Протокол «Сигма» - Роберт Ладлэм

— И какова же была суть этого договора?

Ленц безнадежно покачал головой.

— Увы, но я этого не знаю, мистер Хартман; вы позволите называть вас Бен? Бен, я сожалею, но до сегодняшнего вечера я никогда не принимал эту историю всерьез.

— И не знали об участии в этой организации вашего собственного отца?

Ленц снова медленно покачал головой.

— Вы знаете куда больше меня. Возможно, об этом что-то знает Якоб Зонненфельд.

Зонненфельд... Зонненфелъд был самым известным из остававшихся в живых охотников за нацистами.

— Он согласится помочь?

— Мне, как главному благотворителю его института? Уверяю вас, что он постарается. — Ленц плеснул себе еще немного спиртного, видимо, чтобы взбодриться. — Но мы с вами все время танцуем вокруг одной проблемы, не так ли? Вы до сих пор не объяснили, каким образом оказались вовлеченным в эти дела.

— Вы знаете человека, стоящего рядом с вашим отцом?

— Нет, — ответил Ленц и, прищурившись, снова вгляделся в снимок. — Он немного похож... но это тоже невозможно.

— Возможно. Рядом с вашим отцом сфотографирован мой отец. — Голос Бена звучал совершенно бесстрастно.

— Но это же бессмыслица, — возразил Ленц. — Вашего отца знают все в моем мире. Он великий филантроп. Воплощение добра. И вдобавок ко всему — уцелевшая жертва Холокоста. Да, этот человек имеет сходство с вами... даже очень похож на вас. Но повторяю: это бессмыслица.

Бен горько рассмеялся.

— Мне очень жаль. Но события и явления утратили для меня смысл в тот момент, когда мой старый приятель по колледжу попытался убить меня на Банхофштрассе.

Взгляд Ленца погрустнел.

— Расскажите, как к вам попала эта фотография.

Бен рассказал Ленцу о событиях последних нескольких дней, стараясь по мере сил сохранять бесстрастность.

— В таком случае вам тоже известно, что такое опасность, — торжественно произнес Ленц. — Существуют нити, невидимые нити, которые связывают эту фотографию со всеми этими смертями.

Бен почувствовал, что его охватывает отчаяние: он изо всех сил старался сложить всю информацию, в том числе и ту, которую дал ему Ленц, в единую картину, которая имела бы хоть какой-то смысл, но вместо того, чтобы проясниться, все становилось еще запутаннее, еще невероятнее.

Бен сначала уловил запах духов Ильзе и лишь потом услышал шаги.

— Этот молодой человек приносит с собой опасность, — сказала она мужу, и голос ее был при этом скрипучим, как шелест наждачной бумаги. Она повернулась к Бену. — Извините меня, но я не могу больше молчать. Вы привели к этому дому смерть. Моему мужу уже много лет грозит постоянная опасность со стороны экстремистов из-за того, что он постоянно ведет борьбу за справедливость. Я сочувствую вам — вы перенесли много бед. Но вы очень легкомысленны; вы, американцы, все такие. Вы пришли сюда, чтобы под вымышленным предлогом встретиться с моим мужем ради своей собственной, частной вендетты.

— Ильзе, прошу тебя... — попытался перебить ее Ленц.

— И теперь вместе с вами как незваный гость сюда явилась смерть. Я была бы благодарна вам, если бы вы покинули мой дом. Мой муж уже много поработал ради своего дела. Разве он обязан жертвовать еще и своей жизнью?

— Ильзе очень расстроена, — извиняющимся тоном пояснил Ленц. — К некоторым сторонам моей жизни она так и не смогла привыкнуть.

— Нет, — сказал Бен. — Она, вероятно, права. Я уже навлек беду на слишком многих людей. — Его голос звучал сухо, невыразительно.

Лицо Ильзе представляло собой неподвижную маску, черты сковал страх.

— Gute Nacht[33], — тихо, но с непререкаемой твердостью сказала она.

— Если вы захотите, я буду рад помочь вам, — негромко, несколько растерянно, но настойчиво говорил Ленц, провожая Бена в вестибюль. — Сделаю все, что в моих силах. Потяну за доступные мне ниточки, помогу установить контакты. Но в одном Ильзе все же права. Вы совершенно не знаете, против чего выступили. Я посоветовал бы вам, мой друг, быть как можно осторожнее.

Бену показалось, что в чертах лица Ленца, терзавшегося мучительными сомнениями и тревогой, он видит нечто знакомое, и после недолгого размышления он понял, что это было: подобное выражение он видел у Питера. И тот, и этот, как ему показалось, пытались не дать страсти к справедливости полностью завладеть всем своим существом, и все равно ее нельзя было спутать ни с чем другим.

