О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров

Получившая конверт курьерша уже в машине распечатала его и прочла ответы, так как перед встречей с Иосифом ознакомилась с вопросами. То, что, возможно, ее судьба вскоре решится наилучшим образом, на некоторое время превратило бизнесвумен в обычную счастливую женщину, которая всю обратную дорогу напевала Гимн демократической молодежи.

…Прошло несколько лет, но в жизни Иосифа ничего не менялось. Он посещал ешиву, учился постигать смыслы и отвечал на бессмысленные вопросы Эстина.

Он побывал на бат-мицве дочери парикмахера Антипатроса Зойки, уже не просто смешной девчонки, а юной девушки, принимающей на себя все обязанности совершеннолетия. Ее черные волосы – огромный шар, как у Анжелы Дэвис, казались черным одуванчиком, в котором отец на затылке выбрил латинскую букву «V». Девушка неотрывно смотрела на Иосифа, и свет волшебной бирюзы ее глаз нежным и теплым потоком наполнял его сердце. Солнце с голубыми лучами, подумал он. Экое неземное диво!..

…Иногда я лично встречался с Иосифом. Просто подсаживался к нему на лавочку на Тверском бульваре и сидел молча, пока тот увлеченно читал очередную книгу. Мне было непонятно, зачем молодой человек тратит время на шахматиста Эстина, променивая важное на нестоящее, но я никак не решался задать ему этот вопрос.

В одну из холодных зим я повстречал Иосифа сидящим на парапете у входа в метрополитен. Он занимался своим привычным делом, листая страницы древнего фолианта, погруженный в текст, как луна в океан. Я также взгромоздился на холодный гранит с купленным в заиндевелом от мороза киоске мороженым, которое когда-то стоило сорок восемь копеек. Я слегка чавкал, есть за мной такой грешок, и Иосиф коротко обернулся, взглянув на мою скромную персону.

– Бонжур! – поприветствовал я его и улыбнулся плоти от плоти Иратова.

– Здравствуйте, – ответил читавший, коротко улыбнувшись в ответ.

– Вы смеетесь потому, что я чавкаю? У меня прикус неправильный. Когда-то меня били сильно!

– Что вы! Я улыбаюсь потому, что сейчас читаю в книге именно про вас.

– Каким образом? – удивился я и капнул мороженым себе на колено. – У вас книга судеб?

– Конечно, я выразился образно… Здесь описывается субъект, уж очень похожий на вас.

– Чем же? Вы же меня совершенно не знаете!

– Вы правы, мы незнакомы, но вы часто сидите со мною на лавочке на Тверском бульваре.

– Значит, – прикинул я, – сходство внешнее?

– Думаю, да. – Иосиф оторвался от страниц и смотрел на меня внимательно, пока я не доел мороженое, изгваздав им брюки основательно. Я никогда не знал чувства смущения, а потому спокойно встретил взгляд моего собеседника. – Вы тот, кто передал моей матери деньги для моего отца.

– В книге написано?

– Нет, сейчас ко мне это пришло…

– Мать рассказывала?

– Нет… – он задумался. – Я вдруг явственно увидел это событие.

– У меня внешность необычная, многие считают, что я какой-то их старый знакомый… Вы, кстати, были в Праге?

– Нет. А что там?

– Собственно, ничего, я просто спросил. Сам я тоже не был в этом городе, но обязательно побываю.

– Что ж, – пообещал Иосиф, – загляну в справочники!

– До встречи! – попрощался я.

– До встречи…

А потом у Иосифа умерла мать. Болела всего три дня, а к исходу пятницы скончалась, хотя Иосиф предпринял все для ее спасения. Ему казалось, что кого-кого, а мать он сбережет, что внутренних сил ему хватит сделать ее жизнь длинной и безмятежной.

В свой первый день болезни она сообщила сыну, что умрет к субботе. Он гладил ее круглое лицо и говорил, что никому такое знание не дано, что у нее обыкновенная простуда… Но, светлая, как луна, она быстро угасала и просила сына не горевать о ней, так как она попадет в олений рай, а там все ее родственники. И дедушка Иосифа, нобелевский лауреат Иосиф Бродский, там же, а ей очень хочется его повидать…

– Возле отца своего меня положи, – попросила.

Стоя над могилой Евдокии Бродской, матери своей, Иосиф впервые так явственно почувствовал некую чужую безграничную власть над миром, которую не переломить и не понять. Сам он смерти не боялся, но такой скорый конец Даши опять сделал его нежным ребенком, оставшимся в одиночестве на всей земле, а тот, кто властен над миром, до сих пор не протянул ему своей руки…

Позже я встретил Иосифа в Елисеевском магазине. Он ничего не покупал, а просто сидел на батарее и по обыкновению читал.

– Что-то давно вас не было видно! – подошел я к нему. – Переехали?

– Нет, – ответил молодой человек. – У меня умерла мать.

– Да-да, я слышал… Траур…

Глаза Иосифа были как океаны, наполненные печалью, и, чтобы его ободрить, я сказал, что тот, кто всем заведует, такой главный завхоз, уже протянул ему руку, только Иосиф ее не замечает.

– Почему я не замечаю ее? Вы знаете ответ?

– Вы не сконцентрированы, вы справочное бюро для какого-то идиота Эстина, вы дар э-э-э… дар завхоза распыляете.

– Кто вы?

– Я тот, кто распылился больше вашего. И я ваш знакомый…

В следующем письме Эстин спрашивал, готов ли Иосиф и впредь отвечать на его вопросы. Молодой человек написал, что выполнил все договоренности с шахматистом, что его ответы утроили состояние чемпиона мира и в нем уже нет надобности.

«Я же считаю теперь себя свободным, – далее писал он, – так как квартира, в которой проживали я и моя мама, по сути, мне больше не нужна, основную часть времени я провожу в отдалении от Москвы, и, если хотите, квартиру можете забрать. Как вам покажется справедливым, так и поступите…»

Эстин злился отчаянно, а его супруга Белла не велела отпускать этого обнаглевшего «пророка»! «Да откуда ж такая наглость?!!» – кричала супруга… Справедливости ради надо сказать, что Эстин, переломив себя, отпустил Иосифа на все четыре стороны и оставил за ним квартиру… Именно из-за этого поступка шахматист проживет достаточно долгую жизнь без больших трагедий и в материальном благополучии.

Иосиф почти полностью переселился в ешиву, а квартиру переписал на общину. В этот административный день, проторчав в Банном переулке все утро, он подписал дарственную, а потом зашел в парикмахерскую, где после рутинной стрижки Антипатрос дозволил молодому человеку пройти в его частные комнаты над бизнесом, где не испугался оставить его наедине с приемной дочерью Зоей. Не сказав друг другу и слова единого, они только улыбками и разговаривали. Ее тонкие пальцы лежали в его крепкой ладони, и молодые люди ощущали себя единым целым. Их эмоции и тождественность происхождения сплавились в один солнечный луч, дыхание почти замерло, и они на какие-то мгновения вдруг оказались вне своих тел, вышли, как из двери на улицу, стояли и смотрели удивленно на себя же самих со стороны. И им эта картина понравилась… Это необыкновенное состояние двух молодых людей, эти божественные флюиды уловил своим горбатым носом грек Антипатрос и отстриг от неожиданности мочку уха моему соседу Иванову, который некогда спалил Тамаркин ларек и за счет этого стал зажиточным купцом. Иванов взвизгнул, а Антипатрос, плюнув на отторженную плоть, приставил ее на место. Мочка тотчас приросла намертво, а клиент продолжал скулить и требовать компенсацию.