Судьбы моды - Александр Васильев

Большой неудачей была постановка в ноябре 1931 года русской сказки «Дворец пробуждается». С. С. Бондырева вспоминает в связи с этим: «Громов приехал в Париж с Мишей Чеховым. Они поставили сказочку, которая с треском провалилась».

После закрытия театра М. Чехова в Париже Бондыревы начали бедствовать. Софья Сергеевна Бондырева зарабатывала на жизнь массажами, дочь Ирина поступила в балетную труппу Войцеховского, а сам Алексей Бондырев тяжело заболел.

На последней фотографии актера мы читаем его посвящение своей жене: «Милая моя, дорогая моя, родная моя Сонечка! Прости меня за все. А дальнейшей жизнью твоей пусть руководит сам Господь Бог и будет его святое благословение до конца твоей жизни. Всегда любящий тебя Алеша».

В декабре 1939 года Алексей Бондырев скончался. Некролог о нем был напечатан в русскоязычной парижской газете «Последние новости».

Художник Никас Сафронов

О нем при жизни слагаются легенды. Молодой, 45-летний художник сейчас переживает творческий пик своего искусства. Его имя стало нарицательным, а полотна — символом той противоречивой эпохи, в которой мы живем. Творчество его — это своеобразная смена вех. Большой любитель, знаток и почитатель живописи прошлого, Никас выплескивает эти знания в своих разнообразных и разножанровых полотнах. И ни к чему упреки в его адрес: если можно сегодня ехать в Петербург с Ленинградского вокзала, жить в Екатеринбурге Свердловской области, соединить воедино двухглавых орлов и сталинский гимн, то отчего же художник — жрец искусства не может соединить кубизм и сюрреализм, яркость и плоскость, лоск и пастозность?

Те критики его искусства, которые хотят упорядочения от его творчества, должны признаться, что в XXI веке традиционные суждения чаще всего ошибочны. Никас Сафронов и есть то мозаичное зеркало своей эпохи, индикатор взлетов и падений и нивелир вкусов русского общества, где многое возможно благодаря нашему размаху.

Сегодня Никас Сафронов, бесспорно, входит в четверку самых популярных в народе художников: его ставят в один ряд с Шиловым, Глазуновым и Церетели. Последний, правда, больше скульптор-монументалист. Все они очень разные, и в творчестве, и в мастерской технике своих работ — однако что-то общее объединяет их. Это общее — огромный пафос любви к своей многострадальной Родине, грандиозность задач и великий масштаб их воплощения.

А в России ничего не делается вполноги. «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить!» — эти строки Тютчева сполна можно отнести и к живописи Никаса. Никас — творец, работающий во многих жанрах. В России его принято называть художником-авангардистом, однако, по моему глубокому убеждению, это вовсе не так. Никас — безусловный индикатор тенденций. Он дитя общества, сын своего времени, в котором проснулся интерес к прошлому, но приукрашенному.

Множество полотен Никаса, словно обложки журнала «Караван историй», дарят зрителю встречи с любимыми персонажами. Тут и отдыхающая Клеопатра, и томная Джоконда, и молочница Вермеера, и серьезный Владимир Ильич, и элегантные дамы Гирландайо, и тропининская «Кружевница», венециановская «Крестьянка», и Мадонна Бенуа кисти Леонардо, и мальчики Шардена, и дожи Тициана. Узнаваемость огромного числа его живописных композиций — свидетельство глубокой эрудированности маэстро в области ярчайших страниц истории искусств.

Книги — лучшие друзья Никаса. Из Италии и Англии, где он часто бывает, он всегда возвращается с увесистыми и прекрасно иллюстрированными изданиями по истории искусства. Учиться — так у Великих мастеров, писать — так по классическим непревзойденным примерам. О нет, вовсе не копиизм движет творчески-горящим, невероятно продуктивным и неугомонным Никасом. Его волнует «эффект преломления» — преломления большого хрестоматийного искусства в калейдоскопе современности. Отсюда — мазки Робера Делоне, частые вкрапления из сюрреалистических полотен великого сказителя кисти Сальвадора Дали, волнующие, дребезжащие под лучами заходящего солнца морские дали Уильяма Тернера, подвешенные в воздухе и работающие на просвет вкрапления композиций Рене Магритта. А рядом с ними — дикие образы африканской саванны и южноамериканской пампы, тигрицы, гиены, кошки, орлицы, львы и куропатки.

В живописи Никаса прочитываются два направления. Это полотна, идущие от сердца мастера, крик его души, и полотна более рациональные, сдержанные, идущие часто от сердца художника к сердцу заказчика. Но как бы то ни было, главное в искусстве и жизни Никаса Сафронова — это тема женщины. Ее, прекрасную и необузданную, элегическую и упрямую, капризную, только порой, но всегда созданную из грез Никаса несправедливо упрекают в эротизме, что же тогда говорить о живописи Буше с его знаменитыми портретами дам над биде, у ночной вазы, или в нетривиальных позах «малых одалисок» на турецких диванах раскинувшихся? Или о «больших гаремах» на полотнах позднего Энгра? Или о «непристойностях» на полотнах Курбе? Только те, кто не знает историю живописи, только те, кто не видел концертов Мадонны или парижских показов Готье и Гальяно, способны углядеть в полотнах Никаса что-то сексуально-настораживающее. Да, Никас — настоящий московский Дон Жуан, он Казанова новой России, и вовсе не удивлюсь, что доживу до того времени, когда о его творчестве и частной жизни будет снят художественный фильм большим режиссером, по сценарию друга художника Виктора Мережко.

А Никас обожает своих героинь, всех этих изящных моделей, заснувших обнаженными и навсегда вошедших в историю во всей своей красе и женственности. Мирно спят ли, дремлют ли они, эти светские дамы на шкурах неубитых медведей, в облаках нейлонового тюля, мягких складках лионского шелка. И всегда — эффект «неузнаваемости». Кто они, эти прекрасные жрицы любви, гетеры новой России, скрывающиеся, будто на венецианском карнавале под личиной диких зверей или под полупрозрачными вуалями, мягкими складками, обрамляющими их лицо?

И все же глаза, безусловно глаза его моделей, дают возможность заглянуть во внутренний мир заказчиц или мимолетных пассий художника. Они дрожат, дребезжат и раздваиваются, словно пришедшие в живопись Никаса со знаменитого фотопортрета легендарной маркизы Луизы Казатти работы Ман Рея. Что сказать? И тут Никас прав, объединяя в незыблемом конгломерате фотоискусство и живопись, реальность и почудившееся. Одним из зримых достоинств его работ являются руки его моделей. Ведь силу и обученность художника и рисовальщика скорее всего видишь именно в прорисовке кистей рук. Нет, Никас не прячет их, а показывает свое мастерство. Эти руки сродни элегичным пальцам портретов на полотнах нашего самого виртуозного светского портретиста Серебряного века — Савелия Сорина.