Ещё более Дикий Запад - Екатерина Лесина

class="p1">Он вышел и прикрыл за собой дверь.

Прислонился к створкам, закрыл глаза. Боги, как он устал… и от Запада, и от всей этой истории.

– Не помогло? – Милисента подпирала стену.

– Не знаю. Я боюсь, что и не поможет. Что дело не в нем, а в ней самой.

– И что дальше?

– Понятия не имею, – вынужден был признаться Чарльз. – Я как-то не думал. Я… я же считал, что и вправду нужен. Что приду. Спасу. И мы уедем. Она очнется.

Он подавил вздох.

Милисента взяла мужа за руку и осторожно заглянула в глаза.

– Может… ей нужно время?

– Может.

Только Чарльз уже начал подозревать, что и время не поможет, что… А и вправду, что дальше?

– Надо отвезти ее домой. Там врачи. И целители. Здешнему я как-то не особо доверяю, – признался он. Пальцы жены были холодны. И сама она, наверное, замерзла. В этих башнях как-то слишком уж зябко. И он обнял Милисенту.

Просто взял и обнял.

– Есть те, кто занимается душевнобольными… не знаю… про них всякое говорят. Я не отдам ее в…

– В дом призрения?

– Лечебницу, – поправил Чарльз. – Хотя есть очень хорошие, но все одно не отдам. Поместье… небольшое и тихое. Найму кого-нибудь, чтобы присматривали. Опять же… может, это от беременности? Я слышал, что беременные часто разум теряют.

– Может, и так.

– Не особо на это надеешься?

– Не знаю, – честно призналась Милисента. – Я ее вообще боюсь. Но постараюсь как-нибудь привыкнуть. Мы ведь родственники теперь? Или как?

– Родственники.

От нее пахло травами.

А дверь стоило бы запереть. И без присмотра Августу оставлять нельзя, хотя с ней сиделка, но все одно сказать надо, чтобы не отлучалась. Вдруг да Августа решит наложить на себя руки?

Почему-то эта мысль не напугала.

Напротив, та, кого он увидел, не станет убивать себя. А вот эта мысль уже напугала. Но не настолько, чтобы выпустить жену.

– Значит, план имеется, – сказала та.

– Имеется.

– И это хорошо. Эдди… в общем, сказал, что дирижабль почти готов, что можем вылетать, как соберемся.

Наверное, стоило порадоваться.

Скоро все и вправду закончится, пусть и не так, как ожидал Чарльз. Но… главное, скоро закончится. И он вернется, наконец, домой.

Или нет?

– Когда ты много думаешь, то становишься слишком серьезным, – заметила Милисента. – Голова не болит?

А глаза у нее все еще золотые.

И волосы темные, непослушные. Смуглая кожа. Резкие черты лица. Удивительные черты, которыми нельзя не залюбоваться.

Тянет коснуться.

И Чарльз касается.

Сердце замирает. А потом отмирает.

– Ты удивительная. – Больше не хочется думать ни о чем.

О плохом.

О хорошем тоже.

Хочется стоять вот так, вдвоем. Вечность. Или две. Две вечности всяко лучше одной. И ловить улыбку на ее губах. Наверное, это нехорошо.

Категорически.

Нужно помнить… плевать на все, что нужно помнить, в том числе и на приличия. Она его жена.

– Я соскучился. – Признаваться в этом легко.

– Когда успел?

– Вот только что.

Она тихо засмеялась, и от этого смеха кровь Чарльза вскипела, а глаза Милли стали еще более желтыми.

Золотыми.

У него сокровище, такое, которое Чарльз никому не отдаст.

– Идем. – Милисента потянула его за руку.

– Куда?

– Куда-нибудь. Отсюда.

Да.

Отсюда.

Прочь от двери, только запереть на ключ. Совесть? Молчит, проклятая. Или нашептывает, что Чарльз имеет право отдохнуть, что за Августой присмотрят. Что с сиделкой ей даже лучше…

– Идем.

Эхо собственного голоса тонет в коридоре. Шаг переходит на бег. Главное – руки не выпустить. И пусть сердце обрывается, а в висках стучит кровь, но главное – не выпустить ее руки. И Чарльз справился.

Перед дверью он задержался.

– Ты… – В золотых глазах переливалось пламя. – Будешь моей женой? По-настоящему?

– Ох ты и бестолочь…

Пламя того и гляди выплеснется, и тогда Чарльз сгорит. От любви и страсти, и, может, еще от чего-нибудь. Он не слишком-то разбирался в переполнявших его чувствах. Главное, что сгорит.

– Будешь?

– Буду. Куда я денусь. И… кажется, я тебя люблю.

Она произнесла это очень тихо.

И Чарльз откликнулся эхом:

– Люблю.

И снова засмеялся. Точно, бестолочь. Разве так себя ведут? Не так. Главное… главное, что огня стало вдруг так много, что Чарльз понял: он не справится с ним один.

Но оказалось, что огонь прекрасно можно разделить на двоих.

Что сказать?

В книгах оно как-то иначе все. Даже не могу сказать, в чем иначе, но точно не так. И это вот странное чувство, когда вроде и все хорошо, но страсть до чего стыдно, – как от него избавиться?

И вообще… что надо делать?

Ну, дальше?

Лежать? Вставать? Говорить что-то? А чего? Поэтому и лежу тихо-тихо. И он лежит. Муж, стало быть. Теперь-то нас ни один суд не разведет, а я не могу понять, хорошо это или нет. И потому гляжу.

Разглядываю.

Пятна от солнечных ожогов поблекли слегка, и вообще уже не выглядит он таким потрепанным, как прежде. Волосы вот отросли и торчат иголочками. Я не удержалась и потрогала.

– Ты как? – тихо спросил Чарльз.

Я пожала плечами.

Обыкновенно.

Или нет?

– Не поняла еще. – И, подумав, добавила: – Повторить надо. Ну… потом.

– Повторим.

Серьезный опять.

…Сиу дала мне шкатулку. Длинненькую, вроде той, которую я храню, но еще не нашла, как открыть. Теперь вот буду две хранить. Только та, что от сиу, легко открывается. Внутри – крохотные склянки числом дюжина.

На всякий случай.

– Я не знаю, дозволено ли мне будет вернуться в племя, – сказала она.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты умерла.

Я ответила совершенно искренне, а сиу склонила голову.

Дэн обещал поднять документы, те, что сохранились, потому как и вправду с работорговлей в городе все строго было. И стало быть, записи должны остаться.

А по записям и человека найти можно.

Если будет кому искать.

– Если ты не вернешься, – я коснулась ее руки, – пусть вернется твоя сестра. Если захочет. Пусть найдет меня. И я помогу. Чем смогу.

Дэн сказал, что местные не стали бы рисковать, покупая сиу. И скорее всего, искать мальчишку нужно там, на Востоке.

Вот и поищу.

Или попрошу Чарльза.

– А если нет, то… я постараюсь перевезти твоего сына сюда. Если он захочет.

Оказывается, сиу умеют улыбаться так, чтобы не создавалось ощущение, будто тебе вот-вот горло перережут.

– Спасибо.

– Не за что.

– Это сок темной травы. – Она коснулась первого флакона. – Она растет в Мертвом городе, и брать ее можно лишь при свете луны. Тогда она сохранит силу. Капли будет довольно, чтобы подарить безумие. А две дадут покой.

– Вечный?