Восемь глав безумия. Проза. Дневники - Анна Баркова

[1963?]

Рассказ публикуется впервые, по рукописному автографу из школьной тетради в линейку. Название взято в кавычки автором. Дата создания не проставлена. Из текста можно предположить: не ранее 1963 года.

Дневники

Из дневниковой тетради 1917 года

Признания внука подпольного человека

…Достоевский, величайший из «подпольных», поразительно нашу сущность выявил: сорвал с нас одежды и представил миру! Знаете, что он думал, когда подпольные-то записки писал? Вот, мол, ужасайтесь! Будете в отвращенье отворачиваться, а выпьете всё, по капельке выпьете. Ведь отвращенье сладкая штучка, привлекательная. Ну и невинных-то я поражу, вся невинность к черту полетит!

Здесь начну уж от себя. Вы и не знаете, как приятно ошарашить невинную чистоту, черт знает, как приятно! П<отому> ч<то> я ощущаю к невинным людям зверское чувство, страшное чувство; я всегда пользовался всяким удобным случаем и «ошарашивал». Да если строго разобраться, то… какая их в том заслуга… в невинности-то? Не знать и быть невинным всякий дурак сумеет. Нет. Ты вот знай и невинным будь! Это дело другое. И таких людей мало, очень, очень мало, но есть. Я, конечно, не из их числа. Где уж мне! Я палач, из меня бы великолепный Нерон вышел… да что Нерон, мелко плавает Нерон[63]! Мы, современные мучители, «подпольные люди», за пояс его заткнули. Я еще пятнадцати лет был, а уж!., да что! Однажды приснилось мне, будто я «друга» убил, вот ощущеньице-то было! Гордость, во-первых: вот, мол, я убил. Затем наслаждение самим процессом убийства, зверское сладострастное чувство: растоптать, разорвать, изранить свое собственное тело. Уф! Точь-в-точь такое чувство… я испытывал, когда с котенком играл: игривое, изящное, пушистое существо царапается, прыгает, извивается. Так бы и задушил, как зверь, как дикарь. А угрызений совести никаких, решительно ни-ка-ких! Ужасно я этим сном гордился. Кстати, теперь дурачье радуется, что привидений не существует. Чему радоваться? Тем хуже, если наш «больной дух» создал. Если бы они во внешнем мире сами по себе были — с ними еще можно бы побороться, но в том-то и дело, что кошмары — проекция во внешний мир наших некоторых «качеств».

Вы находите, что я нового ничего не говорю. Это все, мол, с Достоевского известно: старые перепевы. Слушайте, дорогие друзья: ничто не ново под луной — это пошлейшая низкая истина. Да ну вот я и толкую о старом, ибо оно меня жжет. Собственно говоря, все относительно, все есть и ничего нет, все истинно и все ложно. Что такое христианство? Кисло-сладкие романтики карамзинцы, и попы, и монахи скажут: отдать душу за други своя. Любить Бога больше всего и ближнего, как себя. Скажут и соврут. Я буду все согласно великой обоюдоострой логике выводить. Обожаю логику. Итак. Если вам придется когда-нибудь, ну хоть на Страшном Суде, например, э… э… разрешить такую задачку. Вот твой брат. Он грешил, грешил много, за эти грехи он пойдет в ад. Ну-ка ты, которому праведная жизнь подготовила райское блаженство, пойдешь ли ты за этого человека в ад, погубишь ли душу из любви к ближнему? Решай. Это, конечно, скажет Бог. Как ты выпутаешься тут? А? И как выпутается Бог? Если ты согласишься, то как будто ты падешь, но как будто и возвысишься. И если Бог это одобрит, значит христианство — величайшее самоутверждение, величайшая любовь к себе. Если же ты не согласишься и Бог это одобрит, то опять-таки, с одной стороны, ты свою душу сберег, и значит, опять эгоизм, самоутверждение, а с другой стороны — падение, ибо себя пожалел, низок оказался. Да. Все истинно и все ложно, и все, что угодно, я могу доказать, а убеждения — вздор. Ибо опять:

1. Человеку свойственны ошибки.

2. Убеждения — дети человеческого ума и опыта.

3. (вывод). Убеждения человека могут быть весьма и весьма ошибочны.

Вы скажете: ошибки можно исправить. Да ведь через сколько сокровищ, раздавленных вашими дурацкими убеждениями, вы придете к этому исправлению ошибок? Уф! Ненавижу убеждения! Люди с убеждениями — самые глупые, тупые и вислоухие… А с другой стороны, то, что я высказываю сейчас, — тоже убеждения. Ха! Ха! Ха!

Итак, мое главное убеждение: все истинно и все ложно. Долой убеждения! Мой девиз: да здравствуют софисты[64], Макиавелли[65], Цезарь Борджиа[66], и долой романтиков! Религия, значит, штука, которую можно по-разному повернуть (извините, что я назад оборотился). Как известно, Бог нам дал свободную волю, знал он, что мы ею злоупотребим, знал, что яблоко скушаем (чем соблазнил! сотворил людей любопытными, да и запретил: не ешьте с этого дерева, больно много узнаете. Ловкий Бог!). Знал, что наказать нас за это придется, что ему воплотиться будет нужно и за грехи наши нами же распятым быть.

