложены из больших и хорошо отесанных камней, или Башней, которые были метров на пять выше.