Знамена над штыками - Иван Петрович Шамякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Кремль мама шла уверенно, быстро. За бессонную ночь так настроила себя, что не сомневалась: она обязательно пройдет к Ленину. «Три дня буду стоять перед дверями, а попаду к нему», — сказала она дяде, который посмеивался в усы и в бороду, глядя на сестру в праздничном наряде: мать надела платье, которое еще до войны подарил ей отец и которое на моей памяти она никогда не надевала — не до гулянья было в то суровое время, — и повязалась кашемировым платком, который обещала подарить мне, когда я вырасту.
Но перед величественной Кремлевской стеной, перед башней с золотым куполом и орлом с золотыми стрелками на больших часах исчезла мамина уверенность. Стыдливость и страх овладели ею. Вспомнила брата, его насмешки: «Иди, иди, так тебя там и ждут. Дурная ты, Аксинья, бабья у тебя голова, хоть и городская ты». И собственные сомнения ожили снова: «У Ленина вон сколько забот на плечах — вся держава расейская: в него враги из револьверов стреляют, а я буду беспокоить его из-за пуда муки. Будто одни мои дети голодные».
Долго ходила мама по площади, по которой гуляли снег да ветер. Наконец осмелилась зайти в Кремль — может, затишнее там, за высокой стеной. И когда в воротах никто не остановил ее — приободрилась. Спросила встречного человека, где тут товарищ Ленин. А тот просто и вежливо, будто это входило в его повседневную обязанность, показал желтоватое здание и даже провел несколько шагов, чтоб видно было крыльцо, с которого надо зайти, чтоб попасть к Председателю Совнаркома, на третий этаж. Мама поблагодарила его, и он ответил:
— Пожалуйста, товарищ.
Очень понравилось это маме — простота такая и слово дорогое «товарищ». Обрадованная, уверенная, что на пути к Ленину нет больше никаких преград, как на крыльях полетела она к тому зданию, к заветному подъезду. Онемевшей от холода рукой взялась за красивую медную ручку, легко открыла тяжелые, высокие двери. И готова была, не оглядываясь, лететь дальше по широкой лестнице вверх, как вдруг ее остановил чей-то голос:
— Вы к кому, гражданочка? Ваш пропуск.
Мать застыла на месте, оглянулась. Сбоку, за маленьким столиком, на котором лежала развернутая книга, сидел красноармеец в зимней шапке с красной звездой, в шинели, на поясе — желтая кобура.
Мать смело ответила:
— Мне к товарищу Ленину.
Красноармеец немного смутился — бровями так удивленно повел и поднялся с табуретика, будто из уважения к такой почетной посетительнице, которая идет к самому Ленину.
— Вас вызывали?
— Нет, — тут мама немного растерялась. — Мне надо… поговорить…
— Поговорить? — еще больше удивился красноармеец. — О чем?
— О жизни, — мама потом все время недоумевала, как неожиданно для самой себя сказала она это, что ей надо поговорить с Лениным о самой жизни.
Часовой был парень молодой, лет двадцати, не более, с простым, добрым крестьянским лицом и, безусловно, как и многие в его возрасте в то время, любопытный и разговорчивый:
— Что это вы себе в голову втемяшили? Думаете, у товарища Ленина больше дел нет, как беседовать с тобой? Да ты знаешь, сколько у него работы? Ночами просиживает. Это же не шуточки — управлять такой страной. Разруха, голод, буржуазия со всех сторон прет как саранча, пожар революции потушить хочет… А мы должны раздуть его во всем мире. И товарищ Ленин руководит всем пролетариатом в Европе и в Америке…
Мать почувствовала, что рушится ее надежда, представила, что вернется домой ни с чем, увидит мои голодные глазенки (мать раньше как-то просила: «Анечка, не смотри ты на меня так») и тогда еще сильнее будет злорадствовать дядя Иван, ибо хоть и добрый он, но не преминет позлословить — мол, правда на его стороне, — и глаза ее набрякли слезами. Вытерла слезы краем платка и попросила совсем по-бабьи, по-простому:
— Солдатик, миленький, пропусти меня. Мне очень надо… просьбу имею великую… Горе у меня…
Часовой ответил поучительно-строго:
— Солдатиков, мамаша, больше нет, есть красноармейцы. Несознательный вы элемент, женщины. — И сразу сделался серьезным, задумался.
У мамы екнуло сердце — не пустит, обиделся. Но парень тут же подошел к телефону, что висел на стене, и начал крутить ручку.
Мать стояла с замирающим сердцем и не сразу поняла, о чем говорил в трубку часовой.
Скоро появился человек в кожаной тужурке, похожий на рабочего. Он спросил, есть ли у мамы какой-нибудь документ. У нее был пропуск на завод. Человеку понравилось, что она работница да еще такого завода — патронного. Он ласково кивнул маме головой и сказал:
— Идемте со мной, товарищ.
И по широкой лестнице повел маму на третий этаж. В светлой комнате за письменным столом, на котором лежали кипы бумаг, сидела молодая женщина, одетая просто, но красиво — черная юбка, белая кофточка, на плечах пуховый платок. По облику и наряду она напоминала учительницу, которая когда-то упросила маминых родителей отдать девочку в школу и две зимы учила: мама часто вспоминала народницу, что по доброй воле приехала в их глухую деревню, и очень хотела, чтоб и я, когда вырасту, стала учительницей. Как мама радовалась, когда осуществилась ее мечта!..
Человек в тужурке сказал женщине:
— Лидия Александровна, товарищ хочет пройти к Владимиру Ильичу. Поговорите.
Секретарь вежливо пригласила мать сесть и так же вежливо спросила:
— Скажите, пожалуйста, какое у вас дело. Может, его можно решить без Председателя Совнаркома?
Мама доверительно, как женщина женщине, рассказала ей о своей жизни, о хлебе, обо мне.
Лидия Александровна внимательно выслушала и записала только фамилию и имя. Сказала:
— Подождите, я передам Владимиру Ильичу вашу просьбу.
Поднялась и пошла к дверям напротив. Скрылась за ними. И тогда мама поняла, что Ленин тут, за дверями, так близко, и может случиться, что ее быстро позовут к нему. Подумала об этом и ужаснулась. А тут еще обнаружила, что не одна в комнате, что в разных углах приемной сидят четыре человека. Ждут. Откуда они взялись? Когда зашла сюда, никого, кроме этой женщины, вроде не увидела. Значит, они слышали все, о чем она
