Под опущенным забралом - Иван Дорба

Толя кинулся в чулан, прижался к мешку с картошкой и глухо зарыдал…

Когда мать отыскала его там и хотела ласково прижать к себе, он истерически крикнул:

— Уйди! Убийцы вы! Убийцы!!!

4

Обыск в квартире Околова и разоблачение гувернантки его приемных детей, оказавшейся большевичкой-подпольщицей, не могли остаться незамеченными всеми энтээсовцами Смоленска; среди них быстро распространились слухи, будто Околов теперь на особом подозрении у гестапо, что дни его как представителя «Зондерштаба Р» в Смоленске сочтены, поскольку немцы таких ошибок не прощают…

Около месяца Георгий Сергеевич вел тайные переговоры то с гестаповцами, то с обер-лейтенантом имперской службы безопасности (СД), прославившимся убийствами евреев, Алферчиком, то с заместителем начальника полиции Смоленской области Виноградовым, то с помощником бургомистра Смоленска Ганзюком и многими другими лицами, успевшими выслужиться перед фашистами. Околов понимал, что теперь ему срочно следует отличиться не только перед немцами, но и своими энтээсовцами в какой-то особой роли, может быть, даже вождя «третьей силы». Замысел зрел в его голове адский. Почти каждый день к нему на квартиру наведывался кто-либо из единомышленников. Пришло длинное, полное упреков письмо от Вюрглера, одного из руководителей всего «Зондерштаба Р», дислоцированного в Варшаве, на улице Хмельная, 7, с вывеской: «Восточно-строительная фирма Гильген».

Околов терпеть не мог Вюрглера, считая, что ему больше подходит амплуа хозяина бакалейной лавки; но покуда приходилось принимать письма из Варшавы как приказы… Вюрглер настаивал на установлении контактов с профашистски настроенной так называемой бригадой Каминского, требовал послать туда группу своих людей для «внедрения». «Нужно создать нам армию солидаристов, как это сделали Бандера и Мельник на Украине, свою «третью силу», которую возглавит Байдалаков», — писал Вюрглер.

«Когда еще мы успеем создать свою армию? — вздыхал Околов. — Прежде всего мне нужно выпутаться из недавней истории…»

В последнем письме Вюрглер угрожал: «До руководства дошли слухи, Георгий Сергеевич, что вы, забыв о нуждах Центра, увлеклись меркантилизмом. Мы покуда смотрим на это сквозь пальцы; немецкое командование высоко оценило ваше личное участие в блестяще проведенной операции «Ревком» против смоленского подполья. Но мы знаем, что там отличились и Алферчик, и Шестаков, и Ширинкина…»

«Ага! Он меня стращает! — зло подумал Околов. — Но я выкручусь из этой истории! Я знаю, что мне сделать…»

В конце ноября, вечером, к нему на квартиру пожаловали отличившиеся в операции «Ревком» Ширинкина с друзьями.

Околов встретил их весело.

— Мы пришли по поручению госпожи Либеровской пригласить вас, Георгий Сергеевич, с супругой на вечер «Под зеленой лампой», — заговорила осипшим голосом Ширинкина. — Это у Никольских ворот. Вера Либеровская — чудесная артистка, вам понравится. Там будут читать стихи, петь романсы… — рассыпалась она в похвалах будущему вечеру.

— И кухня у нее — первый класс! — в тон им добавил Околов и понимающе заулыбался. — Мы обязательно будем. Правда, Валя? И надеюсь, я тоже всех повеселю…

Околов давно знал об этой «вечеринке» и готовился к ней по-своему, чтобы навсегда смыть с себя «пятно гувернантки».

Разгильдяева заметила, что муж и гости как-то с полуслова понимали друг друга. У нее возникло ощущение, что они заранее обо всем договорились.

— Часикам к девяти приходите! — кланяясь и щелкая по-офицерски каблуками, приглашал Радзевич.

— И театральное представление будет, — подмигнула Околову Ширинкина.

— И солисты выступят, — подхватил Георгий Сергеевич.

— А ты, Ара, что-то вроде похудела, — ласково обнимая за плечи Ширинкину, произнес Околов и тут же пояснил жене:

— Мы с Ариадной Евгеньевной старые друзья, Валюша, не ревнуй! Романа у нас никогда не было, хотя мы и любим друг друга. А в салон Либеровской мы пойдем, это будет… — он сделал паузу, — весьма поучительно.

Чутье подсказывало Разгильдяевой, что муж, принимая приглашение на вечер, сам готовит что-то необычное и… жуткое.

5

Народу в апартаментах фрау Либеровской собралось много: пришли почти все «берлинцы», явилась элита во главе с двумя какими-то важными господами в штатском, — все, начиная с обер-бургомистра Смоленска Меньшагина, начальника политического отдела городской полиции Алферчика, а также Ольгского и Ганзюка. За «штатскими» все ухаживали, перед ними лебезили. Хозяйка усадила их на самые почетные места и следила за тем, чтобы на тарелках у них лежали лучшие кусочки мяса, а в бокалах пенилось французское шампанское.

