От Кибирова до Пушкина - Александр Лавров

Содержание:

1. Г. Р. Державин. Памятник. 1743–1816.

2. Кн. И. М. Долгоруков. Из стихотворения «Черты свободного писателя». 1764–1823.

3. И. И. Козлов. Из стих. «К другу». 1779–1840.

4. В. А. Жуковский. Из стих. «К поэзии». 1783–1852.

5. В. К. Кюхельбекер. Из стих. «Жребий поэта». 1797–1846.

6. Бар. А. А. Дельвиг. Вдохновение. 1798–1931.

7. А.С. Пушкин. Поэту. 1799–1837.

8. Е. А. Баратынский. «В дни безграничных увлечений». 1800–1844.

9. Н. М. Языков. Поэту. 1803–1846.

10. Ф. И. Тютчев. «Среди громов, среди огней…» 1803–1873.

11. А.С. Хомяков. Поэт. 1804–1860.

12. Д. В. Веневитинов. «Я чувствую, во мне горит…» 1805–1827.

13. А. И. Подолинский. «Не смей себя именовать поэтом…» 1806–1886.

14. В. Г. Бенедиктов. «Пиши, поэт!» 1807–1873.

15. А. В. Кольцов. Поэт. 1809–1942.

16. B. C. Печерин. Ирония судьбы. 1808–1885.[956]

17. <Е. П.> Ростопчина. 1811–1858.[957]

18. М. Д. Деларю. Мой мир. 1811–1868.

19. М. Ю. Лермонтов. Поэт. 1814–1841.

20. Гр. А. К. Толстой. И. С. Аксакову. 1817–1875.

21. А. А. Фет. «Одним толчком согнать ладью живую…» 1820–1892.

22. Я. П. Полонский. Нищий. 1820–1898.[958]

23. Н. А. Некрасов. Поэту. 1821–1877.

24. А. Н. Майков. Чужой для всех. 1821–1897.[959]

25. Л. А. Мей. Канарейка. 1822–1862.

26. И. С. Никитин. Певцу. 1824–1861.

27. А. Н. Плещеев. Поэту. 1825–1893.

28. B. C. Соловьев. «В стране морозных вьюг…» 1853–1900.

29. <А. В.> Круглов. <1853–1915>.[960]

30. Н. М. Минский. «Вакханкой молодой…» 1855.

31. П. Ф. Якубович. «Нет, еще мало страдал я во имя свободы…» 1860–1911.

32. С. Я. Надсон. «Милый друг, я знаю…» 1862–1887.

33. К. М. Фофанов. Мир поэта. 1862–1911.

34. Ф. К. Сологуб. Канон бесстрастия. (Печатается первый раз). 1863.

35. Д. С. Мережковский. Поэт. 1865.

36. В. И. Иванов. Творчество. 1866.

37. К. Д. Бальмонт. «Я в этот мир пришел…» 1867.

38. З. Н. Гиппиус. Поэту родины. 1869.

39. В. Я. Брюсов. Одному из братьев. 1873.

40. М. А. Кузмин. Светлая горница. 1875.[961]

41. В. В. Гиппиус. «Нет мне ни ласки, ни встречи…» 1876.

42. И. С. Рукавишников. Поэт. <1877>.

43. Ю. Н. Верховский. Поэту[962] (печатается в первый раз). <1878>.

44. М. А. Волошин. Из стих. «Подмастерье» <1877>.

45. А. А. Блок. В углу дивана. 1880–1921.

46. В. В. Гофман. Многим. 1884–1911.

47. С. М. Городецкий. Пролетарским поэтам. 1884.

48. Н. С. Гумилев. Поэт ленив. 1886–1921.

50. В. <И>. Стражев. Ars poetica. <1880>.

51. И. В. Северянин. Из стих. «Пролог». <1887>.

49. М. Л. Лозинский. Заповедь[963]. 1886.

52. А. А. Ахматова. «Нам свежесть слов и чувства простоту…» <1889>.

53. А. А. Тамамшев. «Требует поэта и героя…» <1888>.

54. Н. <А.> Клюев. Из книги «Четвертый Рим» <1884>.

55. С. А. Есенин. «О, Русь, взмахни крылами…» <1895>.

56. Г. <В.> Адамович. «Нет, ты не говори: поэзия — мечта…» <1892>.

Экфрасис с последствиями

(Кузмин, Г. Иванов, Ахматова)[**]

Истории экфрастического портретирования Ахматовой в прозе, которая будет изложена в настоящем исследовании, положил начало «Портрет с последствиями» Михаила Кузмина (опубл. 1916). При первом чтении этот рассказ воспринимается как мизогинистское описание непредсказуемой и опасной женской природы.

На выставке сенсацией становится «Дама с зонтиком» работы дотоле неизвестного Дмитрия Петровича Рындина — портрет красавицы, в котором зонтик ловко спрятан. Когда эта дама приходит на выставку, инкогнито, чтобы полюбоваться своим изображением, она слышит неодобрительный отзыв о нем от одной посетительницы. Красавице немедленно начинает казаться, что художник, ее возлюбленный, выставил ее в смешном свете, и, встретившись с ним, она требует от него снять портрет с выставки, грозя разрывом. Рындин, подозревая, что в его возлюбленной говорит тщеславие, соглашается расстаться с ней. Уже в другой обстановке посетительница выставки признается, что портрет красавицы ей понравился, на розыгрыш же ее подтолкнуло присутствие самой этой дамы в зале.

