Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

Ставший абсолютным командующим армией Аспар не имел никаких сомнений насчет того, к какому исходу клонится битва. Будь силы равны, римляне без труда одержали бы в сражении победу. Но, имея огромное численное превосходство, гунны продолжали выставлять на поле боя все новых и новых людей, не обращая внимания на огромные потери. Тем не менее, наблюдая за тем, как усыпанная трупами врагов теснина все более и более принимала вид, какой бывает у засеянного яровой пшеницей поля после ливневого дождя с градом, Аспар чувствовал мрачное удовлетворение. Битву гунны, возможно, и выиграют, но то будет пиррова победа. Ясно было, что, потеряв десятки тысяч отборных воинов убитыми, варвары еще не скоро придут в себя.

Ожесточенный бой шел до самых сумерек. К тому времени римский строй сжался до узкой ленточки, состоявшей всего из двух шеренг, но продолжал держать позиции. С наступлением темноты гунны отошли. Погрузив раненых на обозы, покинули поле битвы и римляне, строевым шагом ушедшие на восток. Они потеряли все numeri и большинство легионов: стобенсийскую конницу, дафнийских баллистариев, сарацинскую конницу, Первый и Второй Исаврийские легионы и многих-многих других. В живых осталась лишь малая часть войска, но дух ее остался несломленным, — восточные солдаты остановили гуннов, оставив о себе такую память, что Аттила, должно быть, хорошенько подумает, стоит ли ему вновь воевать с римской армией.

На следующий день Аттила с тяжелым сердцем осмотрел поле брани. Сам он участия в битве не принимал; он планировал, сражались другие. Потери со стороны гуннов были огромными — гораздо большими, нежели в Толозе. Находясь на грани отчаяния, Аттила спросил себя впервые в жизни, можно ли вообще победить римлян, по крайней мере — восточных. Похоже, их слишком много, они хорошо организованны, города их окружены мощными стенами. Когда во главе их встают сильные личности, у них тут же появляются новые силы и боевой настрой. Возможно, к ним вновь вернулись те качества, во многом благодаря которым Рим и стал когда-то великой державой.

Что, если его жизнь, несмотря на всю его славу и завоевания, окончится неудачей? В своих мечтах о Великой Скифии он дотянулся до звезд, но удержать их не сумел. А теперь, похоже, начинает таять, как снег весной в горах Кавказа, и непобедимость Аттилы-воина. У китайцев есть поговорка: «Тот, кто ездит на тигре, не должен слезать с него, не то тигр разорвет седока на части». Он-то сейчас как раз и ездит на тигре — своем народе. Пусть он стал стар и устал, другого пути, как продолжать вести своих людей выбранным им курсом — дорогой грабежей и убийств, — у него нет. Даже если дорога эта в конечном счете приведет к его и их краху.

— Что теперь, друг? — спросил Ареобинд у Аспара, когда с тем, что осталось от армии, они подошли к восстановленным стенам Константинополя.

— Теперь мы переждем бурю, — ответил новый магистр армии с мрачной улыбкой. Иллюзий он не питал: Аттила вряд ли простит Восточной империи ту безрассудную смелость, с которой римляне ввязались в бой с гуннами, как не забудет он и того, что в этом сражении его войско понесло значительные потери. Конечно, Восток наберет новую армию, как это сделал Рим после Канн, но на это уйдут месяцы. Они же должны быть готовы сдержать новый натиск Бича Божьего уже в самом ближайшем времени.

Побитые, но гордые остатки огромной армии, покинувшей Маркианополь всего две недели назад, вошли в столицу через Адрианопольские ворота и были встречены высыпавшей на улицы города громадной людской толпой, приветствовавшей их как героев: весть об их противостоянии Аттиле уже достигла Константинополя. Проницательные и непокорные, горожане знали, чем они были обязаны этим людям и их командирам. Пусть император пережидал национальный кризис в своем дворце, а его главный советник Хрисафий думал лишь о личной выгоде, — с людьми калибра Аспара, Анатолия и Константина кораблю государства не страшны были ни подводные рифы, ни опасные течения.

Той ночью Аспар видел сон: по Мезе, вдоль которой рядами стоят облаченные в траур жители Константинополя, мимо пяти огромных форумов, мимо ипподрома и большой площади Августеума, движется, по направлению к храму Святой Мудрости, похоронная процессия; открытый гроб стоит на мраморном катафалке, снабженном табличкой «Theodosius».

