Массовая литература сегодня - Наталия Николина

Ожидание любви и разочарование превращают южный контекст в искусственную декорацию. Интонации и штампы жестокого романса наполняются легкой иронией:

Там, в кипарисовой аллее,Закат украсил летний зной.Вы о любви, слова жалея,Молчите пристально со мной.

И прилетают альбатросыМолчанье наше нарушать.

Сидеть в тени за чашкой кофеХоть вечность с вами я хочу.У вас такой прекрасный профиль,А про анфас я промолчу.

Иронию поддерживает поэтический штамп, оттеняющий образ неразделенной любви:

Зачем, зачем привычного покояВ закатный час меня лишили вы?

2. Сильные контекстные партнеры – слова и словосочетания с семами «экзотическое», «далекое» (банановая страна, райские птицы, пальмы, мулатка) создают впечатление «не нашего» юга. Оппозиция светлый север – жаркий юг усиливает притяжение противоположностей: Мы с тобой– два разных полюса. Достоверность изображаемого не всегда абсолютна:

Там, где пальмы в небо стрелами,Птицы райские звенят,Там девчонка загорелаяТы с ума свела меня.

Мы с тобой – два разных полюса —Светлый север, жаркий юг.О любви я сразу понял все,Лишь тебя увидел вдруг.

Моя мулатка, мулатка-шоколадка,Ребенок милый солнца и волны.Но почему мне так в твоих объятьях сладко,В лучах банановой страны?

Не вполне ясно: мулатка — это «потомок от смешанного брака представителя европейской расы и негра» (исп. mulato) или же «дочерна загоревшая девушка белой расы» (девчонка загорелая).

3. Сильные контекстные партнеры ключевых смыслов – номинации деталей романтического ужина: хрустальный бокал, бокалы, вино, свечи, зеркала:

Плесните колдовстваВ хрустальный мрак бокала.В расплавленных свечахМерцают зеркала;

А в бокалах золотились брызгиКрепкого вечернего вина.

4. Сильные контекстные партнеры – номинации, романтизирующие «галантное» историческое прошлое: вельможи, кавалеры, дамы, кринолин, канделябры, свечи… Вместе с тем в тексте, который приводится ниже в сокращении, встречаются элементы, нарушающие цельность романтической картины. Это проявляется в неточности лексической сочетаемости: всевозможные вельможи (вельможа — в старое время: ‘знатный и богатый сановник, т. е. крупный сановник, занимающий высокое положение’; всевозможный — ‘самый разнообразный’). Сановничество не предполагало большого разнообразия.

Кавалеры, вздыхающие о женщинах (не о дамах), скорее, думают о плотском, а не о возвышенном, романтическом.

Слово корсет (‘широкий упругий пояс, охватывающий торс под платьем, стягивающий талию’) относится к группе имен, обозначающих предметы нижнего белья, и не может быть признано полноправным членом ряда номинаций, воссоздающих картину романтизированного прошлого.

Агрессия вещного мира входит в противоречие с романтическим пафосом. Неточность лексического отбора и лексической сочетаемости нарушает образную целостность. Это свидетельствует о неотшлифованности плана выражения:

Всевозможные вельможиЗамирали в менуэтах.Кринолины дам роскошноВ такт качали силуэты,И как сабли в тонких ножнах,Они прятались в корсетах.

В канделябрах меркли свечи,Пели звуки клавесина…

Засыпая, кавалерыТам о женщинах вздыхали…

5. Сильные контекстные партнеры – номинации персонажей волшебных сказок. Например: фея, эльф (стихотворение «Фея»), Романтическая интонация охватывает описание чувств эльфа к грациозной фее:

Фея знала свое делоИ, летая в небесах,Днем и ночью то и делоСовершала чудеса.

Эльф надменно-несерьезныйКак-то мимо пролетал.Танец феи грациозный,Пролетая, увидал.

Увидал цвет глаз кофейный,Взмах прелестнейшей из рук,И узнать – кто эта фея,Поручил он паре слуг.

Слуги были корифеи —Два прелестнейших пажа.Полетели вслед за феей,В поднебесии кружа.

Фея лилии коснулась,Что-то нежное шепнув,Тут же лилия проснулась,Зелень листьев распахнув.

– Ах, вы фея пробужденья! —Слуги впали в реверанс, —В не любивших от рожденья,Пробудили чувства в нас.

Эльф-красавец очарован,Наш любимый господин.Вы скажите только слово,Он без вас умрет один.

– Он хорош, – сказала фея, —Я не стану отрицать,Я люблю копить трофеи —Покоренные сердца.

Фея сделала движенье,Разбудила мотылька.– Да, я фея пробужденья,Но сама я сплю пока.

Поддерживают волшебный романтический сюжет образы полета (летая в небесах, в поднебесии кружа, пролетал, полетели, взмах, мотылек), изысканности и красоты (танец феи грациозный, цвет глаз кофейный, взмах прелестнейшей из рук, лилия проснулась, фея пробужденья), нежности (что-то нежное шепнув, пробудили чувства в нас, очарован).

Намеренное приземление высокого способствует созданию аналогии небесного и земного: то и дело совершала чудеса, слуги, поручил, копить трофеи.

Можно заметить отдельные неточности в выборе слов и случаи неубедительной образной конкретизации:

Пара слуг (слово пара в значении ‘два однородных предмета’ употребляется только с неодушевленными счетными существительными: пара чулок, пара ботинок)',

Слуги были корифеи — неуместно употребление слова корифей (‘выдающийся деятель на каком-либо поприще’: корифей науки)-,

Слуги впали в реверанс. Реверанс — ‘почтительный поклон с приседанием’: сделать, встать, присесть — глаголы, сочетающиеся с данным существительным. Поскольку глагол впасть обладает отрицательной коннотацией (‘прийти в какое-нибудь неприятное, тяжелое состояние’), оценочные словарные смыслы не исчезают при сдвиге значения.

Отмеченные средства препятствуют целостности восприятия изящного.

Вербальный контекст поддерживает общность ментальноценностных предпочтений автора и адресата. Покажем это на примере использования одной группы номинаций вещного мира.

Одежда как эстетически ценностный объект. Л. Рубальская, будучи носителем советской культуры, хорошо понимает ценностные предпочтения женщины, живущей в условиях дефицита товаров первой необходимости. Для советской женщины особым ценностным объектом была красивая одежда. Например, свадебное платье можно было купить или заказать в салоне для новобрачных, но лишь при наличии специального удостоверения, выданного загсом. Большим дефицитом была импортная одежда – в основном из Польши, Восточной Германии, Югославии. Кроме того, скромная зарплата не позволяла женщине приобретать даже доступную для потребителей повседневную одежду. Все это обусловило устойчивое отношение к одежде как эстетически ценностному объекту.

Специализированный ценностный объект – свадебное платье. Оно украшает невесту, делает ее незабываемо прекрасной:

Быть ли мне твоей невестойВ платье свадебномИли плакать, вспоминая о тебе.

Свадебный наряд – мечта, которая далеко не всегда сбывается:

Белый свадебный нарядЯ в мечтах примерила.Откровенно говоря,Я тебе поверила.

В данном случае белый — цвет мечты, а обозначение вещи – органический элемент романтического контекста.

Если словосочетание свадебное платье может употребляться и без признакового конкретизатора, так как соответствующие детали можно домыслить, слово платье получает общий конкретизатор или детализатор: Я надела красивое платье — ‘нарядное, подчеркивающее стройность фигуры, делающее женщину привлекательной’. Ср.: