Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица

Я уже не понимал, что мне делать дальше — заканчивать «Аризонскую мечту» в Париже, продолжать монтаж фильма, съемки которого были такими тяжелыми, или вернуться в Сараево? В смятении я звонил туда днем и ночью. После первых же беспорядков возле здания Ассамблеи Социалистической Республики Боснии и Герцеговины меня попросили высказаться по этому поводу. Я ответил, что граждане ни в коем случае не должны искать столкновения с JNA, поскольку их позиции слабы и это может оборвать множество жизней. Я пытался донести следующее: не следует играть в партизан и немцев, потому что при таком безумном раскладе сербы, на этот раз вынужденно, оказывались фашистами, а мусульмане — партизанами! Большинство восприняло это как оскорбление, хотя я уверен, что многие разделяли мое мнение, но были вынуждены молчать из-за происходящих событий и постоянного страха. Один эстрадный певец решил отреагировать на мою пацифистскую идею. Но сделал это, не отходя от официальной позиции: он заявил, что следует призывать людей к защите Сараева, а проще говоря, к войне против сербов. А вовсе не к миру любой ценой, в чем, собственно, состояла моя мысль.

— Эмир, нам нужен твой крик, а не шепот! — заявил певец. И моментально стал героем города, в то время как автор «Долли Белл» и «Папы в командировке» ступил на прямой путь «предателя своей страны».

Я твердо решил разделить трагедию своего родного города и купил билет на самолет до Сараева. Но это мое намерение было резко остановлено Зораном Биланом, который позвонил мне на мой парижский номер:

— Дружище, не приезжай сюда, это вопрос жизни и смерти! Тебя здесь завалят.

— Кому это понадобилось меня убивать?

— Патриотам! — в тон мне ответил он.

— Это потому, что в статье в «Monde» я сказал, что Алия Изетбегович — генерал без армии?!

— Не знаю почему, просто не приезжай!

— Но ведь я также выступ ил против тех, кто забрасывает бомбами город!

— Ты отстал от жизни, дружище. Ты ничего не понимаешь. Все давно изменилось. Здесь больше не спорят о том, кто худший — первый, второй или третий. Единственные, кто ни на что не годен, — это сербы. Как в ковбойских фильмах, понимаешь? Даже если то, что говорит Нока, правда: «Не знаю, кто для меня хуже — те, кто на меня нападает, или те, кто меня защищает!»

— И что, у Алии действительно есть армия?

— Забудь ты об этом: есть армия, нет армии… Ни в коем случае сюда не приезжай! Если что-то изменится, я дам тебе знать.

Осквернитель бюста Иво Андрича в Вишеграде получил свою роль в самом начале войны. Это была не такая важная роль, как он надеялся, но достаточная для того, чтобы фигурировать в списке потенциальных «получателей медали». Несмотря на то что он не любил ни сербов, ни партизан, этот Сабанович уже видел себя среди «ветеранов войны». С медалью на груди. Если бы по счастливой случайности его отправили на перевоспитание с обязательным чтением полного собрания сочинений Андрича, думаю, что он взглянул бы другими глазами на миссию, которую поручили ему тутумраци. Он угрожал взорвать дамбу на гидроэлектростанции Вишеграда!

— Я сделаю это, чтобы затопить Сербию до самого Дединье и виллы Милошевича, — заявил Сабанович Радойе Андричу, журналисту ежедневной газеты «Вечерние новости».

В это дело вмешался генерал Куканяц, командующий военным округом Сараева. В своей простонародной манере генерал попробовал образумить возбужденного Сабановича, который утверждал, что хочет взорвать дамбу в отместку за злодеяния, совершенные военизированными частями Аркана в регионе Зворника. В конечном счете к переговорам подключился Алия Изетбегович, и их беседа транслировалась в вечерних новостях.

Президент обращался к Сабановичу ласковым тоном, словно разговаривал с собственным сыном. Но тот продолжал упрямиться и грозил все взорвать.

— Подожди, Мурат, прошу тебя, не надо этого делать, — сказал ему президент. — Пусть пока все остается как есть…

Мы, телезрители, ясно поняли из этой беседы, что, даже если наводнение не произойдет сию минуту, долго ждать его не придется. Возможно, оно произойдет уже предстоящей ночью. Это было похоже на загадочные послания в немых фильмах, где между сценами появляются надписи, сообщающие о грядущих событиях.

Несмотря на настойчивость президента Изетбеговича и его «пусть пока все остается как есть», Сабанович все же спустил часть воды из дамбы Вишеграда. Поскольку его дом был построен в Незуке, населенном пункте, примыкающем к Вишеграду, в своем стремлении наводнить Сербию до самого Дединье и виллы Милошевича этот тип сумел затопить лишь свой собственный дом! Разбушевавшаяся стихия одним махом смела все на своем пути. С невыразимой грустью Сабанович смотрел на свое жилище, которое мощным течением уносило в сторону Сербии. Он вспомнил о предвыборных обещаниях SDA в Фоче, где сторонники Изетбеговича возбужденно кричали, призывая к мести и обещая в случае войны отомстить за каждого мусульманина, убитого сербами на Дрине во время Второй мировой войны. Но те, кто давал эти обещания Сабановичу, сбежали в Сараево, испугавшись сербской армии. И теперь Сабанович стоял один, печально взирая на разлившуюся реку. Обращаясь к Аллаху, он молил о чуде. Он просил высшие силы повернуть реку вспять. А если Аллах не поможет, возможно, с этим справятся американцы?

В конечном счете он тоже сбежал из Вишеграда в Сараево и там продолжил молиться, чтобы Небеса послали ему чудо. Он хотел, чтобы Дрина повернула вспять и принесла его дом из Сербии обратно в Незуке.

Я с нетерпением ждал звонка своего друга Билана из Сараева. Изменилось ли там что-нибудь? Есть ли обнадеживающие новости? Неужели меня могли так быстро вычеркнуть из списка сараевцев?

Надежды растаяли очень быстро. Телефонная связь с Сараевом была прервана, и мне пришлось отказаться от мысли о возвращении в свой родной город. Билан не подавал признаков жизни. И дело было не только в отсутствии телефонной связи. Причина оказалась гораздо трагичнее: мать Билана — Кая — была зарезана на пороге собственного дома в Яйце. Она участвовала в партизанском движении и носила медаль ветерана войны. По утверждению ее сестры, оставшейся жить в Белграде, с Каей расправились члены движения «Белые орлы». Я давно знал, что у последних было мало общего с этими благородными птицами, которых принято ассоциировать с традиционной героической борьбой сербского народа за свободу. Тот, кто убил тетю Каю на пороге ее собственного дома, был всего лишь белой крысой, но не орлом.