Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

Мы не одни в космосе. Изредка мы получаем весточки от ближайших соседей; с базы на Тритоне или с какого-нибудь исследовательского корабля. Но Тритон, вместе с Нептуном, далеко от нас — сообщение идет три недели. А у исследовательского корабля мало энергии, хотя он от нас в пятидесяти световых часах. Не похоже на дружескую болтовню через садовую ограду.

И я играю в шахматы с нашим корабельным компьютером.

На пути к облаку Оорта особенно нечего делать, кроме игр: к тому же это позволяет не принимать участие в Войне Двух Женщин, которая постоянно свирепствует на нашем маленьком корабле. Своего тестя я могу выдержать, если нужно. Он держится обособленно, насколько это возможно в четырехста кубических метрах. Но не всегда выношу двух его сумасшедших дочерей, хотя люблю их обеих.

Все это было бы легче выносить, если бы у нас было больше пространства, говорю я себе, но невозможно выйти погулять вокруг квартала, чтобы успокоиться, если ты на космическом корабле. Иногда короткая вылазка наружу, чтобы проверить состояние боковых грузов, и тогда можно осмотреться; Солнце все еще самая яркая звезда в своем созвездии, но Сириус перед нами ярче, и Альфа Центавра, сбоку и ниже эклиптики, тоже. Но это всего лишь час, и назад в корабль. Не очень роскошный корабль, предназначенный для не более чем шестимесячного полета. А мы сидим в нем взаперти уже три с половиной года. Бог мой! Мы, должно быть, сошли с ума, когда соглашались. Что хорошего в нескольких миллионах долларов, когда спятишь.

С нашим корабельным мозгом ужиться легче. Играя в шахматы с наушниками на голове, я могу отключиться от Ларви и Джанин. Имя мозга Вера, это моя выдумка и ничего общего не имеет с ее полом. И с ее правдивостью. Я так запрограммировал ее, что иногда она может пошутить. Когда Вера поддерживала связь с большими компьютерами на Земле, она была очень, очень умна. Но теперь она не может этого делать, потому что сигнал идет двадцать пять суток, и теперь она очень, очень глупа…

— Пешка на поле е4, к королевской ладье, Вера.

— Спасибо… — Долгая пауза. Она проверяет, с кем говорит, и что я сделал… — Пол. Слон берет коня.

Я обыгрываю Веру в шахматы, когда она не мошенничает. Как она мошенничает? Ну, вначале я выиграл у нее партий двести. Потом она одну. Я опять выиграл пятьдесят, она одну. В следующие двадцать партий мы шли наравне, а затем она начала у меня все время выигрывать. Пока я не понял, как она это делает. Она передавала позиции и планы большим компьютерам на Земле, а в перерывы — Пейтер или одна из женщин часто отрывали меня — получала от Нижней Веры анализ своих планов и предложения по усилению игры. Большие машины сообщали Вере, какой может быть моя стратегия и как ей противостоять: и когда Нижняя Вера догадывалась правильно, корабельная Вера меня побеждала. Я не пытался ей помешать. Просто перестал делать перерывы, а потом мы улетели так далеко, что ей невозможно стало получать помощь, и я снова начал выигрывать все партии.

Шахматы — единственная игра, в которую я выигрывал за эти три с половиной года. У меня нет никакой возможности выиграть что-то в большой игре между моей женой Ларви и ее четырнадцатилетней сводной сестрой Джанин. Старый Пейтер оказался между ними, Ларви старалась быть матерью Джанин, которая постаралась стать врагом Ларви. И преуспела. И не одна Джанин в этом виной. Ларви немного выпивала — таким способом она избавлялась от скуки — и обнаруживала, что Джанин пользовалась ее зубной щеткой или что Джанин выполнила приказ и очистила помещение для приготовления пищи, но органику не бросила в утилизатор. И тут начиналось. Время от времени они пускались в ритуал женской беседы, прерываемой взрывами.

— Мне не нравятся твои синие брюки, Джанин. Хочешь, я распущу их по шву?

— Значит, я толстею, вот что ты хочешь сказать. Но это лучше, чем напиваться до одурения! — и снова на уровне выдирания волос. А я отправляюсь играть в шахматы с Верой. Это единственное безопасное занятие. Всякий раз, стоило мне вмешаться, как я немедленно добивался успеха; они объединялись против меня: «Проклятый мужской шовинист! Почему не вымыл кухню?»

Странно, но я их обеих люблю. По-разному, конечно, хотя с Джанин бывает и в этом смысле трудно.

Нам говорили, что нам предстоит, когда мы подписывались на участие в полете. Кроме обычных длительных психиатрических занятий, все мы четверо немало времени провели перед полетом с психоаналитиком, и в целом его советы сводились к тому, что «нужно как можно больше стараться». Оказывается, в процессе воссоздания семьи мне придется научиться ее возглавлять. Пейтер стар, хотя он биологический отец. Ларви не относится к типу домохозяек, чего и следует ожидать от бывшего пилота Врат. Значит, я; психоаналитик об этом говорил очень определенно. Но только не сказал, как это сделать.

И вот я, сорока одного года, во многих миллионах километров пустоты от Земли, далеко за орбитой Плутона, примерно в пятнадцати процентах от плоскости эклиптики, стараюсь не стать любовником своей золовки, стараюсь мирно жить со своей женой, стараюсь поддерживать перемирие с тестем. Это большие проблемы, с ними я просыпаюсь каждый раз, когда мне позволяют уснуть. Чтобы забыть о них, я начинаю думать о двух миллионах долларов, которые получит каждый из нас после завершения полета. Когда даже это не помогает, я начинаю думать о важности полета не только для нас, но для каждого живущего человеческого существа. И это правда. Если у нас получится, мы спасем большую часть человечества от голодной смерти.

Это, очевидно, важно. Иногда даже кажется важным. Но именно человечество затолкало нас в этот душный концентрационный лагерь как будто навсегда. И иногда бывают времена — знаете? — когда я даже надеюсь, — что оно умрет с голоду.

День 1283. Я только проснулся и услышал деловитое гудение и потрескивание Веры; так она ведет себя, принимая сообщения. Я отстегнул удерживавшую меня простыню и выскочил из нашего помещения, но старый Пейтер уже висел перед принтером.

Он хрипло выругался. «Gott sei dämmt! Перемена курса». Я ухватился за поручень и придвинулся, чтобы посмотреть, но Джанин, деловито рассматривавшая в зеркало щеки в поисках угрей, успела раньше меня. Она просунула голову перед Пейтером, прочла сообщение и с отвращением отлетела. Пейтер с минуту жевал губами и потом свирепо сказал: «Это тебя не интересует?» Джанин слегка пожала плечами, не глядя на него.

Вслед за мной из нашего помещения вышла Ларви, застегивая молнию на брюках. «Оставь ее в покое, папа, — сказала она. — Пол, оденься». Лучше послушаться ее, к тому же она права. Лучший способ держаться подальше от Джанин — это вести себя по-пуритански. К тому времени, как я выудил шорты из клубка простыней, Ларви уже прочла сообщение. Разумно: она наш пилот. Она с улыбкой взглянула на меня. «Пол! Нам предстоит коррекция в течение одиннадцати часов. Может быть, последняя! Отойди, — приказала она Пейтеру, который все еще висел у терминала, и начала работать с расчетными ключами Веры. Посмотрела, какие траектории образуются, нажала кнопку принятия решения и сказала: — Семьдесят три часа восемь минут до прибытия!»