Избранное - Михаил Шевченко

В двери Петр Федотович снимает фуражку, поправляет пятерней лохматые седые волосы. Через плечо — фотоаппарат. Тоже как всегда.

— Вы готовы, Михаил Петрович?

— Да, выхожу!

Из кухни выглядывает рыжий гномик. Ему непременно надо знать, кто пришел.

За рулем «Москвича» Глеб, сын Петра Федотовича. У него «Москвич» еще первого выпуска. Заваленный сумками, свертками, удочками, он уютен, как шкатулка.

Петр Федотович усаживается впереди, рядом с Глебом, я — на заднем сиденье, среди поклажи, и мы трогаемся.

Излюбленное место, куда чаще всего ездят отец и сын, — это озеро Чистое. С улицы Советской мы сразу же сворачиваем на Рассказовское шоссе, переезжаем мост через Цну и мчимся по асфальту. Едем молча, думая каждый о своем. Я все еще припоминаю день с его заботами. Как бы желая поскорее отвлечь меня от раздумий, к дороге поближе подступает лес. Прямо к шоссе выбегают березки, машут ветвями; сосны — высокие и прямые — заставляют поднимать глаза к небу. А небо чистое, предвещает хорошую погоду.

Глеб ездит спокойно. Такую езду любит Петр Федотович. Сам он все делает обстоятельно и не торопясь.

Справа меж стволов деревьев мелькают голубые постройки пионерского лагеря.

— А я ведь помню, — говорит Петр Федотович, — когда мы здесь охотились на глухарей. Дивные, знаете ли, были охоты!..

Он на секунду умолкает и уже совершенно другим голосом — в нем и сожаление, и вздох облегчения:

— Тогда я еще стрелял дичь… Да…

И снова надолго умолкает.

Чем дальше уезжаем мы от города, тем ощутимее свежесть воздуха.

Проехав километров пятнадцать, резко сворачиваем влево. Въезжаем в лес.

— Ты не ошибся в повороте? — спрашивает у Глеба отец. — Башню мы не миновали?

— Нет, папа. Все правильно.

Значит, Петр Федотович не следил за дорогой. Он думал о чем-то своем. Может быть, припоминал молодость? Было время, эти места он исходил пешком, с ружьем за плечами. Охотиться перестал после войны. Не мог…

Проезжая здесь, Петр Федотович невольно припоминает особенности каждого оврага, каждой поляны, березняка, ельника.

— Давай, Глеб, остановимся. Вблизи дороги тут было множество белого гриба.

Выходим из машины. Петр Федотович глубоко вздыхает и смотрит на меня. Каков, мол, воздух, а?

И правда, дышится легко и свободно.

Глеб открывает капот, охлаждает мотор. По песку все же ехать трудновато. Закипает вода в радиаторе.

Мы с Петром Федотовичем удаляемся в лес и расходимся.

— Только, пожалуйста, далеко не уходите, — советует он покровительственным тоном. Ему нравится так говорить со мной, хотя он всячески старается, чтобы этот тон его был незаметен, и я делаю вид, что не замечаю его. Я знаю доброе отношение ко мне Петра Федотовича, и тон его принимаю как заботу.

Мы гуляем с полчаса. Это так хорошо. Между сосен воздух суховат, улавливается настой хвои. А чуть к березам — пахнет грибами.

Распахиваю ворот рубашки, дышу всей грудью.

Возвращаюсь к машине. Глеб сидит на обочине и курит.

— Ты тут бы хоть не курил, — говорю ему.

— Вот тут-то и покурить! — улыбается Глеб. — Где же еще можно  т а к?

Слышится потрескивание сучьев в глубине леса. Вскоре появляется Петр Федотович.

— Ну, грибов не нашли? — спрашивает он и по-детски нетерпеливо ждет — ждет отрицательного ответа.

— Нет, не нашел, — говорю я и тотчас улавливаю на лице Петра Федотовича удовольствие.

— А я нашел! — Он вынимает руки из-за спины и протягивает мне огромный белый гриб. Глаза его горят мальчишеским озорством. «Эх вы, молодые! Старик вам еще не то выдаст!..» — Нашел на прошлогоднем месте. Помнишь, Глеб, недалеко от того муравейника, под сосной? А сосна погибает, уже почернела…

Держу гриб. Нюхаю.

— Грибом и пахнет, — говорю смеясь.

— Пахнет роскошно! — восклицает довольный Петр Федотович. — Знаете, кажется, мне удалось хорошо сфотографировать муравейник. Освещение хорошее.

Дальше спускаемся к забытому кордону. Дорога песчаная. «Москвич» буксует. Раза три выходим из кабины и подталкиваем его. Глеб иногда съезжает с дороги и едет между деревьев.

На старом кордоне пустынно. Сиротливо стоят одичалые, посиневшие от старости бревенчатые избы.

— Тут восточней немного, — вспоминает Петр Федотович, — совершенно великолепный родник. И видно, как он бьет. Как пульс.

За кордоном начинается осинник. Становится сразу мрачнее — исчез свет белокорых берез.

— Приостанови на последнем повороте. Покажем чудо природы, — говорит Петр Федотович.

— А-а, — что-то припоминает Глеб, — это надо!

Я привык к сюрпризам Петра Федотовича. Он так знает лес, как, может быть, только одна Шура. Но к знанию должен быть еще и глаз. Надо уметь видеть.

Мы выходим у поворота к ельнику. Шагах в двадцати от дороги я сразу замечаю присевшего зайца — серый прижух и сидит. Замедляю шаг, поворачиваюсь к Петру Федотовичу, а он восхищенно глядит на меня.

— Увидели? Молодцом!

Мне лестна его похвала. И самому хорошо оттого, что увидел причуду природы. Заяц этот — старый осиновый пень. Природа так обработала его, что получился житель здешних лесов.

Петр Федотович щелкает фотоаппаратом.

— Скоро разрушится. Или какой-нибудь шалопай развалит. А у меня он останется.

— Можно сделать фотоэтюд для газеты, — говорю я. — И подпись к нему. Для воскресного номера. А одну фотографию мне на память.

— Пожалуй, — соглашается Петр Федотович.

Свернув влево, подъезжаем к большому бревенчатому дому. По правую сторону распахнулось озеро. К нему подступают деревья. Некоторые вошли в воду. По озеру островки, рядом чернеют пни, наискось отражаясь в воде. Над озером мечутся крачки. Их крик мне сейчас не кажется тоскливым. От озера идет благостная прохлада. Ветерок, уже на затишке, шевелит вершины могучих сосен. Они отвечают ему приветливым шумом.

Мельком оглядываю двор. Возле дома стоит обшарпанная печка, — у нас такую называют горнушкой. Под рябиной сложены слеги. Рядом стог сена. А слева от тропы к озеру вкопаны большой темный стол и лавки возле него.

Из сарайчика за крыльцом выходит Шура — невысокая женщина лет тридцати пяти. В темной кофточке, в темной широкой юбке с фартуком поверху, босая.

— А-а, Петр Федо-о-отович! — обрадован но тянет она. — Давне-е-енько не бывали…

Она вытирает руку о фартук и протягивает старому знакомцу. Я тоже пожимаю ее руку, чувствуя мозоли ее.

Гостинцы Шуре преподносит Глеб. Она сдержанно и смущенно принимает их. Но видно, что рада. От кордона до сельского магазина не близко, так что за продуктами не наездишься. Да и выбор там — не разгуляешься.