Адмирал Сенявин - Иван Фирсов

Вечером Сенявин послал записку Санковскому с настоятельной просьбой: «В ближайшие две недели уклониться от встреч как с австрийцами, так и с французами. Скажитесь хотя бы больным, но их всячески избегайте».

От адмирала Лористон, не заходя на позиции, направился в Дубровник. Там его с нетерпением ожидал новый начальник Лористона, генерал Мармон.

— Сенявин настроен довольно прохладно, — с негодованием сообщил ему Лористон, — несмотря на мир, подписанный в Париже, он не предпринимает попыток для передачи нам Которо. И вообще Сенявин разговаривал со мной намеками и уклончиво.

Тревога Лористона непроизвольно передалась и Мармону. Ему, одному из лучших своих генералов, Наполеон поручил разрубить все более затягивающийся узел на Адриатике. И Мармон старался. Используя передышку, он, по совету Наполеона, подослал своих людей к Негошу и его помощникам. Лористон даже предложил ему от имени императора стать патриархом всей Далмации, но все было напрасно.

— Вероятно, русский адмирал на что-то надеется и выигрывает время, — в раздумье проговорил Мармон, — мы подождем немного и напомним ему наши законные требования.

В самом деле, передышку Сенявин использовал, чтобы пополнить запасы, укрепить редуты на подступах к Которо и крепости. Он отослал малорасторопного Вяземского на Корфу и вместо него назначил генерала Попандопуло, командира мушкетерского полка и греческого легиона на Корфу. Тридцать лет верно служил он России. Штурмовал Очаков, Бендеры, Аккерман. Прибыв в крепость Кастель-нуово, прикрывающую Которскую бухту, он в тот же день осмотрел укрепления и начал сооружать новые редуты.

Между тем к Сенявину приехал взволнованный Санковский:

— Ваше превосходительство, в Вену пришла депеша от нового министра иностранных дел фон Будберга. Он пишет, что Которо должно без промедления сдать австрийцам.

Сенявин усмехнулся, молча достал из секретера бумагу и протянул Санковскому:

— Полюбуйтесь, что о том же уведомляет меня мой министр Чичагов. Будто сговорились, все они толкуют об одном — только бы потрафить австрийцам ли, французам ли, — адмирал сокрушенно покачал головой и вздохнул, — невдомек, видимо, им, сколь трудов и крови за сии земли отдано, чтобы попросту подарить их неприятелю.

Прошла неделя, и опять пожаловал Лористон. На этот раз он вел себя холодно и первым делом спросил, когда же адмирал намерен передать которские крепости. Время была выиграно, и Сенявин ответил без обиняков:

— По сей день я и не думал сдавать крепости кому-либо без получения указаний моего государя.

Лористон удивленно вскинулся. Неожиданный ответ изумил его и пришелся явно не по вкусу.

— Но, ваша честь, договор подписан полномочным представителем императора Александра.

— Ваше превосходительство замечает верно, — едко ответил Сенявин, — однако нет еще примеров в истории, чтобы выполнение договоров могло иметь место прежде утверждения их монархами. — Дипломатическими способностями Сенявин явно превосходил своего собеседника.

— Свидетельствуя свое уважение вашему превосходительству, я сожалею о потерянном времени. — Лористон встал, видимо убедившись в твердости адмирала и бесполезности дальнейшего диалога. — Я опасаюсь, что от ваших отсрочек могут произойти опасные последствия для Европы, и они навлекут на государя вашего большие неприятности.

Лористон откланялся и ушел.

Сенявин вышел на балкон и задумчиво посмотрел вслед удаляющейся требаке. Вечерние сумерки опускались на море и берега. Медленно оседая, с гор сползала пелена густого, мрачного тумана, обволакивая высокие крепостные стены, поглощая одну за другой черепичные крыши множества построек, приютившихся в долине.

«Думается, истина должна восторжествовать. В самом деле, Бонапарт узурпирует по частям Европу, мало-помалу подбирается к нашему Отечеству, как ненасытный аспид. Успокоят ли его алчность малые кости, вроде Которо? Нет, не миновать схватки с ним, — размышлял адмирал. — Быть может, этот французский генерал в чем-то и прав. Но мог ли я поступить иначе? Мой долг до последнего предела использовать все средства, чтобы устранять несправедливость. Ставки слишком высоки, а права далеко не равные. С одной стороны, договор с Парижем, австрийские эмиссары, французские генералы, вице-король Италии домогаются как можно быстрей изгнать отсюда русский флаг. С другого фланга атакуют оба петербургских министра, послы и посланники… И все против него одного. Почему же он стоит на своем? Да потому, что пролита кровь! И не ради корысти, как это делали австрийцы или французы. — Невольно Сенявин перевел взгляд на берег. Там сквозь туман еще кое-где проглядывали алые крыши. — И разве можно забыть лица этих людей, молящих о помощи?..»

