Ожог Крапивы - Галина Валентиновна Чередий

Шагнул под душ, держа под ягодицы обвившую меня руками и ногами Алису. Вода хлынула на наши макушки, силясь разбавить запредельно острый вкус нашего поцелуя, но куда там ей. Влажный жар между разведенных ног Лисенка обжег мой гудящий от напряжения ствол еще одним требовательным поцелуем. Она готова, я — на пределе. Стиснул, приподнял, насадил, ослеп. Не до конца вошел, куда там — лютая теснота, мокрое насквозь пекло невероятное. Алиска в крик, поцелуй разорвала, головой замотала, заерзала между мной и стеной, насаживаясь сильнее. Ногти в плечи мне вогнала, пятками-коленями сжимает, требует. А я держал ее, не давая жестить, враскачку каждый сантиметр, по чуть и все равно зубами скрипел.

Это же никаких сил человеческих нет такую бешеную смесь боли с кайфом вынести. Вот и вынесла последние мозги и тормоза она мне. Сломался-сорвался, всадил, замолотил. Ухнул сразу и под воду и в небо, никаких краев-берегов не помня. Только один ориентир в этой стихии — лицо моей личной бури, взгляд ее дурманно-жгучий, песня стонов ее, что ведет наверх, волочет за собой и непостижимо тормозит на краю, хотя сам бы сто раз бы ухнул в рай. Но только когда она, когда в моем захвате струной перед разрывом задрожала, когда стиснула в себе, как в самом жестком кулаке, когда из стона в крик, вот тогда и я…

Лбом в стену уперся, навалился и догнался в несколько мощных толчков. Заколбасило всего, выплескивая досуха. Под колени как кто врезал, осел на пол, все еще дергаясь от новых волн жесткого кайфа, удерживая обмякшую Алиску на себе, а себя в ней. Тело все как невесомое и при этом — чистый свинец. Язык не поворачивается, только в башке крутиться — “охеренно-охеренно-о-хе-ре-нно!”

Если не так, не с ней, то больше никак, ни с кем. Не надо другого. Не надо еще. Не надо ничего — только ее. И это уже даже не решение, которое пришло после осмысления в одиночестве. Это реальность, которую всей кожей, всем нутром прочувствовал.

— Вот черт! — только что уютно расслабленная Алиска резко выпрямилась и уставилась на меня широко распахнутыми глазами.

— Что такое?

— Я же уже не на таблетках, Антон! Кончились они давно. Мы сейчас вообще без защиты!

Да и пофиг. От чего нам теперь защищаться? От нашего общего будущего? Прижал молча Алиску к себе обратно и голову ее на плече своей устроил. Охеренно все. Вообще. Может вон еще Варьку с Зимой опередим.

***

На парковке перед дорогой швейцарской частной клиникой остановился серебристый автомобиль премиум класса. Из салона выбрался высокий широкоплечий мужчина средних лет, одетый во все белое и приподнял солнцезащитные очки, глянув в сторону крыльца. Легкий ветер трепал ткань его льняных брюк, рукава на рубашке были закатаны до локтя, а верхние три пуговицы расстегнуты. Весь его вид скорее подходил для прогулки по палубе роскошной яхты, нежели для посещения кого-то из тяжело больных пациентов. А других в стенах данного заведения и не было. Только те, кому больше нигде не смогли помочь, даже за очень серьезные деньги.

Мужчина стремительно поднялся по каменным ступеням, толкнул двери, входя внутрь. Уверенно, никого ни о чем не спрашивая, пересек холл. Оба охранника вскочили со своих мест, но он только пристально глянул на них, парни смешались и отвели взгляды. Визитер прошел по светлому широкому коридору, нашел нужную дверь и вошел без стука.

Очень юная и необыкновенно хорошенькая сиделка поднялась со стула и что-то лопоча кинулась навстречу мужчине, однако он молча поймал ее руку, галантно поцеловал тыльную сторону кисти и ловко, пока растерявшаяся и покрасневшая девушка хлопала глазами, выставил ее из палаты.

— Так ты у нас теперь господин Маслов, — произнес он наконец, обращаясь к пациенту, лежащему на кровати с приподнятой спинкой. — Ловко ты присвоил личность своего бывшего компаньона, которого сам же и заказал.

— Не смей приближаться! — прохрипел больной, силясь подняться, но потерпел неудачу. — Я охрану вызову!

— Да лежи ты, не ерзай, я всего-то на пару слов зашел. Стану я руки марать, если ты и так уже гарантированный труп через дней десять или пару недель. Надеюсь, ты все же подольше протянешь, сгнивая заживо.

— Что? Откуда ты…

— Да брось, ты же не думаешь, что случайно заболел такой хитрой болячкой, что тебе даже здесь за огромные бабки диагноз поставить не смогли.

— Ты! Это ты! — пациент схватился за грудь, а его и без того желто-пергаментная кожа побледнела еще сильнее.

— В стране сейчас такой бардак и ты не представляешь, что за вещества можно купить, имея выход на секретные военные лаборатории, — пожав плечами сказал визитер, любуясь горным пейзажем за большим окном. — Хотя, конечно же представляешь, поэтому понимаешь, что никто и нигде тебе уже не поможет.

Больной затрясся, заплакал, слабо замотал головой.

— За что? Я же ее любил…

— Любил, значит, — холодно повторил мужчина в белом. — Бывает, чего уж там. Хотя за такую любовь знаешь, что делают на зоне? Но ты ведь умный типа, ты сбежал. И хрен бы с ним, Нестеров. Я бы, может, дочь свою тебе простил, раз она сама на тебя зла не держит. Вообще забыла, что ты был когда-то, парня хорошего встретила, замуж собралась. Так что, если бы только она, то я бы ограничился, наказав тебя только на бабки. Но ведь до нее и параллельно сколько их было, а? Двадцать, пятьдесят, сто? Девочек этих, которых ты запугивал, покупал, принуждал? Тех, кого тебе в детдомах отдавали попользоваться, как щедрому спонсору? Сколько, мразь, их было?

Пациент съежился, продолжая мотать головой и бормотать “нет-нет-нет”. Визитер в белом смотрел на него еще секунду, тяжело, с ненавистью, а потом лицо его опять стало бесстрастным, он отвернулся и двинулся к двери.

— Ну, собственно, у меня все. Я тебя проинформировал, а ты лежи, вспоминай. Или молись.

***

— Ты стебешься надо мной? — мрачно спросил Антон, подцепляя со стола небольшой кусочек темно-синего трикотажа и уставившись на него с отвращением.

— Вовсе нет, — я отобрала у него плавки, положила опять на стол и разровняла. Рядом плюхнула журнал для культуристов “Сила и красота” и ткнула пальцем в фото, где сразу трое качков застыли с напряженными до предела мускулами на сцене. — Вот, сам смотри. На них точно такие же.

— Да плевал я! — взорвался Крапива, отшвыривая и журнал и плавки. — Они там пусть хоть в чем прыгают, а я в таком позорище на люди ни за какие коврижки не выйду. Да я со