Королева Крика II (СИ) - blueberry marshmallow
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда она притягивает его к себе, у Федора снова сердце обрывается. Ему так приятно, что она захотела это сделать — не он, а она. Это для Соколова имело огромное значение. Она откидывается назад, пытается утянуть его за собой.
Федор улыбается.
— Ты такая красивая…
— Правда? — этим вопросом Маша вываливает на поверхность всю присущую ей неуверенность в себе. — Ты так думаешь?
Казанцева спрашивает это не потому, что просто хочет снова нарваться на комплимент. Ей это, действительно, важно. Она смотрит Федору в глаза наивно-наивно, неосознанно затаив дыхание.
— Правда, — он улыбается, поглаживая ее по шее. — А ты, что, не знаешь?
Ему так странно слышать это. Она что — слепая? Или она не верит ему? Но ведь он пока ещё ничего не сделал из того, чтобы она ему не доверяла.
— Почему ты вечно сомневаешься в себе?
Лучше тебя для меня нет на всем свете.
Соколов гладит Машу, тискает, но это все не выглядит похабно, нет. Скорее, нежно. Ведь она столько значит для него. И ему не хочется, чтобы она думала, что он хочет только секса.
— Я… Я не знаю.
Внутри у Маши все сжимается. Она бы даже, может быть, заплакала, но не станет делать этого сейчас. И нет — то были бы слезы не горечи. Слезы счастья. Он ведь любит ее. Правда, черт возьми, любит. И она его, кажется, тоже.
Но вместо таких нужных и важных слов Казанцева просто снова целует Федора.
В конце концов, девушка вновь тянет Соколова на себя так, чтобы он теперь лежал на ней. Обвивает ногами его пояс, целуя в губы со всей страстью. Юбка платья задирается сама собой. Маша чувствует, как сердце ее трепещет, бьется о ребра, как маленькая птичка. Она ведь и подумать не могла, что Федор может так круто все поменять в ее жизни. Нужно было всего лишь… найти того, кто по-настоящему тебя полюбит.
— Федь, — выдыхает Казанцева парню в губы. — Будь смелее.
Она берет его руку и, уверенно глядя ему в глаза, перемещает ее к себе на бедро.
Он улыбается ей. Федор, конечно же, будет смелее, но ему так важно, что она попросила его об этом сама. Он ведь знает, что можно заставить девушку делать то, что хочется — так ведь почти все парни себя ведут. Но Соколов хочет, чтобы Маше было приятно. Потому что он любит ее. Важнее нее у него никого нет сейчас.
И парень проводит рукой вдоль ее бедра. Поднимает юбку выше, ещё выше. На ней кружевное белье нежно-пастельного цвета. Совсем не порочное. И снова — милое для него. Федор стаскивает его одним ловким движением. А затем начинает гладить Машу. Очень осторожно, чутко вслушиваясь в ее дыхание и вздохи.
— Если кто-то хочет быть затраханным, — дразняще улыбаясь, шепчет он, — Нужно как следует подготовиться. Поджариться.
Он смешливо тыкается ей в шею носом и продолжает — проникает двумя пальцами глубже, ещё глубже, мягко массирует и нежит, не сбиваясь с ритма.
Федор целует Казанцеву, шутит с ней для того, чтобы она расслабилась. Ему не нужно, чтобы она была секс-богиней рядом с ним. Ему нужна Маша. Настоящая.
Ей нравится быть с ним. Впервые за очень, очень долгое время девушка и не вспоминает о своей прошлой боли. Не вспоминает ни о Воробьеве, ни о ком, кто был до него. Маша просто отдаётся во власть Соколова, то расслабляясь, то чуть напрягаясь в зависимости от его движений в ней. Девушка прикрывает глаза, цепляясь пальцами за плечи Федора, с ее губ срываются первые стороны.
Скажи ей кто ещё совсем недавно, что она будет так желать этого трукраймера-задрота, Казанцева не просто рассмеялась — она бы пережила припадок истерического хохота. Но теперь Федор мог заменить для нее весь мир. Если уже не заменил.
— А ничего, что мы нарушаем одно из этих ваших правил выживания? — между тяжелыми вдохами и выдохами шутит Маша в ответ.
Ему нравится то, как она откликается ему навстречу. Федор находится сейчас в поразительном состоянии. Ведь, фактически, сбылась его мечта. И он едва ли с ума не сходил от этого. Он просто не знал, что подобные вещи чреваты не только радостью, но и печалью. Не понимал, что находится в ситуации, которая принесёт ему не только счастье, но и горе. А горе всегда идет рука об руку с теми, кто не боится искать любви там, где ее для них нет. Соколову казалось, что все ему по плечу. Он все сможет. Все сумеет. Раз Маша решила быть его девушкой.
— Иногда нужно ведь и нарушать правила, — шепчет он в ответ, продолжая свой натиск. — А то будет совсем не интересно.
— Тогда у меня есть ещё одна идея.
Говорить, когда ты получаешь подобное удовольствие, сложно, поэтому слова девушки звучат очень отрывисто. Казанцева старается не отставать — ее руки соскальзывают с плеч Соколова, и теперь она тянется к ремню на его джинсах.
— Мы с тобой кое-куда сходим. Разумеется, после того, как закончим.
***
Мурлыча себе под нос одну из песенок, Филипп Бедросович вышел из репетиционного зала. Предстоящий концерт в Питере должен был быть великолепным — как и все, что делал Фил. Однако путь к великолепию тернист, и нужно всегда работать над тем, чтобы твое сияние не померкло.
Вооружившись айфоном и фляжкой для воды, Киркоров направился по коридору в свою гримерку, чтобы наполнить последнюю и немного отдохнуть. Что вы хотите — возраст. Попутно сидя в телефоне и отслеживая посылки с кое какими стильными вещичками, которые Фил заказал на не самом пафосном, но всем известном азиатском сайте, Киркоров завернул в коридор, который находился слева от зала репетиций и вел прямо к гримеркам. Отсюда же можно было выйти в студию звукозаписи и почему-то — в столовую, только через ещё один коридор. Одним словом — почти обновленное московское метро, только без громких объявлений и гостей с юга, дышащих в спину.
— Еб твою мать, — прошептал Филипп, когда приложение магазина заглючило. Он остановился, чтобы открыть его снова.
И в этот момент услышал шаги за своей спиной.
— Саша, тут совершенно всратый интер… НЕТ! — Фил было обернулся, чтобы высказать свое «фе» одному из ассистентов, но вместо него увидел Духоликого.
Киркоров сделал шаг назад, затем ещё один, а затем помчался по коридору, крича во все горло. Духоликий преследовал его. Убийце
