Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

И всё-таки мне кажется, что я всё могу, и что предыдущие мои опасения беспочвенны. Я ж хтоническая богиня, и я бездонна… в определённом смысле слова, хе-хе. Одним из основных образов фольклора является женский детородный орган. Он считается всеобъемлющим символом плодородия, могучей силы жизнетворчества, некоей огромной ёмкостью, наделённой волшебной способностью преобразования всего, что туда попадает:

'Как и дочка-то с маткою спорилася,

Маткина пи…да широка, а у дочки шире ея:

Скрозь маткиной пи…ды да и барочки прошли,

Скрозь дочкиной пи…ды корабли прошли,

Корабли прошли и со парусами.

Мужик пашенку пахал и туды, в пи…ду, попал,

И с сохой, и с бороной, и с кобылкой вороной'.

(песни, собранные П. В. Еиреевским, 1860–1874)

Народ зря не скажет) Так что зря бревна боялась, пускай оно меня боится.

— Богиня, кончай пошлятину думать, у меня встанет сейчас, — недовольное шипение.

И шо? Разве не будет это очередным подтверждением того, с чем его сейчас поздравляют?

— Неприлично.

Что естественно, то не безобразно.

— Заканчивай глумиться, Блодьювидд… в более древних обрядах приветствовался также и публичный вариант того, чем мы с тобой занимались наедине. Не хочешь воскресить обычай? Чудесная древняя традиция, — промурлыкал владыка, — я весь твой. Ну?

А, нет, нет. Спасибо, заканчиваю.

И остаток дня тянулся медленно, а неумолимые поздравлятели всё не кончались. Не знаю, как дожила до ужина.

Весь день думалось, что я хочу вернуться в постель, и что хочется укусить Трандуила за ухо. Но раньше владыки с ужина уходить не хотелось и спать одной тоже. Должна же я иметь какие-то дивиденды со своего положения?

— Я не выдержу, если лягу с тобой, а тебе пока нельзя.

— Не надо терпеть, я всё могу, и мне не хочется спать одной. Богине нельзя отказывать, — прошептала с безмятежностью в острое ухо и удивилась, как подействовало.

Кровь бросилась в лицо Трандуилу. Он резко свернул разговор, встал и сделал приглашающий жест, предлагая следовать за ним. Смущали, конечно, понимающие взгляды, которыми нас провожали сотрапезники; я бы на рысь перешла, чтобы в спину скорее смотреть перестали, но король, конечно, шёл с достоинством.

Почти затащила его к себе и начала лихорадочно расстёгивать одежду, не прислушиваясь к увещеваниям, произносимым всё более срывающимся голосом. Казалось забавным и возбуждающим, что он так панически просит остановиться и при этом так явно тает. Разительное отличие от того, что было позавчера.

— Emma vhenan, мне мучительно терпеть, зная, что я не могу взять. Что ты делаешь? Хватит.

— О, мне много не надо, только пообниматься и заснуть вместе.

— Мне надо, — владыка вздохнул и сдался. Сам расстегнул не слишком поддающиеся моим усилиям хитрые эльфийские застёжки и лёг:

— Мне не очень уютно на человеческой кровати.

Ну да, как мне на травке без одеяла. Зато на человеческой кровати, да под одеялом очень уютно, когда тебя обнимают и обвивают длинные ноги и руки. Тепло, и не только физически, и безмятежно. Я затихла, вдыхая его запах и ощущая тело. Позавчера как-то уж очень много впечатлений было, не устоялись они, а сейчас поспокойнее. Игнорируя то, что упиралось в меня весьма недвусмысленно (ну, раз нельзя, так и нельзя, я ж не настаиваю!), играла волосами, гладила ушки. Трандуил просто терпел. Всё-таки какие плечи широченные! Рост и одежда скрадывают атлетичность и придают изящества, но разница в размерах у нас велика, и ничем мы не похожи.

Навозившись, довольная, отвернулась и, прижавшись к нему задом, приготовилась заснуть.

— Блодьювидд, тебе ничто не мешает? — вкрадчиво спросил король.

— Нет, ваше величество, всё хорошо.

— Я понимаю, конечно, что недоласкал тебя, сразу набросившись наперевес известно с чем, но ты жестока, — выдохнул он, и я как-то вдруг оказалась стоящей на четвереньках.

ЭТО упиралось сзади и довольно сильно. Подёргалась, но безуспешно, и, немного нервничая, ждала. Трандуил, окаменев, тяжело дыша, нежно тёрся о лепестки. И да, розе он нравится, она скользкая. Когда он упёрся посильнее, я, сама себе удивляясь, кончила. Довсхлипывав, попыталась вывернуться и лечь, но была удержана в той же позе. Занервничав сильнее, просительно сказала:

— Не могу. Пожалуйста, не надо.

— Irima, желанная, а как же «…пусть бревно меня боится»? Где твоя храбрость? — и он немного вдвинулся, по ощущению, до предела растянув меня, — твоя роза хочет, я нравлюсь ей. Ты же кончила, я почувствовал, как ты обожгла меня, не зажимайся так сильно, позволь…

Пьянея от насмешливого бархатистого голоса и одновременно пугаясь всё больше, и понимая, что нет, не могу, пискнула:

— Это от ужаса. Ей нравится, но она не может принять.

— В смысле, она кончила от ужаса, что я вхожу? Чтобы я решил, что уже всё, и прекратил?))

— Да.

— Какая прелестная наивность. Возможно, стоило всё-таки сделать так, чтобы кончил я?)

— Я могу, только по-другому, не так, — я попыталась вывернуться и показать как, но это мягко пресеклось.

— Я хочу так. Мне хочется входить в тебя, — его уже ощутимо трясло, он говорил с трудом, сквозь тяжёлое дыхание, сдерживая стоны, — я люблю просто брать женщину, чувствовать её трепет изнутри, разжимать тугой бутон, заставляя принять себя. Всего остального мне мало.

И ещё немного надавил:

— Сладкая, а как же «с сохой и с бороной, и с кобылкой вороной»? Ты была так самонадеянна этим утром, а?) Совершенно забыв, что перед тем, как я взял, что хотел, ты приняла горячую ванну и выпила расслабляющее, и я ещё полночи дышал сквозь зубы, лаская тебя и готовя к этому? Что ж ты сейчас не так самоуверенна? Maia, какая мука — желать и быть желанным, и не мочь войти просто так! Нельзя, нельзя… — и перестал удерживать.

Облегчённо вывернулась и прилегла рядом. Трандуил скованно обнял, прижимая к напряжённому телу, шепча в ушко:

— Я так мечтаю, чтобы прошла эта неделя, nandelle… Я заставлю тебя сесть на мой кол, и тебе это понравится. Я научу тебя всякому… ты же невинна почти.

Ну, я думаю, по сравнению с ним — да, невинна.

— Но ты имеешь право требовать от меня тепла и близости, и ласки. Я дам тебе всё, что захочешь, и вытерплю эту пытку.

Я не знаю, как он терпел, лаская меня и шепча что-то на квенья, пока я не уснула, но мне было очень хорошо. И не одиноко.

* * *

Проснулась одна. Понятно, на человеческой кровати владыке спится так себе. Увидев его в трапезной, засияла навстречу и огорчилась его виду: осунувшееся лицо, тени под глазами.

— Мне лестно, что, засыпая, ты думала, что я гораздо лучше кота, — ехидно шепнул владыка, когда