Бен вышел из дома Ленца, ощущая ужасную растерянность. Одна только мысль непрерывно билась в его мозгу: почему он не может просто признать, что он бессилен, безнадежно не подготовлен к разрешению загадки, разгадывая которую его брат лишился жизни? И даже те факты, которыми он располагает, уже успели истерзать в кровь его душу, словно острые осколки стекла под босыми ступнями. Макс Хартман, филантроп, уцелевшая жертва Холокоста, гуманист — неужели он на самом деле был таким же, как Герхард Ленц, его соратником по варварству? Самая мысль об этом вызывала отвращение. Мог ли Макс быть замешан в убийстве Питера? Не был ли этот человек виновником смерти своего родного сына?

Не потому ли он внезапно исчез? Чтобы избегнуть разоблачения? И что же делать с соучастием ЦРУ? Черт возьми, каким еще образом оберштурмфюрер СС мог въехать и обосноваться в Штатах, если не с помощью американского правительства? Не стояли ли за всеми этими ужасающими событиями союзники отца, его старинные друзья? Был ли хоть какой-то шанс считать, что они делали все это ради защиты отца — спасти его, а вместе с ним и самих себя, — не поставив старика в известность?

“Ты говоришь о вещах, которые не в состоянии понять”, — сказал его отец, обращаясь то ли к сыну, то ли куда-то в пространство.

Бена обуревали противоречивые эмоции. Одна его часть, преданный, верный сын своего отца, требовала поверить в то, что существовало какое-то иное объяснение; она жаждала этого с того момента, когда он выслушал рассказ Питера о его открытиях. Какое-то основание для того, чтобы верить родному отцу, заключалось в... В чем? Чудовище. Он услышал голос матери, ее шепот, когда она, умирая, умоляла его понять, попытаться устранить разрыв, сблизиться. Полюбить того сложного, тяжелого человека, каким был Макс Хартман.

А другая часть Бена ощущала долгожданную ясность.

“Я упорно старался понять тебя, ты ублюдок! — беззвучно кричал Бен. — Я пытался любить тебя. Но после такого обмана, после того, как выяснилось, насколько отвратительной была твоя настоящая жизнь, что еще я могу чувствовать, кроме ненависти?”

Он и в этот раз оставил машину на изрядном расстоянии от дома Ленца. Он не хотел, чтобы кто-нибудь мог разыскать его по номеру; по крайней мере так он думал сначала, когда предполагал, что Ленц был одним из заговорщиков.

Он прошел по дорожке, ведущей от входа в дом Ленца к тротуару. Перед тем как выйти на улицу, он боковым зрением заметил неяркую вспышку света.

Это включилась внутренняя лампочка салона, когда в автомобиле, находившемся всего в нескольких ярдах от него, открылась дверь.

Кто-то вышел из автомобиля и шел ему навстречу.

Тревор увидел, что на противоположной стороне улицы зажегся свет, и, повернув голову, посмотрел туда. Парадная дверь дома открылась. Цель болтала с джентльменом постарше, который, как он предположил, был Ленцем. Тревор подождал, пока эти двое не пожали друг другу руки, а затем цель не спеша пошла по дорожке от дома. Только тогда он вышел из автомобиля.

Глава 24

— Я хотел бы, чтобы вы уточнили, кому принадлежит номер, — сказал Хайслер по полицейской рации. Он повернулся к Анне. — Если это не вы и не мы, значит, это кто-то еще. У вас должны быть хоть какие-то соображения.

— Кто-то, тоже ведущий слежку за домом, — ответила Анна. — Мне это не нравится.

Она думала: “Здесь происходит что-то еще. Стоит ли мне рассказывать Хайслеру о моих подозрениях по поводу Хартмана?” Ведь, с какой стороны ни взгляни, это были всего лишь домыслы. В конце концов могло случиться и так, что Хартман пришел сюда лишь затем, чтобы просто получить у Ленца информацию, скажем, сведения о том, где мог бы жить кто-нибудь из старых друзей его отца, а не затем, чтобы убить его!

И все же... у них имелись все юридические основания для того, чтобы ворваться на виллу. А вдруг окажется, что, пока они все сидели тут в четырех машинах и наблюдали за домом, внутри его убивали одного из самых уважаемых граждан города? Поднимется страшный шум — еще бы, такой международный инцидент, — и вся ответственность ляжет на ее плечи.

Голос Хайслера прервал ее раздумья.

— Я хотел бы, чтобы вы подошли к этому автомобилю и разглядели лицо человека, — сказал он. Это больше походило на приказ, а не на просьбу. — Нужно твердо убедиться в том, что он незнаком вам.

Анна сразу согласилась; ей самой очень хотелось в этом убедиться.

— Мне нужно оружие, — сказала она. Хайслер вручил ей свой пистолет.