Песчаные небеса - Олаф Бьорн Локнит

– Четыре квартала вверх по улице! Хайберди-Шах там! За мно-о-й!

Пришпорив коня и направив его в темноту дороги, уводящей к верхнему городу, варвар на ходу окликнул Мораддина. Когда более трех десятков всадников азартно рванули в указанном направлении, Конан со своим спутником незаметно отстали, развернули лошадей и поскакали обратно к воротам.

Киммериец понадеялся было, что все пройдет гладко, и его нехитрая уловка подействует на всех без исключения, но ошибся. Несколько гвардейских офицеров не поддались общему порыву и не стали покидать пост без приказа своего начальства.

– А вы что здесь делаете? – рявкнул на них Конан, начиная понимать, что от этих преданных вояк придется избавляться при помощи оружия.

– А ты кто такой, чтобы приказывать конной гвардии государя Илдиза? – откликнулся старший из офицеров, с недоверием оглядывая обнаглевших стражников, из которых лишь один имел чин десятника.

– Я? – быстро переспросил Конан. – Земное воплощение Эрлика!

И тотчас же его меч опустился на шлем недоверчивого кавалериста, промяв его посередине. Мораддин, выхватывая оружие, вполголоса проговорил:

– Опять… Сколько ж можно трупов за одни сутки…

– Измена!!! – завопил высокий, худощавый десятник, увидев, как его командир замертво свалился под ноги коня киммерийца.

– А ты как думал? – усмехнулся варвар, спрыгивая с лошади и уворачиваясь от сабельного удара. – Мораддин, начали! И побыстрее! А то вдруг они все такие догадливые…

Против варвара и потомка гномов сейчас стояли девять превосходно обученных кавалерийских офицеров, которые, правда, не подозревали, что столкнулись не с увальнями из городской стражи, а с виновниками многих странных и жутковатых событий, взбаламутивших весь Султанапур. Чудеса ловкости, показанные Мораддином в недавней схватке с наемниками, на сей раз были менее впечатляющими – полугному просто-напросто мешало его слишком просторное одеяние. Конан сделал такой вывод только потому, что движения Мораддина всегда были малозаметные – вчера, например, углядеть, какими приемами коротышка расправляется со своими противниками, варвару не удалось, – казалось, стоит ему шевельнуть рукой, как нападавший валится замертво. Конан взял на себя пятерых гвардейцев, закрывших подход к левой створке ворот и довольно успешно сдерживал их натиск, пока Мораддин, скинув плащ, быстро освобождался от необъятного кафтана, по ходу дела обездвижив болезненными ударами по голени двоих кавалеристов, рискнувших связаться с легкой по их мнению добычей. Оставшись в своей легкой, удобной одежде, и, выбросив из капюшона мышку, которая недовольно заверещав, начала кружить в воздухе над головами людей, Мораддин схватил плащ, в углы которого были завязаны два булыжника, подбежал к киммерийцу и раскрутил плащ над головой, точно пращу. Ткань плотно обмоталась вокруг шеи одного из пятерых гвардейцев, с которыми дрался Конан, Мораддин дернул плащ на себя и ударом колена в грудь свалил полузадохнувшегося воина.

– Один готов! – заметил полугном, снова раскручивая свою «пращу».

– И второй! – отозвался киммериец, которому удалось разрубить едва не до грудины ребра на мгновение открывшего глухую защиту гвардейца – тот намеревался одним из каверзных приемов срубить Конану голову, но киммериец, прекрасно зная эту примитивную уловку, отвел клинок противника в сторону и тут же уложил стражника. На камни брызнула темная кровь, тело с глухим стуком рухнуло наземь.

Третий из пятерых достался опять же Мораддину, а остальные, побросав оружие, разбежались в разные стороны. Киммериец не стал их преследовать, подобрал с земли кафтан, скинутый Мораддином и оттер им меч.

– Здорово ты их! Я бы ни за что не догадался! – восторженно сказал варвар, глядя, как Мораддин выпрастывает камни из плаща. Белый зверек мирно сидел на его плече и таращился в темноту.

– Еще бы… – проговорил полугном. – Нечего зря время терять, иди открывай ворота!

Поднатужившись, Конан приподнял тяжелую балку, служившую засовом, и сбросил ее со скоб.

– Прошу! – ударом ноги он распахнул створки.

Когда Конан и Мораддин выехали за ворота, им сперва показалось, что безумная выходка потерпела полный провал. Горящие костры, кучки людей, греющихся у огня, лошади – неужели ворота охранялись и снаружи?.. Конан уже хотел было сказать, что с таким числом солдат ему не справиться даже вместе с десятью Мораддинами, но, приглядевшись, понял, что перед ними было всего лишь несколько караванов, вроде того, с которым он коротал ночь после побега с рудников, – они пришли слишком поздно и их не пустили в город, не смотря на то, что все бумаги были в порядке и хватало денег на пошлины. Некоторые из караванщиков заметили, что ворота, к их вящему удивлению, открылись и оттуда выехали двое всадников. И тут Конану пришла в голову замечательная и вполне безобидная шутка. Кроме того, она вполне может избавить от возможной погони, создав дополнительную сумятицу. Привстав на стременах, он кашлянул и зычным голосом провозгласил:

– Указом солнцеликого эмира султанапурского Хайберди-Шаха, да пребудет он в вечном здравии, всем разрешается въехать в город без пошлины и без проверки подорожных! Указ действует до наступления рассвета! Поторопитесь, почтенные гости!

Некоторое время стояла изумленная тишина, а потом, словно повинуясь взмаху руки безвестного мага, все пришло в движение. Караванщики поднимали верблюдов, собирали поклажу, оживленно переговариваясь, гасили костры, и вскоре, два или три каравана, один за другим, широкой волной полились через гостеприимно распахнутые неизвестным никому киммерийцем ворота в славный город Султанапур.

Конан любовался очередным своим творением, и мог простоять так, наверно, до самого рассвета, если бы Мораддин не дернул его за рукав.

– Отлично. Я оценил, – с ироничной усмешкой сказал он. – Но не забывай, что у нас впереди очень много дел.

Горячий воздух волнами струился над песками, поднимаясь к небу, и далекая полоска Кезанкийских гор почти расплылась в дрожащем мареве. Вдалеке, между пологими барханами мелькнула темная точка. Конан безошибочно определил что это, и, протянув руку, сказал:

– Вот она, старая башня.

Мораддин прищурился, вглядываясь, но как ни напрягал зрение, ничего, кроме неясной вертикальной черточки не увидел.

– Зоркие у тебя глаза, не то, что у меня… Гномы хорошо видят только в темноте, а при столь ярком солнечном свете мне, как сыну гнома, тяжеловато.

Он ехал чуть позади Конана, натянув капюшон на самые глаза и перевязав его тесьмой на голове.

С восхода прошло уже довольно много времени, солнце было в зените и палило нещадно. Все живое попряталось от жары, исчезли куда-то даже маленькие ящерки, которые утром грелись на песчаных холмиках, шмыгали под копытами лошадей и, когда на них падала тень, мелко дрожа, быстро зарывались в песок.