Потом Разгильдяева узнала, что один из них, пониже ростом, непосредственный начальник ее мужа — Александр Эмильевич Вюрглер, прибывший из Варшавы, а другой — немец из отдела группенфюрера Наумена.

После ужина перешли в гостиную. Пела, читала стихи Либеровская. Потом начались танцы. К Разгильдяевой подошел и пригласил на танец Ганзюк, высокий шатен, тщательно прикрывавший свою лысину. Ей нравились его выразительные карие глаза, орлиный нос и военная выправка. Все это производило неотразимое впечатление на местных дамочек. Был он неизменно галантен и вежлив.

— Простите за смелость, Валентина Константиновна, — начал он, чуть грассируя, — пользуясь случаем, пока Георгий Сергеевич ведет серьезный разговор с Вюрглером, признаюсь, что вы самая интересная дама на сегодняшнем вечере.

Разгильдяева, вальсируя, наблюдала за мужем: Околов, одетый в полувоенный костюм, напряженно глядел почему-то в окно, а Вюрглер оценивающе поглядывал на нее сквозь золотые очки, заложив большие пальцы рук в нижние карманы жилетки и выпятив животик, на котором поблескивала массивная золотая цепочка от часов. Поймав ее взгляд, он шевельнул тараканьими усами: видимо, пытался улыбнуться. И тут же его заслонила танцующая пара.

«Противный тип! Навозный жук! — подумала она.- И какая ухмылка!»

Разгильдяева заметила, что Вюрглер кивнул головой мужу, небрежно сунул два пальца стоявшему неподалеку Алферчику, направился к хозяйке, неуклюже потоптался перед ней, изображая поклон, приложился к ручке и двинулся к выходу.

Танец закончился, и Разгильдяева направилась к мужу. Околов стоял с Алферчиком и, тыча указательным пальцем ему в грудь, где поблескивал немецкий орден, едва раздвигая губы, что-то выговаривал. Беседа была не из приятных, это можно было прочесть по их лицам: злому и агрессивному у Георгия Сергеевича и растерянно-глупому, даже напуганному, у Алферчика.

Женское любопытство взяло верх, и ей захотелось узнать, за что муж распекает «дружка». Они стояли за колонной, что позволяло незаметно к ним подойти.

— …катал, пьяный был, вот и катал, хорошенькие цыганки, пели, плясали, потом поиграли немного с ними… — Алферчик жадно выпил содержимое стакана, который держал в руке, пролив несколько капель на новый, с иголочки, темно-серый костюм. — А расстреляны они со всеми прочими цыганами согласно приказу генерала Наумана, при чем тут я? Ты просто срываешь на мне злость!

Он оглянулся и встретился глазами с Разгильдяевой.

— Весь город видел, как ты с ними на тройке раскатывал! — прошипел Околов и тоже обернулся.

— Не пора ли нам домой? — проворковала Разгильдяева, обращаясь к мужу. — Третий час…

— Господа! Прошу к столу, кофе, чай, шоколад! Милости просим в столовую, — громко провозгласила хозяйка.

— Рано еще, Валюша, мы с тобой досидим до конца, и ты посмотришь «театральное представление». Всем это полезно! — Он взял жену под руку и повел в столовую.

Стол был уставлен сластями и бутылками. Разгильдяева никогда в жизни не видела таких красивых бутылок с винами, коньяками, ликерами, ромом, виски и шнапсом.

Началась пьянка. Женщины разомлели, раскраснелись, глаза их стали маслеными, губы влажными, а у мужчин в глазах загорелся похотливый огонек.

Сидевшая напротив Ширинкина поводила оголенными плечами, смеялась грудным, волнующим смехом, томно поглядывала то на статного Алексея Радзевича, то на соседа слева, рыжеватого нахального Шестакова.

Глядя на них, Разгильдяева тоже сделала глазки Ганзюку. А тот, опасливо косясь на Околова, принялся подливать ей в бокал.

Шум нарастал, гости постепенно забывали о приличии, веселье переходило ту грань, которая отличает людей от животных.

— Господа! Внимание! Внимание! Прошу всех перейти в гостиную, — внезапно, заглушая громкий говор и смех, во всю глотку заорал обер-бургомистр Меньшагин.

— Представление начинается! — со зловещим торжеством провозгласил Алферчик, поднимаясь из-за стола, и пьяным жестом пригласил притихшую компанию в гостиную.

Там было темно, свет проникал из отворенной в столовую двери, из сереющих окон, шторы которых были раздвинуты. Впереди полукругом в два ряда стояли стулья.