Пейзанизм - В. Бирюк

   Волхвы сползались к медведю в центр. Дед уже перестал прыгать. Здоровенная, чудовищная фигура. В отсветах пляшущего пламени костров. Поднял бубен над головой, будто пытался сохранить его от своих помощников. И ударил колотушкой в верхнюю треть. Б-и-и-м.

   Звук еще не закончился, а волхвы вокруг медведя попадали на землю. Будто мертвые. Но дед не остановился. Колотушка снова ударила. Теперь колотушка била в верхнюю и в нижнюю трети. Так это же шаманское мировое дерево! На бубне проступил трёхчастный мир шаманов. Вверху духи, в середине -- живое, внизу -- мертвые. Шаманы не различают покойников на плохих и хороших. Сначала он бил в среднюю и нижнюю полосы бубна. Переводили Сухана из живого в мёртвое. А теперь его душу тянут из мира мёртвых в верхний мир -- мир духов. Вовсе не обязательно добрых.

   Волхвы поднялись с земли и начали... предпродажную подготовку Сухана. Не знаю что противнее -- видеть как в твоего спутника втыкают костяную иглу, или видеть как её вытягивают. Как ту, длинную, сантиметров пять-шесть, иглу, которой было насквозь, так что оба конца снаружи, проколото веко, медленно, чуть покачивая, вытягивают наружу. А потом волосатая морда слизывает выступившие на веке капельки крови.

   Сухана отвязали от столба. Но он так и оставался неподвижным, с поднятыми вверх руками, с остановившимся взглядом. Статуя. Зажатая собственной судорогой. Нет даже дыхания. По мере того, как выдёргивали иголки, мышцы расслаблялись. Вот выдернули иголки из крыльев носа и руки опустились. Упали и висят. Как плети. Ещё пара игл -- Сухан тяжко, стоном-всхлипом вздохнул. Но глаза не двигаются. По его глазам, по чудовищно расширенным зрачкам пляшет тень медведя. Тень пляшущего волхва в медвежьей шкуре на фоне двух пляшущих костров. И бубен. Бам-бим, бам-бим, бам-бим. Тянет из зомби душу. Из мира мёртвых в мир духов. Минуя живых.

   Ритм ускорялся, взвинчивался и вдруг -- тишина. Волхвы отступили от Сухана. Он пару секунд стоял неподвижно. Потом -- осел мешком. Ноги подогнулись, проехался спиной по столбу. Стек на землю. Кучей. В тишине жалобно тренькнула струна. Скорбно. Плачуще. Соболезнующе. Раз. И затихла. И снова зазвучал бубен. Ярко, резко, требовательно. Бим-бам, бим-бам. "Вставай мертвец. Вставай -- боги зовут. Жизнь кончилась -- рабство -- нет. Вставай. Вставай служить и прислуживать. Исполнять волю и слово. Повелителя и владетеля. Твоего"

   Дед все повторял какое-то слово на своём языке. "Клаусутти, клаусутти, клаусутти". Знать бы еще - что это значит. На этом голядско-шаманском. Потом он отдал помощнику бубен с колотушкой, подражая медведю, вперевалочку подошёл к Сухану. Поднял руки-лапы вверх. В каждой было по зеркальцу. Медное или там бронзовое. Овальные, довольно большие -- сантиметров тридцать по большой оси. Он сначала посмотрелся сам. И так... довольно заурчал. Потом развёл руки и вывернул кисти. Так чтобы видеть в зеркалах отражения костров за своей спиной. И снова заурчал. А потом начал крутить их в поднятых кистях. Зайчики заметались по поляне. И остановились. Бубен грохнул нижней частью. Два световых зайчика сошлись на затылке лежащего Сухана. Медведь резко опустил лапы и сам присел. Бубен ударил высоким.

