МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1989. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Сергей Абрамов

Ох, как не хотел отдавать их Сережа! Накануне, чуть не плача, принес их к печке, говоря:

— Здесь же Конан Дойля «Маракотова бездна», рассказы Александра Беляева и мой любимый «Хойти-Тойти»…

Но что делать, если все, что можно, уже сожгли? Настала очередь и до сберегаемых Сережей журналов…

Когда они ярко разгорелись, Сандра открыла дверцу печки. В отсвете пламени заискрился иней на потолке и в углах комнаты и стала видна Катя. Подняв воротник своего пальтишка, она села в кровати и начала раскачиваться. Таким движением малышка старалась унять терзающие ее муки голода. Она понимала, что просить поесть — бесполезно: никакой еды в доме нет.

Сандра представила себе, как, вглядываясь в ледяную черноту бесконечно долгой ночи, лежала с ней эта маленькая девочка, стараясь не беспокоить, мужественно превозмогая страдания, — и комок встал в горле.

— Катюшенька, — по-матерински обняла она девочку, — подожди еще немножко. Я скоро вернусь. Обязательно с хлебом. И мы поедим. Потерпи еще, ладно?

Малышка подняла на нее прямо кричащие от боли огромные глаза на исхудалом личике:

— Я потерплю. Только, тетя Сандра, не умирайте, пожалуйста!

— Глупенькая, как же я умру, когда у меня ты и Сережа? Нельзя мне вас одних оставить. Успокойся. Вернусь, ничего со мной не случится.

— Сандра Николаевна, разрешите, я за хлебом схожу, — предложил проснувшийся Сережа. В его глазах застыла тревога: он видел, как ослабла за последние дни Сандра.

— Не разрешаю, — строго Сказала Сандра. — Пока не работаю, от походов в очередь тебя освобождаю. Но изволь к моему приходу, когда в комнате потеплеет, встать и вымыть лицо и себе, и Катечке. Вода в ведре еще осталась.

— Вода же замерзла.

— Подогреешь. И чтобы ваши мордашки были чистыми, когда вернусь. Если задержусь — в панику не впадать. Если даже и долго меня не будет — на улицу искать не выходи. Понял? Дома жди, как бы долго я ни задержалась. И не бойся за меня.

Жаль поднимать Сережу, но необходимо. Сандре было известно, что скорее умирали те, кто, экономя силы, лежал. А те, кто в таких же точно условиях проявлял активность, выживали. Хотя, казалось, должно быть наоборот. Ведь для того, чтобы выжить, человеку нужно как минимум 2000 калорий в сутки, а если треть населения Ленинграда в декабре сорок первого имела всего 500–600 калорий, то вроде бы разумнее было избегать лишних движений и не тратить на них столь нужные калории…

Теперь, находясь в блокаде, Сандра взяла на вооружение лозунг: «Из последних сил, но двигайся!» И не давала поблажки ни себе, ни ребятишкам.

Сандра вышла на занесенную снегом лестничную площадку. Его намело сквозь щели фанерных листов, которыми забито окно. Еще в начале зимы стекла во всем доме были высажены взрывной волной близко упавшей бомбы. И потому темень на лестнице непроглядная.

Осторожными шажками Сандра начала спускаться. Ноги скользили по замерзшим нечистотам, выплеснутым на лестницу Надо крепко держаться за перила, повисая на них, чтобы не упасть. Особенно трудно удержаться на ногах там, где ступени скрыты под слоем наледи.

На площадке второго этажа Сандра перешагнула через какой-то бугор. Лишь пройдя, догадалась: труп.

Многие жильцы, не имея сил вынести умерших на улицу, вытаскивали их на площадку и оставляли в надежде, что потом они будут подобраны девушками из комсомольско-спасательных отрядов.

Еще три мертвеца лежали на площадке первого этажа. При всем желании она не могла обойти умерших они лежали на самом ходу. Наконец она открыла парадную дверь.

Лицо ожгло морозным воздухом, захватило дыхание. На улице светло: невдалеке горел пятиэтажный дом. Точнее, догорал уже третьи сутки. Его никто не тушил: воды не было. Багровые языки пламени выплескивались из черных проемов нижних окон, лениво лизали стены.

Да разве горел один дом? Небо над городом малиновое от многочисленных пожаров. С декабря они стали привычными. Не привлекая внимания, дома горели в полном безлюдье. Что особенного в их гибели, когда везде умирали тысячи людей — тихо, незаметно, как-то обыденно…

По тропинкам, протоптанным в глубоком снегу, вдоль сугробов брели люди, закутанные кто во что. Как безукоризненно выверено каждое их движение — так трудно им двигаться! Люди несут себя, словно тончайшую, хрупкую вазу. И неспроста. Упадешь — смерть неизбежна: подняться сил не будет. Идущие следом вряд ли смогут помочь — сами едва переставляют ноги, того и гляди, свалятся.

На тропинке Сандра не раз перешагивала через тела упавших и затвердевших в самых причудливых позах людей. Некоторые сидели, привалившись спиной к заиндевелым стенам. Иные лежали на боку, подогнув к груди ноги и обхватив плечи руками в тщетной попытке согреться.

У закрытой булочной уже тянулась очередь, человек тридцать. Было непонятно, как, истощенные голодом, они могли тут стоять в тридцатиградусный мороз? Как вообще не замерзли? Но, сгорбясь, сгрудившись, прижавшись друг другу, люди терпеливо ждали. Спросив: «Кто последний?» — Сандра встала за старичком, закутанным в клетчатый плед.

Не прошло и пяти минут, как она почувствовала — пальцы в рукавицах коченеют. Почему-то именно пальцы рук зимой оказались особенно восприимчивы к холоду. Они давно безобразно распухли, покраснели, на сгибах потрескались, и сгибать их было мучительно.

Морщась, она сняла рукавицы и начала массировать пальцы, пытаясь дыханием согреть их. Вроде немного полегчало, но начали застывать ноги. Ступни сводило такой болью, что лишь усилием воли Сандра удержалась от слез. И все же она охнула.

Старичок, за которым она стояла, обернулся:

— Ноги замерзли? Да ты, бабушка, не стой столбом, обезножеешь совсем. Потопай, потопай!

— Не могу, дедушка. Ноги деревянные, не слушаются.

— А у меня каменные? — возмутился старичок. — Ты через «не могу», как я. И потом, какой, к черту, я тебе дедушка? Мне же шестнадцать!

Только теперь Сандра рассмотрела, что глаза у «старичка» молодые. Лишь лицо восковое, с острыми скулами и заостренным носом. Оно и ввело в заблуждение.

— И я не бабушка: мне девятнадцать, — сказала Сандра.

— Тогда не кисни. Будем знакомы Вадик А тебя?

Сандра не успела ответить. Короткий свист — и на противоположной стороне улицы, немного в стороне, взметнулся куст оранжевого пламени — ударил снаряд. По стенам домов стегануло градом осколков!

Каким-то образом очередь не задело. Она качнулась, но продолжала стоять. Никто не хотел терять свое место.

— Проснулись, собаки фашистские! — выругался Вадик. — Раньше били по трамвайным остановкам, а теперь новую моду ввели — лупят по улицам перед самым открытием булочных.