Внимательное вчитывание в «Портрет с последствиями» открывает в нем новую грань. Это — рассказ-ребус à clef, приглашающий читателя опознать в капризной и тщеславной красавице — Фанни, или Феофании Яковлевне Быстровой, — реальный прототип. Приглашение содержится, в частности, в том, как обсуждается зонтик в названии портрета:

«Конечно, название могло бы легко счесться не за вызов… а за некоторую шалость, за желание подразнить публику» (VI: 279)[965].

А что если это не Рындин, а сам Кузмин шалит, поддразнивает или даже бросает вызов? Тогда читатель должен отождествить себя с выставочной «публикой», гадающей, во-первых, кто эта женщина, изображенная на картине, и, во-вторых, где же зонтик. Такое допущение сужает дальнейшие поиски до классического «cherchez la femme»: искать нужно женщину с красным зонтиком.

К прототипу дамы на портрете ведут два его описания:

«Кто она: жена, любовница, случайная модель, пожелавшая остаться неузнанной, или профессиональная натурщица? Это было трудно прочесть в чувственных и несколько надменных чертах высокой брюнетки, с низким лбом, прикрытым, к тому же, длинной челкой».

«В углу картины… был виден кусочек закрытого зонтика цвета „винной гущи“, и, от цвета ли материи, от названия ли картины, хотелось видеть раскрытым этот зонтик за спиною дамы, чтобы он тоже наложил тяжелый красноватый оттенок на сидящую, вроде того, что вино бросало на ее тонкую руку» (VI: 279).

Так Кузмин воспроизводит внешность — черные волосы, характерную длинную челку и высокий рост, а также манеру себя держать, несколько надменную, — Анны Ахматовой, причем не самой по себе, а с портрета работы Ольги Делла-Вос-Кардовской (1914; рис. 1). На нем Ахматова тоже дана сидящей и держащей в руке — но не рюмку, а небольшую книгу, видимо, стихов. У художницы отсутствует зонтик цвета винной гущи, который бы отбрасывал свет на модель, но зато присутствует аналогичный цвет то ли шали, то ли пледа, перекинутой/-ого через левое плечо. И книга, и шаль/ плед, а также высокие облака и дерево на заднем плане из картины Делла-Вос-Кардовской, в портрет Рындина не попавшие, прописаны зато в «лесной» сцене:

«Дмитрий Петрович сидел за мольбертом, а Фанни поодаль лежала на пледе с книжкой в руке, иногда читая, иногда смотря на высокие облака сквозь пушистые ветки» (VI: 280).

Говоря об экфрастическом характере рассказа, стоит также обратить внимание на педалирование Кузминым женственной натуры изображенной дамы. Именно такую задачу ставила перед собой Делла-Вос-Кардовская, что видно не только по ее работе, но и по дневнику[966]. Другой целью художницы была передача духовного общения с моделью, практически влюбленность[967], как это явствует из самого портрета и свидетельств ее дочери. Кузмин переформатировал особое отношение Делла-Вос-Кардовской к Ахматовой в роман между Фанни и Рындиным, в результате которого модель оказалась приукрашенно-женственной.

Рис. 1.

Последним аргументом в пользу того, что кузминская «Дама с зонтиком» — экфрасис по мотивам именно Делла-Вос-Кардовской, может служить ее более ранняя картина «Дама под зонтиком» (1900-е; рис. 2), давшая название рындинскому полотну.

Так, при помощи разного рода «цитат» из Делла-Вос-Кардовской Кузмин фактически вводит ее «подпись» под портретом Ахматовой-Фанни.

«Портрет с последствиями» — более сложно выстроенный экфрасис, чем просто копирование, пусть неточное, существующего произведения искусства. Тем, что подсказками для обнаружения второго плана служат вопросы типа «Где зонтик?», и тем, что благодаря им читатель включается в поиск второго плана, воспроизводится особый жанр изобразительного искусства. Называемый во Франции devinette, в Англии — puzzle-card, а в России — загадочной картинкой или картинкой-головоломкой, он представляет собой картинку в картинке (см. рис. 3). Отыскать спрятанный второй план позволяет сопроводительный вопрос или же указание типа «Найдите женщину».

Рис. 2.

Поставить знак равенства между Фанни и Ахматовой позволяет также ономастикон героини. Домашнее имя героини, Фанни, рифмуется с Анной, а кроме того, включает в себя Анну фонетически. Но важнее, пожалуй, другое. Вместе с Фанни в рассказ проникает диалог между поэтессой и Николаем Гумилевым. Там-то читатель-интеллектуал и должен обнаружить красный зонтик, который решает уравнение «искомая женщина + искомый зонтик = Анна [Ахматова]». Первая реплика этого диалога — «Меня покинул в новолунье…» (1911, опубл. 1913), где канатная плясунья, alter ego Ахматовой, произносит монолог брошенной, но бодрящейся женщины: «Как мой китайский зонтик красен, / Натерты мелом башмачки!» В «цирковой» поединок с женой Гумилев вступил в «Укротителе зверей» (опубл. 1912) в роли укротителя-неудачника. Это стихотворение сопровождается эпиграфом из «Меня покинул в новолунье…», как раз про красный зонтик. Сам же монолог обращен к канатной плясунье по имени Фанни. О том, что этот обмен репликами Кузмину был известен, можно судить по его рецензии на сборник Гумилева «Чужое небо» (1912) — с насмешливым описанием «Укротителя зверей»[968].