Король - Тиффани Райз

— Мы можем прийти к компромиссу? — спросил Кингсли. — Я оставлю вам здание под церковь, а вы закроете лагеря?

— Или как насчет того, чтобы вернуться к своему развращенному образу жизни и оставить нашу церковь в покое, чтобы она могла спокойно выполнять Божью работу? А я перестану собирать информацию, которая может уничтожить вас. Это мой компромисс.

— Уничтожить меня? Что вы можете сделать со мной такого, что еще не сделано? — Кингсли раскатисто засмеялся. — Вам нужны угрозы получше.

— Судя по тому, что я вижу, у меня на вас больше информации, чем у вас на меня.

— Я не остановил поиски. И, в отличии от вас, я не стыжусь того, что вы можете узнать обо мне, — ответил Кингсли, надеясь, что Фуллер поверит ему. У него было больше, чем несколько секретов, которые он предпочел бы сохранить. — Не думаю, что вы можете сказать то же самое.

— Мне нечего скрывать.

— Хорошо, — ответил Кингсли. — Так будет легче найти то, что мне нужно.

— Вы ничего не найдете. А если продолжите искать, продолжу и я. И не только на вас.

— Моим друзьям так же нечего скрывать.

— Даже священнику в семье?

— Вам я расскажу о нем все, что вы хотите знать. Вы знали, что в детстве он подвергался насилию? Он был госпитализирован после того, как его отец сломал руку? Вы знали, что он убил сексуального насильника в своей школе? Он также отказался от огромного состояния, чтобы стать священником после того, как овдовел в возрасте восемнадцати лет. Он провел несколько летних месяцев добровольцем в колонии прокаженных в Индии. Сколько времени вы провели добровольцем в лепрозориях?

Кингсли долго и многозначительно посмотрел на Фуллера. Фуллер не ответил.

— Послушайте моего совета, — сказал Кингсли, — и смотрите на меня. Если вы будете смотреть на него слишком долго, вы можете узнать что-то о том, что значит быть человеком Божьим.

Фуллер вздернул подбородок.

— Мистер Эдж, вы свободны. Думаю, мы достаточно поговорили как мужчина с мужчиной.

— Согласен. Не хочу опаздывать на игру. На мою другую игру.

Кингсли театрально поклонился и развернулся.

— Мистер Эдж? — Крикнул ему вслед Фуллер. Кингсли повернулся на каблуках.

— Oui?

— У меня больше денег, чем у вас. И еще больше контактов. И друзья в высших кругах. Помните об этом.

— Прямо Голиаф, не правда ли? — Кингсли снова улыбнулся. — Когда я заполучу ваш отель и превращу его в клуб, я трахну мужчину в ночь открытия в вашу честь. Кстати, у вас есть сыновья?

— Простите за мой французский, мистер Эдж, но убирайтесь к чертовой матери из моего кабинета.

Кингсли с радостью подчинился.

Он вышел из дома Фуллера и направился к своей машине. В его встрече с Фуллером не было ничего продуктивного. Никаких секретов не было раскрыто. Никакой правды. И все же…

Фуллер был напуган, и Кингсли заметил это. Страх означал только одно — Фуллеру действительно было что скрывать. И Кингсли выяснит что это.

Но встреча показала кое-что еще. В его личной охране была утечка. У пяти человек был его личный номер телефона. Пять подозреваемых. Сэм, Блейз и Сорен вне подозрения. Сэм ненавидела Фуллера больше, чем он. Блейз активно агитировала против них. И Сорен не выдал бы Кингсли Фуллеру, даже если бы к его голове был приставлен ствол.

Значит остался его адвокат и друг в полиции. Кингсли очень скоро позвонит им обоим.

Но не сейчас. Сейчас у него были дела поважнее. И если не важнее, то, однозначно, более приятные.

В Уэйкфилд он добрался за час до игры и нашел Сорена за работой в его кабинете. Он был в колоратке и сутане, а на столе громоздились стопки книг, на которых были отмечены страницы записных книжек. Единственная фотография в кабинете стояла на столе Серена — он в белом облачении рядом с симпатичной блондинкой, смотрящей на него с обожанием. Сорен и его мать в день его рукоположения. Небольшой, но элегантный кабинет. Неприкосновенное место, посвященное обучению и молитве. Более непохожим на кабинет Фуллера он не мог быть. Ни намека на клюшки для гольфа.

— Если ты пришел исповедоваться, — сказал Сорен, отрывая взгляд от своих записей, — рассказывай сейчас. Я не буду в состоянии благодати после этой игры, если мы проиграем.

— Мы не проиграем.

— Знаешь, что сказал мне их пастор после прошлой игры? Он сказал, что их команда была обречена на победу. Теперь я понимаю, как начинаются священные войны.

Кингсли рассмеялся и сел в кресло напротив стола Сорена.

— Могу я задать тебе глупый вопрос? — спросил Кингсли.

— Ты только что это сделал, — ответил Сорен, делая пометки на белой карточке.

Кинсли молчал, и после рассмеялся.

— Что? — Сорен оторвался от своей писанины.

— Déjà vu. Ты же никому не давал мой личный номер телефона, не так ли? Записывал? Передавал секретарше?

— Нет. Я запомнил его и никогда никому не скажу, если только это не вопрос жизни и смерти. Почему ты спрашиваешь?

— Ничего. Готов идти? — спросил Кингсли. — Нам стоит разогреться.

— Думаю, да. Это будет лучшее использование моего времени, чем это. — Сорен положил блокнот в верхний ящик стола.

— Над чем ты работаешь?

— Над докторской диссертацией.

— Я могу придумать бесконечное количество дел, на которые с большей пользой можно потратить твое время. И к твоему удивлению, только половина из них сексуальные.

— Только половина?

— Две трети, — ответил Кингсли. — Пойдем.

— Иду, — ответил Сорен. — Мне нужно зайти домой и переодеться. Встретимся на поле.

— Ты и по субботам должен носить колоратку?

— Нет. Но я стараюсь изо всех сил.

— Для чего?

— Потому что здесь Элеонор, и мне нужно как можно больше защиты вокруг нее.

— Она здесь? — Кингсли выпрямился.

— Нет.

— Ты только что сказал…

— Притворись, что нет.

— Можно мне ее увидеть?

— Категорически нет.

— Почему?

— Она занята, и я не хочу, чтобы ты ее отвлекал.

— Ей шестнадцать. Что такого важного она делает?

— Молодёжная группа.

— Это так же ужасно, как и звучит?

— Сегодня здесь семинарист. Он общается с группой подростков о том, как распознать Божью волю в их жизни. Элеонор приказано быть очень внимательной.

— Ты приказал своей юной подружке провести субботнее утро во время летних каникул в молодежной группе?

Сорен дьявольски улыбнулся, встал и обошел вокруг стола.

— Иногда глубина моего садизма удивляет даже меня.

— Ну хоть кого-то, — ответил Кингсли, вставая, чтобы выйти из кабинета.

Сорен ответил быстрым шлепком по центру спины Кингсли, быстро и жестко ударяя по группе рубцов.

Вздрагивание и шипение стали ответом, и Кингсли