Полет мотылька - Алексей Калугин

– Да, и вот еще что! – услышал он за спиной голос Шпета. – В комнате, которая вас интересует, никто никогда не жил!

– Я знаю, – на ходу бросил через плечо Геннадий Павлович.

Он ожидал, что после этого Марк Захарович, хлопнув дверью, удалится в свою комнату. Но позади было тихо, – Шпет стоял в дверях и смотрел Геннадию Павловичу в спину. Геннадий Павлович чувствовал его взгляд и почему-то боялся обернуться. Тело его начала бить нервная дрожь. Что-то было не так, что-то не укладывалось в рамки обычного мировосприятия Геннадия Павловича Калихина, безработного, проживающего в большой коммунальной квартире. Но что именно, он понять не мог. Руки у него дрожали так, что он не сразу попал ключом в замочную скважину. Когда же ему наконец удалось открыть дверь, Геннадий Павлович едва ли не вбежал в комнату, с размаха захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Минуты две он стоял и слушал, как в груди колотится сердце. Удары были не очень частыми, но настолько сильными, что казалось, с каждым из них сердечная мышца ударяется о ребра. Когда сердце немного успокоилось, Геннадий Павлович отошел от двери, бросил ключи на стол и сел на кровать. Наклонившись вперед, он обхватил голову руками и замер в таком положении. Геннадий Павлович не знал, чего он ждал. Он не знал, что должно было произойти для того, чтобы вывести его из состояния ступора. Ничего не произошло. И какое-то время спустя Геннадий Павлович сам пришел в себя. Прежде всего он подошел к окну и распахнул оконные створки. Вместо прохлады с улицы в комнату ворвался прогорклый жар, наполненный запахами автомобильных выхлопов и вонью гниющих отходов из переполненных мусорных баков, что стояли внизу во дворе. Гроза, собиравшаяся обрушиться на город, прошла стороной, не оставив даже мокрых пятен на сером асфальте. Нужно было сделать что-то очень важное, но нестерпимые духота и зной превращали голову в медный котел, по которому какой-то малолетний бездельник без устали колотил палкой. Геннадий Павлович стянул через голову влажную от пота рубашку и кинул ее на кровать. Обхватив себя руками за плечи, он обвел взглядом комнату, чужую комнату, в которой, если верить воспоминаниям, он прожил несколько лет. Вместе с человеком, которого он считал своим сыном. Взгляд Геннадия Павловича остановился на приоткрытой дверце шкафчика, из которого вчера вечером Артем доставал свои документы. Там же лежал и паспорт Геннадия Павловича, – постоянно он носил в кармане только карточку безработного. Медленно, словно чего-то боясь, Геннадий Павлович протянул руку и, зацепив кончиками пальцев, шире открыл дверцу шкафа. Паспорт лежал на обычном месте, рядом с новенькой керамической сахарницей, которой ни он, ни Артем никогда не пользовались. Геннадий Павлович взял паспорт двумя пальцами за уголок и, сделав шаг назад, присел на подоконник. Прежде чем открыть паспорт, Геннадий Павлович внимательно осмотрел обложку. Бордовый дерматин, уже изрядно затершийся, с выдавленным изображением двуглавого орла, довольно-таки неказистого на вид, и два слова – «РОССИЯ» и «ПАСПОРТ». То, что паспорт оказался старого образца, еще советский, Геннадия Павловича не удивило, – он помнил, что так и не удосужился поменять его на новый. Сейчас его интересовала вторая страница, на которой были проставлены дата и место рождения. Взглянув на запись, сделанную аккуратным канцелярским почерком, Геннадий Павлович несколько раз быстро сморгнул, как будто в глаз попала соринка. Еще раз взглянув на запись, он хмыкнул, закрыл паспорт и кинул его на стол. Бросок вышел неудачный – скользнув по столу, паспорт упал на пол. Геннадий Павлович даже не наклонился, чтобы поднять его. Он сидел на подоконнике, положив руки на колени, опустив голову и чуть покачивая ногами. Он окончательно потерялся и теперь уже не знал, что делать. Судя по записи в паспорте, Геннадию Павловичу Калихину, каковым он себя считал, было пятьдесят два года.

Голова разламывалась от боли. Геннадий Павлович редко принимал лекарства и не имел представления, имеется ли в доме что-нибудь обезболивающее. Но он знал, что где-то в шкафчике должна стоять металлическая коробка из-под халвы – импровизированная аптечка. Геннадий Павлович тяжело слез с подоконника, подошел к шкафчику и распахнул створку, которая обычно закрывалась сама собой. Шкафчик был разделен на три полки. Коробка с лекарствами стояла на нижней, задвинутая в самый дальний угол. Чтобы достать ее, Геннадий Павлович принялся снимать с полки и переставлять на подоконник различные мелкие предметы, по большей части совершенно ненужные, но почему-то сопровождавшие человека едва ли не на протяжении всей жизни: пластиковая прозрачная коробка с оторванными пуговицами, фарфоровая фигурка клоуна в красном колпаке, деревянная ложка, расписанная под хохлому, пачка старых квитанций, перетянутая черной резинкой, деревянная подставка с портретами Гагарина и Королева под три авторучки, которые давно уже были потеряны, пластмассовый олимпийский мишка… К тому времени, когда Геннадий Павлович добрался до коробки с лекарствами, на полке почти ничего не осталось – лишь пара катушек ниток, да какие-то пожелтевшие газетные вырезки с разлохмаченными краями. Геннадий Павлович приподнял коробку за край и потянул к себе. Но то ли ухватил он ее не очень удачно, то ли коробка оказалась тяжелее, чем он предполагал, то ли пальцы у Геннадия Павловича дрожали, только выпала коробка у него из руки и глухо ударилась о полку. Звук показался Геннадию Павловичу странным. Настолько, что, забыв на время, за чем он, собственно, забрался в шкафчик, Геннадий Павлович принялся изучать нижнюю полку. Для начала он постучал по ней согнутыми пальцами. Звук был глухой, деревянный – самый обычный, если бы не надтреснутое дребезжание, которое слышалось всякий раз в конце удара. Стукнув по полке еще раз, Геннадий Павлович установил, что звук доносится слева, с того места, где полка прилегает к боковой стенке шкафчика. Чтобы рассмотреть все как следует, Геннадию Павловичу пришлось снять с полки последнее, что на ней оставалось, включая коробку с лекарствами. Сделав это, он принялся ощупывать пальцами планку, закрывавшую щель между полкой и стенкой. Планка прилегала не плотно, и в конце концов Геннадий Павлович просто поддел ее пальцем и потянул вверх. Планка почти не сдвинулась с места, но зато полка выдвинулась вперед сантиметров на десять. В глубине шкафчика, у дальней стенки открылась ниша, глубиною всего в несколько миллиметров. Сунув руку, Геннадий Павлович достал из нее паспорт и сложенный вчетверо лист белой бумаги. Паспорт был точно такой же, как и тот, что валялся на полу, – старого образца, только без обложки. Судя по записи, сделанной на первой странице, принадлежал паспорт ему – Калихину Геннадию Павловичу. Только этому Калихину не так давно исполнилось тридцать девять лет от роду. Поистине было от чего сойти с ума.