Назначенье границ - Татьяна Апраксина

Кувшин по голове — это уже более серьезный аргумент, пожалуй, слишком внушительный, и голова-то одна, и кувшин хороший был… однако ж, это действительно интересно. По-настоящему. До чего же жаль, что эта женщина уже замужем, и неважно, насколько она старше… увести бы ее прямо сейчас, назвать своей, как крепость, взятую после долгой осады.

И только увидев в руках у женщины нож, а в глазах — чистое, незамутненное ничем желание убить — какое у противника в свалке не всегда встретишь, он понял, что кто-то из них, видимо, совершил ошибку.

Уже потом, вспоминая, он догадался, что тогда сбило его с толку — она не кричала. Не кричала, не звала на помощь.

Ну как же ее было понять?

Тогда, кажется, был слишком ошеломлен — хотел же как лучше, может быть, был слишком настойчив и не слишком терпелив, но разве не этого она сама просила? Кажется, сумел сказать несколько слов, просить о прощении… может быть, сумел, может быть, нет. Что ж, принести свои извинения никогда не поздно, а там госпожа Пелагия и сердиться перестанет, наверное, поймет, что это просто… просто потому, что она выглядела такой одинокой и неприступной.

Вышло же иначе.

Командующий вернулся в Равенну, как обычно, без предупреждения, как ливень в середине июля. И немедленно затребовал Майориана — дорога не дорога, вечер не вечер — да не к себе и не в улей, а в один из тех домов, где проходили иногда частные встречи, от посторонних глаз и ушей подальше. Видимо, следовало ожидать событий. Майориан кинулся на зов, был счастлив видеть, был готов слушать, даже не спросил, как здоровье отца — который тогда еще заведовал финансами армии… А вот к обычной драке он готов не был. И поэтому первый удар — после которого правая рука повисла как колбаса в коптильне и перестала откликаться на зов — пропустил. Очень неприятно и неудобно, когда тебя раз за разом вбивает в стену человек, вдвое старше тебя. Без посторонней помощи. Очень неудобно и очень больно, к тому же.

И совершенно непонятно — с чего вдруг?!

— За что?! — не сопротивлялся толком, и не потому даже, что не мог — не понимал, нужно ли…

Ответа не получил, а потом, видимо, обо что-то не очень удачно ударился головой, потому что мир вокруг моргнул — и на какое-то время пропал. Что, наверное, было к лучшему, потому что когда Майориан всплыл обратно, он сразу понял, что миру тогда не понравились накопившиеся в нем острые углы — и он злонамеренно вывалил их все прямо на Майориана. А еще на него смотрели, сверху вниз, со спокойным любопытством и без малейших признаков ярости. Не мир смотрел, конечно.

— И что… — так, по челюсти тоже прилетело, говорить неудобно-то как… — это… значило?

— Видишь ли, — дружелюбно ответили сверху, — так случилось, что у госпожи Пелагии, кроме меня, никого на свете нет. В определенной мере — по моей вине. Вернее, у нее есть дети, она любит их и на многое ради них готова… но ты, я думаю, понимаешь, о чем я говорю. Она верит мне, я просил тебя принимать. А ты ее обидел и напугал.

У вас все не как у людей, хотел сказать Майориан, и как же мне было разобраться, что она для тебя не только источник выгоды, что ты для нее не только защитник перед многими, кого прельщают богатство и влияние бывшей жены Бонифация, что, оказывается, вы друг к другу относитесь… несколько иначе, ощутимо так иначе, всем телом ощутимо, только кто бы раньше мог догадаться-то?!

Она сама не возражала, хотел сказать Майориан, вела себя ровно так же, как все остальные, и откуда мне было понять, что это — другое, если нечто выглядит, пахнет и колется, как роза, откуда мне знать, что это, оказывается, кошка?!

— Я ошибся, — сказал Майориан. — На меня так старательно не обращали внимания…

— На тебя на самом деле не обращали внимания.

— Ну… я думал, у вас… — нет, вот этого он в лицо уже не скажет, мало ли, что думал, думать надо было раньше и как следует: связывай эту пару только расчет, наверное, все выглядело бы иначе — хотя бы со стороны командующего… а я что-то не припоминаю вокруг него никаких случайных или неслучайных спутниц, даже в походах, даже во время долгих кампаний. Я просто привык, что он ест, что придется, спит, где придется, или не спит вовсе, и не тратит ценное время на всякую ерунду. — Я… не предатель. Я дурак, я ошибся. Я прошу прощения.

— Если бы я не думал, что ты дурак, ты бы сюда не дошел. Тебя бы нашли утром на обочине со вспоротым животом, и весь полуостров гадал бы, кто из моих врагов до тебя добрался.

«А если бы ты обошелся без рукоприкладства, — добавил про себя Майориан, — я бы тебе просто не поверил. Ни тебе, ни госпоже Пелагии… Ладно, разобрались, а перед ней нужно будет еще раз извиниться, и столько раз, сколько потребуется. Оскорбил достойную женщину, не просто дурак, а особенный, счетный дурак…»

— Спасибо, что правильно подумал, — улыбаться еще сложнее, чем говорить, но все равно хочется.

— Если тебя это утешит, — сказали сверху, — я такие ошибки делал в политике. Как ты понимаешь, обходились они дороже.

— Мне повезло с наставником… — и ведь правда же, повезло, другой убил бы просто потому, что так положено.

— Повторишь это, когда тебе будет шестьдесят.

Два года ведь прошло. Два года… и о той глупой истории знали только трое. Зачем сейчас вытряхивать то, что надежно прикопано, не выплеснулось в разговоры, не пошло гулять по улицам? Можно придумать тысячу других причин, не менее убедительных, даже более…

— Можно… можно сказать, что я испугался, что ты меня перерастешь, а потому придрался к первому попавшемуся предлогу. О тебе и так говорят, что ты при мне как Сулла при Марии… — тепло, но не горячо, не Сулла при Марии, Траян при Нерве, золотой мальчик, которому очень многого не придется делать, потому что оно уже сделано, не придется, если все пойдет, как надо. — Просто в эту историю охотней поверят. И за ней можно больше спрятать. Уезжаешь не только ты. Марцеллиан возвращается в Далмацию, Меробауд — в Испанию, у него там срочные домашние дела… в виде багаудов, причина уважительная, с ней не поспоришь. Рицимер — на север. Я совершенно не знаю, что делать с Боэцием — он префект претория, его никуда не вытолкнешь из столицы…

— А, собственно, зачем это все?

Ну да, у Меробауда багауды, а у Майориана неудачная попытка… близко подружиться с женой командующего, и тем обиднее, что неудачная, и сплетники теперь натрут мозоли на языках, прохаживаясь по достоинствам обоих; будто мало того, что было на самом деле?