Конец одиннадцатой части

Часть 12  Медведь и обезьяна

Глава 60

   Бубен ударил высоким. Высокий, длинный колокольный звук. И противный скрип ручкой колотушки по обечайке. Снова звон и, задолго до его затихания, режущий уши скрип. И опять. И медвежье рычание: "клаусутти". В слове - ни одной буквы "р". Но -- медвежий рык. Низкое рычание на всех гласных. Горловое, утробное, из живота, из медвежьего брюха. Поднимающееся к короткому взвизгу-щелчку на последнем "ти".

   Снова удар бубна и вдруг, из-за моей спины, из темноты, из группы стоящих там не то зрителей, не то помощников, высокий мальчишеский голос. "Вста-а-о-у-авай". На три тона. С звенящим и резко оборванным звуком в конце.

   И снова: колокол бубна, медвежье рычание, трёх-тонная музыкальная фраза, забирающаяся уже в какое-то... колоратурное сопрано.

   Куча, сваленная у столба, начала шевелиться, разворачиваться, подыматься. Превращаться в Сухана. В нечто, напоминающее человека. Количеством конечностей, туловищем. Формой. Но не пластикой, не движениями. Он поднялся на четвереньки, не поднимая головы, мотал ей.

   Главный голядина вытащил откуда-то из своей шкуры какую-то... веточку? Что-то тоненькое, беленькое, скрюченное. Ещё раз подпрыгнул. Вверх и вперёд, прямо на Сухана. Огромная, трёхметровая туша в медвежьей шкуре воздвиглась над человеком. Над маленьким, голым, стоящим на четвереньках подобием человека. Один из волхвов ухватил Сухана крюком на конце своего посоха за шею и вывернул его голову лицом вверх. Лицом навстречу чудовищной, мохнатой, огромной медвежьей голове с горящими багровым глазами. Пауза. Несколько мгновений полной тишины. И снова сопрано на три тона: "Да-о-у-й", "Да-о-у-й". Зазвучал бубен. Не колоколом -- рокотом. Похоже на барабанную дробь в цирке при исполнении опасного номера. Только глуше, без звона. Там палочками по барабану, а здесь -- колотушкой. По коже. По ушам. По душе. Рокот -- как рокот моря. Только быстрее, непрерывнее, повышаясь по тону и темпу. Совсем не успокаивает. Будоражит, тревожит, пугает.

   Огромная туша медленно опускается прямо перед Суханом. Оседает, расплывается в ширину. Контур плывёт в глазах. Оплывающая, наваливающаяся тёмная масса. На вытянутой рук-лапе, прямо над задранным кверху лицом -- качается эта... веточка. Как лакомство перед мордой собаки. Такая... поноска? Или угощение? Оно как-то распрямилось на весу. Висит и покачивается. А ведь это... Палец! Человеческий палец! Кость. Собственно палец из всех трёх фаланг: проксимальной, средней и дистальной и его продолжение -- пястная кость. Она пустая, трубчатая. Медвежья морда подносит её к себе и дует в неё. Резко тренькает струна. Но не отпускает свой звук, а тянет, длит, повышает его, уходит вверх. А сзади снова голос: "Вых-о-у-ди", "Вых-о-у-ди", "Вых-о-у-ди". На три ноты. Неизбежно, неотвратимо. Повышаясь. Обрываясь на грани фальцета. Где уже и дыхания быть не должно.

   Кость висит открытым концом прямо над лицом Сухана. Сантиметров 10-15. Чуть качается над его сжатыми губами. Два волхва с посохами подходят к нему с двух сторон. Удар бубна. Удар посохами по рёбрам. Вскрик. И Сухан замирает с открытым ртом. С открытом прямо под нижним концом пустой кости чьего-то пястья.

   Кажется, Сухан пытается дёрнуться, отодвинуться. Но три посоха его держат. А он сам не может оторвать ни ладони от земли, ни -- колен. Стоит. Высокий, я такого еще не слышал, короткий бряк бубна. Дружный выдох всех присутствующих. Главный голядина резко, как бармен за стойкой, переворачивает кость открытым концом кверху. Будто-то там что-то есть. Жидкое. И затыкает какой-то затычкой. Подымается, удовлетворённо рыча. Сухан мешком снова валится на землю.