В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

Паустовским – почти политический скандал. Но, конечно, Шолохов как писатель больше Паустовского. А как деятель – менее симпатичен. Милейший Константин Георгиевич – типичный „врио“ великого писателя. У нас сейчас этих „временно исполняющих обязанности“ полно во всех областях и помимо литературы. И он невольно стал точкой пересечения интересов, влечений и отталкиваний всех слоев, кому надоела казенщина и официозность. Кроме того, еще это удар по Федину и Леонову, которые, хотя они и очень разные, тоже, так сказать, „государственные писатели“», – записал 3 октября 1965 года Александр Гладков. Очень характерная и интересная запись – «оттепель» уже на исходе, а солнце застоя еще не поднялось.

В итоге премию присудили Шолохову. «За художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время» – такова была формулировка решения Нобелевского комитета о награждении советского литератора, обнародованная 15 октября 1965 года. Строго говоря, шестидесятилетний писатель получил премию за роман, сочиненный почти тридцать лет назад. Запоздалое, но признание. Премия никак не повлияла на Михаила Шолохова: каким он был, таким он после поездки в ноябре 1965 года в Стокгольм и остался. Несущественно, поклонился он королю Швеции Густаву Адольфу VI, вручавшему премию, или нет, важно другое: он оказался первым советским писателем, лично получившим эту премию, потому что Пастернака вынудили от нее отказаться.

Хотя в интервью шведским журналистам Шолохов сказал, что «присуждение ему Нобелевской премии явилось для него в известной степени неожиданностью», с этим трудно согласиться. О большой вероятности получения премии он мог узнать еще летом 1965 года, когда в Москву с дружеским визитом прибыл вице-президент Нобелевского комитета. «В разговоре в Союзе писателей он дал понять, что в этом году Нобелевский комитет, очевидно, будет обсуждать мою кандидатуру. После отказа Жана Поля Сартра (в прошлом году) получить Нобелевскую премию со ссылкой на то, что Нобелевский комитет необъективен в оценках и что он, этот комитет, в частности, давно должен был присудить Нобелевскую премию Шолохову, приезд вице-президента нельзя расценить иначе как разведку. На всякий случай, мне хотелось бы знать, как Президиум ЦК КПСС отнесется к тому, если эта премия будет (вопреки классовым убеждениям шведского комитета) присуждена мне, и что мой ЦК мне посоветует?» (из письма Шолохова Леониду Брежневу, тогда еще первому, а не генеральному секретарю ЦК КПСС, 30 июля 1965 года).

Посоветовали от премии не отказываться. Резолюция на письме Шолохова гласила: «Присуждение Нобелевской премии в области литературы тов. Шолохову М.А. было бы справедливым признанием со стороны Нобелевского комитета мирового значения творчества выдающегося советского писателя. В связи с этим отдел [культуры ЦК ПССС] не видит оснований отказываться от премии, если она будет присуждена». До Шолохова точку зрения ЦК довели: «Тов. Шолохову М.А. сообщено 16.VIII.65. Г. Куницын». Из этих документов следует, что премию Шолохову присудил не Нобелевский комитет, а ЦК КПСС. В Швеции уже давно хотели наградить советского писателя, требовалось лишь согласие ЦК, и оно было получено. Зря шведский журналист Улоф Лагеркрантц в газете «Дагенс Нюхетер» в 1965 году утверждал: «Шведская академия присудила Нобелевскую премию Шолохову скорее по политическим, а не литературным причинам. С тем же успехом премию можно было просто выдать ЦК КПСС». ЦК КПСС невозможно было присудить премию, потому что он сам ее и «присудил», и все потому, что в СССР на короткое время Нобелевский комитет перестал быть «общественной организацией, являющейся инструментом поджигателей войны».

А что Ахматова – расстроилась или обрадовалась успеху Шолохова? 12 ноября 1965 года они с Чуковской были в Комарово: «У Анны Андреевны две радости нынче: первая радость – книжка из березовой коры, прошитая веревкой. На коре выцарапаны ее стихи: „Двадцать первое. Ночь. Понедельник“. Светлое это чудо привез ей кто-то из лагеря… Чудо Анна Андреевна положила мне в раскрытые ладони, а я не то что перелистывать, я дохнуть не смела – но она и не дала, вынула мгновенно у меня из рук и положила в особую коробочку, устланную ватой. „Отдам в Пушкинский Дом“, – заявила она. Да. Эти листки березовой коры почетнее Оксфордской мантии. И Нобелевской премии. И любой награды в мире». Премий много, а такая книга – в одном экземпляре.

Михаил Шолохов узнал о присуждении премии не в Москве, а на охоте на озере Жалтыркуль в 300 километрах от казахского города Уральска. Рыбалка и охота были его страстью. Писатель любил пострелять, особенно в птиц: гусей, уток, куропаток, вальдшнепов. Охота была для него не только одним из главных увлечений в жизни – нередко замыслы будущих книг рождались у Шолохова именно на природе. Быть может, по этой причине Михаил Александрович никогда не был сторонником отношения к охоте как промыслу. Однажды, поехав за очередной добычей, Шолохов вернулся ни с чем. Дело не в том, что он не смог подстрелить ни одной птицы, а совсем наоборот: ему стало их жалко: «Я смотрел и восхищался. Гуси летят над головой в пятнадцати – двадцати метрах, утки тоже близко подлетают. Ружье лежит в стороне. Стрелять не хотелось – птицы, как в курятнике, к охоте не располагает… Перестрелять и съесть все можно, а потом потерянного не восстановишь…» Часто охотился писатель в Западном Казахстане. Охотничья братия любила Шолохова, уважая его за мудрость и мастерство. Как-то раз бывалые люди ему посоветовали: «Михаил Александрович, попробуйте залезть на верблюда, с него стрелять гораздо удобнее: птицы верблюда не боятся, близко к себе подпускают!» Но Шолохов отказался, сказав, что это не охота, а промысел. Это не для него. Никогда не приносил он с охоты и крупных трофеев. Осуждая иных метких стрелков за жадность, писатель говорил: «Хватит безжалостно грабить природу, пора и честь знать!»

Тот знаменательный день вышел удачным. «День 15 октября 1965 года был успешным во всех отношениях. С утра я закончил главу, которая мне тяжело давалась. Потом на охоте двумя выстрелами убил двух гусей. А вечером узнал о присуждении мне Нобелевской премии», – рассказывал писатель. Еще утром в Вешенскую позвонил Ларс Брингерт, собственный корреспондент шведской газеты «Дагенс Нюхетер» в Москве, сообщив радостную весть. Отсюда информация ушла в Уральский обком КПСС, где и разыскали новоиспеченного лауреата. Чтобы Шолохов смог поблагодарить Нобелевский комитет за большую честь, за ним из Уральска выслали трехместный самолет. Текст телеграммы писатель сочинил в кабинете первого секретаря обкома партии, а на вопрос корреспондента «Правды» «Как отражается сам факт присуждения Вам Нобелевской премии на теперешнем укладе Вашей жизни?» Шолохов ответил: «Меня трудно выбить из седла. Работаю, отдыхаю, пью великолепный казахский кумыс, изредка, когда промерзну на охоте,