Как презирает нас Отец-то. А? Мне, дескать, вы все равно что — тьфу! У меня своя цель! Я все знаю, знаю, что не грешить и не дерзить вы не можете, ибо любопытны (я вас такими создал) и за эти грехи и дерзновение вы будете мною наказаны, а потом я приду на землю и пострадаю за вас, сниму с вас проклятье, так что уж потом вы можете в рай попасть, хотя за грехи все-таки вы крупной монетой рассчитаетесь. И святые будут среди вас, только не своей «свободной волей», а моей благодатью…

Так позвольте, господин Бог, зачем Вы нам свободную волю дали? Мы бы с одной благодатью прожили. А то она только соблазн, да и Вы же ею в глаза тычете: я, мол, не насильник, я вам свободную волю дал. Во зло употребите — накажу, а в добро — награжу. Да ведь воля-то наша. Мы не хотим идти за Вами, и оставьте нас в покое. Наказывать-то к чему? «Не вашего ума это дело. У меня своя цель!»

Да какое нам дело до Вашей цели? Мы, может быть, к ней бы и не пошли, узнавши ее. Но с Богом разговоры плохи: сейчас окривеешь, ослепнешь, лишишься языка, будешь, как Навуходоносор[67], траву жрать…

Вы думаете, что я Христа не люблю и в будущую жизнь не верю? В том-то и дело, что Христа я люблю и в бессмертие верю, да не по мне все это: не благонамерен, не благонравен — по мне лучше с Мефистофелем беседовать, чем с ангелочком. Скучно и пресно в раю, господа, так, романтизм какой-то.

Что еще после религии? Да! Искусство, творчество, т. е. и любовь. Потолкуем сначала о любви, а творчество оставим. Я — сладострастник, говорю открыто, сладострастие дает тон всем моим духовным и физическим переживаниям. Но определим прежде всего это явление. Сладострастие? Что это за штука? Какие люди сладострастны? Грех оно или добродетель? Так называемый нормальный человек скажет: есть здоровое сладострастие молодости. Оно таково: «Ах! Супружество! Брак! Какое это великое установление! Деторождение — какое это священное право или обязанность! И как это прекрасно: соединить общественную деятельность с личным счастьем! Жить полной гармоничной жизнью социального существа и индивида!». И пошла белка прыгать в колесе. Затем этот же нормальный человек прибавит, морщась: «А есть другое. Знаете, болезненное, извращенное. О нем <не> стоит и говорить! Психопатия. Знаете: Вербицкая[68], Арцыбашев[69]. Особенно хороши психопаты Достоевского». О Вербицкой и Арцыбашеве я говорить не хочу. Они глупы, как тысяча ослов, и пошлы, как… не знаю что. Но достоевское сладострастие! О! Это, я вам скажу, вещичка очень недурная. И свойственна эта вещичка только необычайным, сверхъестественным людям. Все святые были сладострастники (за исключением, конечно, первых Афанасиев Великих[70], боровшихся с арианами[71], которые за эту борьбу и титул-то святых получили), все остальные наслаждались в муках, трепетали при виде когтей тигра, его пушистой шерсти, гибких движений… Ведь, собственно, что такое это сладострастие? Необычайное, мучительное обострение наших физических пяти чувств и духовных представлений и ощущений. Так как я чересчур близко знаком с этим сладострастием, то… Например, вам стыдно (кажется, неприятное чувство), но это чувство в вашей душе соединяется с некими ощущениями, вспоминаниями, сознанием, что тот, перед кем вы стыдитесь, видит ваш стыд. После сего соединения это неприятное чувство переходит в еще более сильное, острое, но уже сладкое: вы охвачены каким-то бессилием и желали бы вечно стыдиться. Вот вам образчик сладострастия. А вот и другой… Вы прочли в газетах, что любовница генерала Аффаносовича истязала дочь своего седовласого покровителя. Вы негодуете, возмущаетесь, а в глубине вашей психической организации совершается нечто странное: во-первых, вам становится любопытна «злодейка», во-вторых, вы с ужасом чувствуете, что понимаете и… одобряете это злодейство. В конце концов у вас является желание быть или на месте жертвы, или на месте мучителя, смотря по настроению. Вы говорите, что это дурное свойство у всех может в иные минуты проявиться: в этом, дескать, нет ничего особенного, не может быть, чтобы люди с нежной духовной машиной, люди необыкновенные находили в этом зверском желании наслаждение. Это извращение. Сильно так желать могут только преступники. А почему извращение? И вообще, почему это врут: извращение, неестественно, Природа или Бог (если врет верующий) мстят за это «пренебрежение законов». А имеет ли право Природа или Бог мстить за эти «неестественные извращения»? Зачем «Мать Природа» сделала так, что «извращения» возможны? Сама виновата и наказывает! Несправедливо это, господа, как хотите! Вы скажете, что и в природе не все совершенно. Так к чему нам ее законы исполнять! У меня один закон: я выше всего, выше Природы и Бога, что хочу, то и делаю. Ха! Ха! Ха!