Радуга - Кэтрин Стоун

— Когда ты об этом узнал, Элиот? — первым пришел в себя Роберт.

— Несколько часов назад. Мы собираемся сообщить эту новость прессе завтра утром, поэтому я хотел, чтобы вы узнали раньше.

— Кто-нибудь взял на себя ответственность за взрыв?

— Нет. Пока нет.

— Так что же тебе известно, Элиот?

— Очень мало, Джеймс.

— Потому что нет никаких следов?

— Нет. С самого начала взрыв рассматривался как возможная диверсия. Над этим работали лучшие агенты Европы. Но пока мы ничего не имеем. Катер был пришвартован к одному из самых загруженных причалов Лазурного берега: оживленное движение, толпы туристов, масса людей, имевших доступ.

В комнате снова воцарилось молчание, и снова мысли всех присутствующих были одинаково устремлены в тот летний вечер всего четыре месяца назад, когда Марион восторженно рассказывала об Иле. До чего же она хотела снова посетить романтический остров, и как загорались ее темно-голубые глаза, когда Марион мечтала, что когда-нибудь, невзирая на занятость, все они выберут время и проведут праздники вместе — среди радуг.

Но теперь мечте Марион уже никогда не суждено было сбыться.

Потому что кто-то так решил.

— Мне кажется, вам уже не стоит здесь задерживаться, — спокойно сказал Джеймс; при всеобщем молчании он встал, подошел к окну и, глядя на серое зимнее небо, произнес:

— Темнеет. И ветер усиливается. На днях будет шторм.

— Может, мы останемся здесь на ночь, Джеймс? — предложила Бринн.

— Нет, спасибо, — твердо ответил Джеймс. — Не надо.

Джеймс, бесспорно, нуждался в уединении, и потому все, разумеется, согласились уехать. Алекса покинула Инвернесс последней: нежно поцеловав Джеймса в щеку, она вернулась в Роуз-Клифф, чтобы подготовиться к завтрашнему раннему рейсу в Топику.

Дули сильные и опасные ветры, кромешную тьму зимней ночи разбавлял лишь слабый свет тонкого серебристого полумесяца, и все же Стерлинг вышел в море. Ведя «Ночной ветер» сквозь непроглядную темень, он боролся с предательскими мрачными мыслями и незнакомыми чувствами, сильными и безжалостными. Без малейшего намека на милосердие они жадно пожирали все нежные чувства в его сердце, крушили их, изгоняли навек — так оно и должно было быть! — потому что все изменилось.

На шее Джеймса был замечательный шарф, связанный для него Кэтрин, и пока «Ночной ветер» продирался сквозь чернильные волны, Джеймс постоянно трогал мягкую шерсть, словно пытаясь прикоснуться к Кэт и почувствовать столь необходимое ему тепло любимой. Но он ничего не ощущал, пальцы Джеймса онемели, побелели под ледяным ветром.

Самые нежные, самые добрые чувства Джеймса рухнули под напором новых, злых и мстительных… любовь и покой теперь казались ему недоступными… а где-то в глубине души зловещий голос, перекрывая вой зимнего ветра, возвещал, что самая большая потеря еще впереди.

— Я знаю о мине, — сказала Кэтрин, когда Джеймс наконец позвонил ей, пять часов спустя после того, как Алекса сообщила Кэт эту ужасную новость, и все пять часов Кэтрин пыталась дозвониться до Джеймса, но Инвернесс безмолвствовал. — Ты плавал?

— Да.

— Джеймс, — тихо позвала Кэтрин, приглашая любимого поговорить с ней, как делал он это каждый вечер, делясь своими чувствами, своей печалью, горечью потери.

— Кэтрин, я все-таки не смогу прилететь на твой дебют в Сан-Франциско.

— Но ведь еще слишком рано, чтобы знать об этом точно, — сказала Кэтрин упавшим голосом. Джеймс от нее отдалялся; Кэт сражалась с собственными страхами и отважно боролась за Джеймса. — До этого я еще приеду в Вашингтон. Моя встреча с родителями была замечательна, но…

— Нет, — перебил ее Джеймс, но тут же, почувствовав свою резкость, заговорил более ровным голосом:

— Нет, дорогая. Мы с Элиотом едем во Францию.

— Когда?

— Надеюсь, завтра.

Джеймс уже был очень далеко от Кэтрин. Она попыталась приблизиться к нему шепотом любви.

— Ах, Кэтрин, — тихо отозвался Джеймс, — я должен лететь во Францию. Не знаю, когда я оттуда вернусь, но, любовь моя, несмотря ни на что, я позвоню тебе в гостиницу после твоего блестящего дебюта. В полночь, на Новый год. Идет?

— Идет. Джеймс, ведь все как-то образуется, да?

Джеймс слышал в голосе Кэтрин страх и понимал, что на самом деле она спрашивает, все ли образуется в их отношениях, сможет ли их нежная любовь преодолеть разрушительное действие его горя, его гнева.

Джеймс понимал, что любимая им Кэтрин просит его об обещании.

А Джеймс никогда не давал обещаний, которые не мог выполнить.

— Я позвоню тебе, дорогая, в новогоднюю ночь.

— Я лечу с тобой во Францию, — заявил на следующее утро Джеймс, входя в кабинет Элиота.

— А кто тебе сказал, что я собираюсь во Францию?

— Что?

— Я же объяснил тебе вчера вечером. Расследованием занимаются лучшие агенты Европы.

— Но ты эксперт, один из лучших специалистов по борьбе с терроризмом.

— И я обещаю тебе, что, как только появятся данные, хотя бы малейшая зацепка, я немедленно подключусь к расследованию. Но пока мы ничего не имеем. Ты знаешь, я очень любил твоих родителей, и если мое присутствие на месте помогло бы расследованию, я давно уже был бы в самолете.

— Да, я это знаю, Элиот, — спокойно ответил Джеймс. — Так что же, остается только ждать?

— Чего ждать, Джеймс? — Элиот Арчер прекрасно знал ответ на свой вопрос, он знал о жажде мести, мучившей Стерлинга, и он также знал, что Джеймсу нет нужды говорить об этом вслух. — Подождем, пока террористы не будут найдены, а потом хладнокровно их убьем?

— Именно сейчас это звучит очень точно, — признался Джеймс, обуреваемый жаждой крови и почувствовавший большое облегчение от того, что Элиот, кажется, понимал его.

— Именно сейчас это и для меня звучит очень точно. Но я знаю, что такое зараза мести. Ты, вероятно, убедил себя в том, что найдешь в этом успокоение. Или, что гораздо хуже, начал верить, будто все станет лучше, после того как это свершится. Но лучше не будет. — Элиот тихо вздохнул. — Месть ничего не меняет, Джеймс. Твоя потеря останется такой же великой и безвозвратной. Месть не поможет унять боль, а лишь вызовет еще большую, запятнав ненавистью память о тех, кого ты любил.

Слушая эти слова, спокойные, бесстрастные, Джеймс понял, насколько все-таки мало он знает Элиота. Стерлингу было известно, какую жизнь выбрал себе Элиот — жизнь без семьи, в постоянной опасности, с завидным спокойствием спасать жизни людей и бороться со смертью. Но только сейчас Джеймс впервые осознал, что должна была существовать очень серьезная причина, по которой его друг сделал именно такой выбор.

— Элиот…

— Я знаю, о чем говорю, Джеймс. — Арчер спокойно признал существование такой причины, но категоричность его тона закрывала эту тему.