Проснувшись, он долго не мог прийти в себя. Видение было столь реальным, столь живым, что походило скорее на воспоминание, чем на сон. Аспар пытался выбросить его из головы, но оно возвращалось снова и снова. Что это было — знамение ли, предупреждение? Аспара вдруг бросило в озноб: он увидел третью возможность. Увещевание? Мозг его отказывался принять эту мысль. Он не изменник; на протяжении всей своей жизни он был верным слугой императора и продолжит таковым оставаться и далее. Но часть его мозга — часть Кассия, иронично подумал Аспар, — казалось, спрашивала: «Но если император недостоин престола, не следует ли выказать верность империи?». Так и начался в его голове диалог между «Брутом» и «Кассием»: Кассий утверждал, что устранение нынешнего императора приведет к процветанию государства; аргументы же Брута зиждились на том, что всеми своими прошлыми бедами Римская империя «обязана» тщеславным полководцам, пробиравшимся к трону через реки крови.

Со временем, после продолжительных ментальных дебатов, Аспару открылась чистая правда. Пока жив Феодосий, Восточная империя не перестанет платить дань гуннам — постыдное унижение, которому не станет себя подвергать ни одно уважающее себя государство, особенно если государство это является преемником величайшей цивилизации за все годы существования мира, а подать вымогает племя невежественных варваров. А Феодосию нет еще и пятидесяти; он может прожить еще двадцать, даже тридцать лет. Но если он, Аспар, ускорит смерть Феодосия и сам заявит права на императорский пурпур, его осудят как очередного обагрившего себя кровью узурпатора, арианина и варвара в придачу, мотивированного эгоистичными стремлениями — так недалеко и до гражданской войны. Нет, престол должен отойти к человеку прославленному, с незапятнанной репутацией; к человеку, с чьей кандидатурой будут согласны сенат и консистория; к человеку, чьи поступки никем не будут рассматриваться исключительно с позиций его собственных амбиций; к человеку безупречно честному, храброму и принципиальному. Возможно ли, что есть люди, обладающие подобным набором добродетелей? Да, и с одним из них Аспар знаком лично. «Сегодня же с ним свяжусь», — решил полководец.

Кассий одержал победу над Брутом.

Глава 39

Мы остановились немного выше реки на чистом месте, так как весь берег был покрыт костями убитых на войне.

— «После битвы на реке Ут, в которой гунны хоть и победили, но понесли серьезные потери, Аттила появился перед стенами Константинополя. Здесь он задерживаться не стал; очевидно, завидев эти огромные и неприступные укрепления, он убедился, что осада столицы станет лишь напрасной тратой времени. Вместо этого Бич Божий обрушил всю свою языческую ярость на диоцезы Фракии и Македонии, круша — без сопротивления и без пощады — все на своем пути, от Геллеспонта до Фермопильского перевала. Наиболее хорошо защищенные города, вроде Гераклеи и Адрианополя, устояли, но семьдесят других были полностью разрушены: Маркианополь, Фессалоники, Диррахий…». — Тит оторвал глаза от только что доставленного курьером из императорского нотариата в Константинополе письма, которое он вслух зачитывал Аэцию. Они находились во временном штабе полководца, разбитом во дворце архиепископа в Лугдуне, в Лугдунской провинции Галлии. — Я опущу оставшиеся шестьдесят семь, хорошо, господин?

— И все остальное, — устало кивнул полководец. — Переходи к концовке и скажи мне, чего они хотят.

— «После того как наша бесстрашная армия пожертвовала собой на реке Ут, — продолжил Тит, быстренько пробежав глазами середину послания, — мы обратились с Западу с призывом о помощи, но она, к сожалению, так и не пришла. И это несмотря на то, что наш Непобедимый Август Феодосий, Каллиграф, в прошлом не раз и без раздумий приходил на выручку своему Монаршему Кузену, Валентиниану, Августу Запада. Нашему выдающемуся полководцу, прославленному Анатолию пришлось вести с Аттилой переговоры о мире. Анатолий сделал все, что было в его силах, тем не менее, условия мирного соглашения оказались крайне суровыми: размер ежегодной дани вырос в разы, и гуннам отошла полоса территорий южнее Данубия, от Сингидуна до Новы — в триста миль протяженностью и столь широкая, что расстояние это невозможно было покрыть и за пятнадцать дней пути.