Вахтенные матросы зажгли гакабортные фонари на высокой корме. Мерцающий свет упал на площадку балкона, и тусклые блики затрепетали на потревоженной ветром и первыми каплями дождя поверхности моря. Сверху донесся мелодичный звон корабельного колокола. Пробили две склянки. Наступало время вечерней молитвы…

К утру распогодилось, из-за гор показалось солнце. Начиналась последняя неделя последнего летнего месяца, августа.

На «Селафаиле» подняли сигнал: «Командующий приглашает младшего флагмана». Сенявин предчувствовал приближение неминуемой схватки с французами. Как всегда в таких случаях, держал совет с Сорокиным. По карте они вместе еще раз уточнили позиции французов, возможные варианты их вылазок, прикинули, как и где с большей пользой применить корабли. Сорокин, показывая на позиции французов, встревоженно сказал:

— Едва перемирие объявилось, Дмитрий Николаевич, шебеки французские с транспортами зачастили в Дубровник. Видать, подкрепление доставляют из Венеции.

— Об этом же и Попандопуло сообщает. У Цавтавы на французских редутах каждодневно не менее роты прибывает французов. — Сенявин отчеркнул на карте вход в бухту. — Лористон исподтишка сооружает батарею в двух милях от крепостей. Надобно завтра подойти поближе к берегу и отогнать французов. Пускай знают честь, глядишь, авось и пушки нам достанутся.

— А что же с перемирием? — осторожно спросил Сорокин.

— А вы прикажите стрелять только в сторону, они поймут. Мыслю, что ждать осталось не долго. Вы будьте готовы, чуть что, немедля блокадой обложим Дубровник, пресечем коммуникации французов. — Сенявин, размышляя, помолчал и в раздумье проговорил: — Нам о другом забывать нельзя, как бы Порта проливы не заперла. Худо-бедно, черногорцы еще помогают припасами. — Он оживился. — А славно было бы, ежели бы Бонапарт обратил свои силы в Европе в другую сторону.

Предосторожность Сенявина была не напрасной.

Лористон, возвратившись от Сенявина, убеждал Мармона начать действовать:

— Сенявин хочет выиграть время, укрепить позиции.

Но Мармона и не следовало уговаривать. За два месяца перемирия он удвоил свои войска до двадцати тысяч, подвез артиллерию. В ближайшем порту Сполатро стояли восьмипушечная тартана «Наполеон» и десяток канонерских лодок.

— Мой генерал напрасно волнуется, — успокоил собеседника Мармон, — на днях я получил от принца Евгения приказ императора. Он предписывает нам, лишь только спадет жара, собрать все силы и сбросить русских в море, а черногорцев загнать в горы. Пришло время рассчитаться и с теми и с другими. Тем более, сегодня я получил донесение, что русские начали обстрел наших батарей. — Мармон ухмыльнулся и продолжал: — Адмирал сообщил, что у него есть приказ охранять Которо, а это значит, война продолжается.

— Выходит, перемирие с русскими прервано? — недоумевал Лористон.

В ответ Мармон развел руками:

— Как знать, генерал, быть может, Сенявин знает что-то большее, чем мы с вами. Договор в самом деле еще не ратифицирован. Завтра же я пошлю к Сенявину офицера — объясняться.

Посланец Мармона появился в Которо ко времени. Лицо русского адмирала светилось искренней улыбкой, он не скрывал радости…

Два часа назад вдруг появился фельдъегерь из Петербурга:

— Император отменяет все свои прежние распоряжения и приказывает вам удерживать Которо. Парижский договор, подписанный Убри, государь не ратифицировал.

Весть об этом мгновенно облетела все корабли и достигла берега. Которцы и черногорцы обнимали друг друга.

Утомленного гонца Сенявин пригласил в салон, велел принести закуску, вино. Немного отдышавшись и придя в себя, курьер разговорился о переменах в петербургской политике.

— В Париже рассчитывали, что Англия с уходом Питта[66] пойдет с Францией на мир, однако просчитались. К тому же в Пруссии Фридриху тоже пришлось не сладко. Половину Германии подмял под себя Бонапарт, а обещанного Ганновера Фридриху не отдал. Потому ныне Фридрих все более к союзу с нами клонится.