Звездная ночь, звездное море - Тун Хуа

самый популярный бродвейский мюзикл еще не написали. Тогда был золотой век оперы, и примерно в 1850 году Верди сочинил три классических произведения, которые сохраняют популярность из поколения в поколение во всем мире: «Риголетто», «Трубадур» и «Травиата». Мне кажется, эти три оперы должны довольно часто звучать в театрах, учитывая, как восхищались американцы того времени европейской культурой. Цзюйлань жил в Нью-Йорке и ходил в театр, а значит, наверняка видел их.

Я изучила первые две оперы и вдруг узнала, что по сюжету третьей читала роман и видела фильм. Поэтому выбор пал на нее. Тогда я тихонько обсудила это с Лянлян, надеясь, что она найдет способ попасть на оперу в Парк-театр или на Бродвее, где «Травиату» поставят в духе Верди. Все расходы я предложила взять на себя.

Девушка знала, что я не из тех, кто безрассудно тратит деньги, но удивилась:

– Это будет дорого! Но мы можем немного сэкономить на гонораре исполнителям: в Нью-Йорке много талантливых молодых певцов. Только аренда площадки будет недешевой: обойдется в десятки тысяч долларов.

Вспомнив об обменном курсе один к шести, я стиснула зубы, но морально уже настроилась.

– Можешь вычесть это из денег от продажи окаменелостей. Только Цзюйланю не говори.

Лянлян остановила на мне взгляд и пообещала:

– Я помогу тебе все организовать и гарантирую самую настоящую оперу девятнадцатого века.

– Спасибо!

– Моя бабушка говорила, что любовь – это величайшая сила: она делает эгоистичных людей бескорыстными, трусливых – храбрыми, жадных – щедрыми, изворотливых – простодушными.

Я смутилась от таких слов. На самом деле я не могла смириться с тем, что приятные воспоминания Цзюйланя об этом месте совсем не связаны со мной, поэтому хотя бы таким образом решила исправить это и остаться в его памяти.

* * *

Лянлян готовила «Травиату» ко второй половине дня, прямо перед октябрьским полнолунием. Традиции предписывают одеться официально, и Цзюйлань, разумеется, пойдет в простой белой рубашке и черном костюме.

Я же надела платье, которое купила специально для этого случая: длинное, цвета морской волны, элегантное и гладкое, как море летним днем. Увидев его впервые, я подумала, что моему мужчине оно понравится. Когда спускалась по винтовой лестнице к нему, я убедилась, что мое предположение оказалось верным.

Поскольку это был частный театр, кроме нас четверых, других зрителей не было. Мы с Цзюйланем сели посередине, а Лянлян и Ишэн – через два ряда перед нами.

Свет постепенно гас, пара докторов впереди зашептались между собой, а мы сидели молча. Мне казалось, что мой спутник словно был не в духе. Он задумчиво осматривал пустые места вокруг нас. Я вмиг запаниковала. Неужели все зря?

Занавес медленно поднялся. Декорации выглядели в духе эпохи, играла классическая музыка девятнадцатого века. Первый акт: перед нами парижские апартаменты. Мужчины из высшего общества собрались в доме самой красивой куртизанки Парижа. Маргарите был представлен главный герой, Альфред, который страстно признается ей в любви, но девушка его отвергает.

Глядя на одетых в громоздкие наряды мужчин и женщин, я смутно припомнила, что роман «Травиата» был опубликован в 1848 году, а оперу по нему поставили в 1853-м.

Я хотела вместе с Цзюйланем посмотреть эту старую историю любви, но не подумала, что он мог ходить на ту же оперу с другой. Возможно, мне и удалось с помощью денег попасть в давно ушедшее время и связать прошлое с настоящим, однако о ком сейчас вспоминает Цзюйлань?

Сто лет назад не стало человека, с которым он смотрел «Травиату», а через несколько десятков лет исчезну и я. Найдется ли еще через сто лет очередная девушка, что попытается вернуть прошлое в настоящее?

Бессмысленно об этом думать. Поскольку я живу в настоящем, прошлое и будущее мне недоступны. Но мне вдруг стало так грустно, и я так позавидовала прошлому и будущему…

Цзюйлань постепенно пришел в норму и, заметив мое странное состояние, тихо спросил:

– Что случилось?

Я уставилась на сцену и покачала головой, не зная, что сказать.

– Тебе не нравится? – Он взял меня за руку.

– Просто хочу увидеть то, что видел ты когда-то. – Я попыталась улыбнуться. – Ведь в то время опера наверняка была популярна.

Тут он понял, почему в зале сидело всего четверо зрителей:

– Ты организовала это специально для меня?

Слова вновь были излишни, и я просто кивнула. Мужчина взял меня за руку потянул за собой:

– Уходим!

Я так растерялась, что даже не попрощалась с Ишэном и Лянлян.

После того как мы покинули закрытый и темный зал и отпала необходимость погружаться в любовь к прошлому, мое настроение значительно улучшилось.

Цзюйлань снял тонкое кашемировое пальто и накинул мне на плечи. Его тело уникально и не боится холода, поэтому он легко уступил свое пальто мне. От его одежды пахло удивительной свежестью. Я улыбнулась и укуталась в него поплотнее, а в голове вдруг промелькнула мысль, что сто лет назад кто-то другой прятался в его пальто от сурового осеннего ветра. Думает ли мой спутник сейчас о ней?

Он вел меня к ближайшему парку, избегая людных улиц, где было полно туристов. Чем дальше мы уходили, тем шикарнее открывался вид. В октябре наступает золотая осень, и улицы Нью-Йорка окрашиваются в яркие, насыщенные цвета, превращаясь в картины, написанные маслом. По ясному небу проносились белые облака, высокие деревья переливались благородными золотыми или ослепительно-красными красками, землю укрывал тонкий слой из опавших разноцветных листьев, отчего создавалось ощущение, будто мы движемся по роскошной парче.

Словно в тумане я смотрела на все это великолепие, как вдруг услышала голос Цзюйланя:

– Не люблю театр! Мой слух и обоняние острее, чем у людей, потому шум в зале и зрители, сидящие близко друг к другу, – это настоящая пытка.

Я очень удивилась:

– Но ты же сказал… что театр тебя впечатлил сильнее всего. Вот и подумала, что он ты его любишь.

– Помнишь, я говорил, что хотел пожить в Нью-Йорке подольше, но из-за одного случая мне пришлось покинуть город и вернуться в море? Тогда меня раскрыли и поймали.

Я ахнула. Несмотря на то что Цзюйлань стоял прямо передо мной, эти слова взволновали меня. Люди на Востоке и на Западе одинаково жестоки к тем, кто отличается.

– Почему ты был таким беспечным?

– В 1861 году началась Гражданская война, – равнодушно начал Цзюйлань. – По мере того как обстановка ухудшалась, все больше мужчин или добровольно, или по призыву уходило на фронт. Моих друзей тоже призвали в армию. Возлюбленная одного из них была моей хорошей подругой. Перед отъездом я пообещал