Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем в Париже Суслова сходится с испанцем, студентом-медиком Сальвадором, у которого «гордое и самоуверенно-дерзкое лицо и пушок на губе». Он скоро ее бросает, она его выслеживает, хочет застрелить. В это время (26 августа) приезжает Достоевский. Между ними происходит драматическое объяснение: эту сцену Суслова сначала записала в своем дневнике, а потом переработала в рассказ «Чужая и свои». Повторяется ситуация сватовства писателя, его поездки в Кузнецк, где Мария Дмитриевна объявила ему, что любит Вергунова. Отвергнутый любовник утешает, уговаривает, переходит на роль друга и брата. Фабула «Униженных и оскорбленных» (Иван Петрович – Наташа – Алеша) снова воплощается в действительности. Из Парижа они уезжают вместе в Баден-Баден. Суслова записывает в «Дневнике»: «Путешествие наше с Федором Михайловичем довольно забавно; визируя наши билеты, он побранился в папском посольстве, всю дорогу говорил стихами, наконец, здесь, где мы с трудом нашли две комнаты с двумя постелями, он расписался в книге „officier“, чему мы очень смеялись. Все время он играет на рулетке и вообще очень беспечен».
О душевной пытке, которую выносил писатель от «братских» отношений с Сусловой, можно судить по жуткой ночной сцене, записанной в ее дневнике. Действие этой «главы из романа Достоевского» происходило в Баден-Бадене.
«Часов в 10 мы пили чай, кончив его, я, так как в этот день устала, легла и попросила Ф.М. сесть ко мне ближе. Мне было хорошо, я взяла его руку и долго держала в своей. Он сказал, что ему так очень хорошо сидеть. Вдруг он внезапно встал, хотел уйти, но запнулся за башмаки, лежавшие подле кровати, и так же поспешно воротился и сел. „Ты куда же хотел идти?“ – спросила я. „Я хотел закрыть окно“. – „Так закрой, если хочешь“. – „Нет, не нужно. Ты не знаешь, что со мной сейчас было“, – сказал он со странным выражением. „Что такое?“ Я посмотрела на его лицо, оно было очень взволновано. „Я сейчас хотел поцеловать твою ногу“. – „Ах, зачем это“, – сказала я в сильном смущении, почти в испуге и подобрав ноги. „Так мне захотелось, и я решил, что поцелую“. Потом он меня спрашивал, хочу ли я спать, но я сказала, что нет, хочется посидеть с ним. Думая спать и раздеваться, я спросила его, придет ли горничная убирать чай? Он утверждал, что нет. Потом он так смотрел на меня, что мне стало неловко, я ему сказала это. „И мне неловко“, – сказал он со странной улыбкой. Я спрятала лицо в подушку. Потом я опять спросила, придет ли горничная, и он опять утверждал, что нет. „Ну, так поди к себе, я хочу спать“, – сказала я. „Сейчас“, – сказал он, но несколько времени оставался. Потом он целовал меня очень горячо и, наконец, стал зажигать для себя свечку. Моя свечка догорала. „У тебя не будет огня“, – сказал он. „Нет, будет, есть целая свечка“. – „Но это моя“. – „У меня есть еще“. – „Всегда найдутся ответы“, – сказал он, улыбаясь, и вышел. Он не затворил своей двери и скоро вошел ко мне под предлогом затворить окно. Он подошел ко мне и посоветовал раздеваться. „Я разденусь“, – сказала я, делая вид, что только дожидаюсь его ухода. Он еще раз вышел и еще раз пришел под каким-то предлогом, после чего уже ушел и затворил свою дверь».
Суслова не наивничает: она наслаждается борьбой и опасностью. Она ведет любовную дуэль рассчитанно и коварно. Любовники-враги достойны друг друга.
В Баден-Бадене Достоевский проигрывается дотла; он признается брату, что верил в свою систему, хотел выиграть много денег «для себя, для него, для жены, для написания романа». В первые четверть часа выиграл 600 франков. «Это раздразнило. Вдруг пошел терять и уже не мог удержаться и проиграл все дотла». В отеле они с Сусловой каждую минуту дрожали, что подадут счет, «а у них ни копейки – скандал, полиция… гадость! Часы заложили в Женеве». «О подробностях моего путешествия вообще, – продолжает он, – расскажу на словах. Разных приключений много, но скучно ужасно, несмотря на А.П. (Аполлинарию Прокофьевну)».
В Баден-Бадене Достоевский встречался с Тургеневым. Внешне отношения между двумя писателями приятельские, но в письме к брату он одним словом выдает свою глубоко запрятанную враждебность. «В Баден-Бадене видел Тургенева. И я был у него два раза, и он был у меня. Тургенев А.П. не видел. Я скрыл. Он хандрит, хотя уже выздоровел с помощью Бадена. Живет со своей дочерью. Рассказывал мне все свои нравственные муки и сомнения, сомнения философские, перешедшие в жизнь. Отчасти фат. Я не скрыл от него, что играл. Давал мне читать „Призраки“, а я за игрой не прочел, так и возвратил не прочтя». Можно предположить, что проигравшийся Достоевский занял у Тургенева небольшую сумму денег и много лет не мог возвратить долга. Этого унижения он никогда не простил «баденскому буржуа» (как называл себя Тургенев). Если это предположение правильно, то встречу двух писателей в Бадене в сентябре 1863 г. следует считать началом открытой вражды между ними. Михаил Михайлович отвечает брату отчаянным письмом: «Как жаль, что ты не взял „Призраки“ Тургенева. Ты такого маху дал, что я и сказать тебе не могу… Знаешь ли ты, что значит теперь для нас Тургенев? Во всяком случае, я должен иметь журнал, иначе я погибну. У меня долги, и я сгнию в долговом отделении. А мое семейство? Если можно, на обратном пути заезжай в Баден и исхить у него повесть. Как бы ни назывался наш журнал, а начать повестью Тургенева – ведь это успех».
Достоевский испуган и пишет Тургеневу из Турина (18 октября 1863 г.) усиленно любезное письмо: «Пишу Вам откровенно: Ваша повесть „Призраки“ и именно в ноябрьском номере для нас колоссально много значит… Я еще в Петербурге решил быть в Бадене (но не затем, зачем я приезжал), а чтоб видеться и говорить с Вами. И знаете что: мне много надо было сказать Вам и выслушать от Вас. Да у нас как-то это не вышло. А сверх того вышел проклятый „мятеж страстей“ (т. е. рулетка)».
Из Бадена
